Любопытная - Жозефен Пеладан

– Кеан, вы привели извращенцев? Надеюсь, вы извращены в достаточной мере! Господа, вы – в Нантере, царстве скромников. Вообразите: однажды, задыхаясь в целомудренной атмосфере «Большого круга», я…

– Герцог, – попросил де Кеан, – будьте серьезны и сдержанны. Мсье Небо́ и мсье Ладислас Нороски явились сюда на двадцать минут, чтобы обеспечить себе алиби.

– Алиби! – герцог задумался и внезапно ударил себя ладонью по лбу – он нашел позу недели. Везде, где он станет появляться, он будет говорить: «Я пришел обеспечить себе алиби!»

– Не знаю, какое преступление вы совершили, господа, но уважаю вас него, – сказал он и откланялся.

– Шомонтель, – попросил Кеан, – уделите нам немного внимания и окажите господину графу Ладисласу Нороски честь несколькими практических советов – он приехал обучиться парижским нравам.

Умелый рассказчик тотчас очутился рядом.

– Присаживайтесь, господа! Светские львы покидают нас – вознамерились последовать за богами! Пишущая братия – не на нашей стороне и доставляет нам немало хлопот. Не менее одного раза в месяц какой-нибудь скверный журналист, не способный оседлать и Росинанта, беспомощный перед чучелом и довольствующийся ласками собственной прачки, называет нас кутилами. Я стал задумываться над тем, не играет ли потребитель столь же важную роль в экономике, что и производитель? Я горжусь тем, что нам достает смелости жить в это ужасное время! Нашу шпагу – орудие славных побед, которое мы крепко держали обеими руками, – бросили нам в лицо: ныне честь – жизнь в гарнизоне, а звание капитана носит тот, кто силен в решении теорем! Политики же безграмотны в родном языке – равно как и адвокаты! Я говорю все это, поскольку только что прочитал статью, приведшую меня в бешенство. Ее автор, разумеется, находит себя гениальным – что ж, тем лучше для него и пусть позволит знати упокоиться с миром. Простите за отступление, сейчас я перейду к тому, что вас интересует. Главный принцип – никаких порядочных женщин, они слишком дороги. Вы удивлены? Полагаю, женщина вашей мечты – красавица тридцати лет, которая платит наличными у сестер Дюлюк114. Но коль скоро светской даме не пристало назначать свидание у Вандомской колонны, вам потребуется уютная квартира, меблированная по ее вкусу, в тонах, придающих сияние ее румянцу. Уверяю вас – породистая лошадь обойдется дешевле и принесет меньше разочарования. Чтобы извлечь выгоду из своих пороков, надо уметь выбирать. Одна женщина удовлетворит тщеславие, другая – сладострастие. Первая будет стоить вам двух тысяч франков в месяц и титула официального любовника – несмотря на регулярные измены, в свете станут считать, что она принадлежит вам. Вторая – много дешевле: вы отправляетесь на табачную фабрику и ждете конца рабочего дня; затем выбираете хорошенькую девушку и помещаете ее в оправу из красного дерева; птичка в скором времени улетит, но у вас останется клетка, которая недолго будет пустовать. Мне не понаслышке известно, что это удовольствие обходится в восемнадцать сотен тысяч. Не стоит благодарности – чужой опыт редко пригождается. Как говорил Гаварни, на что бы жили женщины, если бы не мужская глупость?

– Вы говорите как скептик, которому жизнь доставила немало разочарования, – сказала Поль. – Но нежное сердце никогда не перестанет верить ни в любовь, ни в возможность любить и быть любимым. Почитайте рубрику происшествий – из десяти трагедий пять происходят из-за любви.

Шомонтель расхохотался:

– Стало быть, вы еще не забыли спряжение устаревшего глагола «любить»? Вы столь неопытны, что я позволю себе быть с вами откровенным: женщина, которая достанется вам бесплатно, отнимет у вас всю жизнь – ваши ночи потонут в любовных утехах, а дни – в писании любовных писем. Людовик XIV исполнял обязанности короля восемь часов в день, любовнику же полагается любить двадцать пять часов в сутки. О, без четверти одиннадцать – простите, господа, меня ждут… Запомните: три самые прекрасные вещи в жизни суть сухая сигара, здоровая любовница и полезное знакомство, которого я вам желаю!

Произнеся эти слова, рассказчик попрощался.

– Полезное знакомство? – не поняла Поль.

– Полезное знакомство с жокеем или хозяином конюшни – для того, чтобы еще до начала скачек знать, какая лошадь придет первой.

– Кто этот мужчина? – спросила Поль. – Тот, что спрятал волосы в медальон.

– Де Нарсан! – окликнул Кеан. – Гости находят, что ты прячешь в медальоне волосы женщин.

Де Нарсан поднялся с места:

– Я стану драться с тем, кто это утверждает – он принимает меня за болвана. Это шерсть моей лошади Офелии, выигравшей Гран-При!

– А этот молодой мужчина – наверняка романтик! Тот, что разглядывает фотографию своей возлюбленной!

Кеан направился к тому, о ком говорила Поль – вернувшись, он держал в руке снимок лошади.

– Вы были правы, Небо́, – вздохнула Поль. – Это – худшие из людей. Никакое нравственное страдание не способно поколебать их глупости.

Окинув взглядом зал, Поль убедилась, что между собой эти светские господа даже не дают себе труда пристойно выглядеть и держаться – это качество могло бы быть их единственным достоинством.

– Подумать только, – шепнул Небо́ Поль. – Не встреться я на вашем пути, вы бы взяли в мужья и любовники одного из любителей лошадей.

– Оберон, вы несправедливы к Титании: ослиные уши Основы не помешали ей разрушить заклятие. Взгляните – виконт д’Антиош смотрит на меня, но не узнает. В первый вечер вы нарисовали мой портрет, в третий – перекрасили лицо, в четвертый – изваяете статую?

– Поспешим, граф Нороски, – воскликнул Кеан. – Наверняка вам не терпится очутиться в клубе танцовщиц! Вы, должно быть, часто вспоминаете о магометанских усладах – они суть плацдарм провинциального городишки в сравнении с тем, что вам предстоит увидеть. Приколите ленту «Черного Орла»!

– Отчего дипломатам дозволено бывать за кулисами оперного театра? – спросила Поль. – Неужели они ухаживают за танцовщицами, подобно ничтожествам, не достойным представлять страну и не способным служить ее интересам? Если же это не так, что же им там делать?

– Я мог бы ответить вам, что для успешной защиты интересов Франции в Санкт-Петербурге Жозеф де Местр115 просил батальон, подобный отряду фрейлин Екатерины Медичи, а в присутствии полномочных статистки охотнее садятся в фиакр, но по правде говоря, к чему бы мы пришли, если бы знали все наперед? Ни к чему, и если бы мне велели всякий раз указывать причины своих поступков, я бы и вовсе перестал что-либо делать. О, у этого господина дела идут превосходно – в только что проехавшем перед нами фиакре сидит старый герцог Кидофф, генеральный консул Российской Империи.

Оба фиакра почти одновременно остановились перед входом для почетных гостей.

– Господин герцог, – заговорил Кеан, – позвольте представить вам графа Ладисласа Нороски, командора «Черного Орла», прибывшего с секретным поручением, и его секретаря.

– Господин граф, – начал почти слепой герцог, – я хорошо знал вашего отца графа Нороски, он был…

Виконт тотчас понял, что на этом следовало прервать воспоминания старого чиновника, и прошептал ему на ухо:

– Пакита ждет вас, и если вы промедлите, она уедет с молодым Нонанкуром, как и в прошлый раз. Поспешим позаботиться о делах сердечных, оставим воспоминания на другой вечер.

Небо́ и принцесса прошли мимо почтительных привратников вслед за членом клуба и опережая консула.

– Ваш тембр, господин граф, напоминает голос одной восхитительной русской девушки, живущей в Париже…

– Взгляните, Пакита вновь флиртует, – громко перебил де Кеан в минуту, когда ему представилась возможность узнать, кем на самом деле был граф Нороски.

Клуб танцовщиц, представлявшийся Поль особенным местом, они увидели во время последнего антракта балетного спектакля. Это был роскошный зал, по всему периметру уставленный диванами. Мужчины-сводники опирались о балетный станок, разговаривая с танцовщицами, сидевшими в изящных позах. Вставая, они оказывались нелепыми марионетками – их розовые колени ритмично откликались на грубоватые прикосновения и выпирали, словно лепестки, из бутонов тюлевых пачек.

Приятные глазу бело-розовые тона сменились всевозможными изъянами тел, незаметными под корсетом: Поль увидела выпирающие лопатки и плоские, опустившиеся или слишком тяжелые груди. Голоса выдавали подлое происхождение, искусственная улыбка подчеркивала глупость вульгарных лиц. Тем временем эти женщины с широкими запястьями и красными руками удостаивались столь галантных и уважительных ухаживаний, что Поль пришла в изумление – она ни разу не видела подобных проявлений внимания ни по отношению к себе, ни по отношению к другим женщинам. Она не знала, что такое поведение отвечало требованию времени: согласно моде, донжуану надлежало быть куртуазным с девицей легкого поведения, превращаясь в наглеца в обществе порядочной женщины.