Убить Мертвых (ЛП) - Кадри Ричард

Вселенная — это мясорубка, а мы просто свинина в дизайнерской обуви, постоянно занятая, чтобы иметь возможность притворяться, что мы все не направляемся на мясокомбинат. Может, всё это время у меня были галлюцинации, и нет ни Рая, ни Ада. Вместо того, чтобы выбирать между Богом и дьяволом, может, наш единственный реальный выбор сводится к связке сосисок или котлете?

Когда я возвращаюсь в свою комнату над «Макс Оверлоуд», то помещаю Касабяна в кладовку, куда раньше запирал его. Я построил ему там холостяцкую берлогу. Набил полки шкафчиками, где он может хранить пиво и снеки, и поставил ведро, куда он может сливать остатки. Внутри есть компьютер, так что он может шарить по интернету и смотреть любые фильмы, какие хочет. Она звуконепроницаема, так что я могу поспать, не слушая, как он смотрит «За зелёной дверью»[131]. Я знаю, что сегодня ночью мне будет сниться пережёванная туша Спрингхила, и мне не нужно, чтобы Касабян с Мэрилин Чэмберс[132] присоединились к вечеринке.

На следующий день я просыпаюсь почти в два часа дня. Потребовалось изрядно выпивки, чтобы заснуть прошлой ночью. Все подушки валяются на полу, а одеяла сбиты в узел у моих ног, так что я понимаю, что мне что-то снилось, но не помню, что именно. Возможно, Касабян знает. Он снова на столе у ПК, просматривает онлайн-каталоги с видео, делая вид, что не знает, что я проснулся. Думаю, Люцифер дал ему толику дара ясновидения, чтобы тот мог делать снимки моих мыслей. Ничего. В последнее время я намного больше игрался с колдовством, так что мне не всегда приходится идти за ножом или пистолетом. У меня есть кое-какие отработанные трюки, о которых он пока не знает.

Потеря «Бугатти» пробила в моём сердце дыру размером с автомобиль, поэтому я угоняю «Корвет» от «Пончиковой Вселенной» и еду к Видокам. Может быть, мне следует так начинать называть Видока с Аллегрой. Она всегда там, когда я прихожу. Не думаю, что она возвращается в свою квартиру для чего-то другого, кроме как переодеться.

Я ненавижу «Корветы», так что оставляю его перед самым очевидным наркопритоном в районе Видока и несколько оставшихся кварталов до его дома иду пешком.

Войдя внутрь, я поднимаюсь на лифте на третий этаж и иду по коридору. Я не могу найти свои сигареты, так что останавливаюсь в коридоре и обхлопываю карманы. Рядом со мной останавливается седой мужчина в зелёной ветровке и поношенных чиносах[133].

— Вы раньше здесь не жили?

Я киваю, продолжая ощупывать карманы. Если я оставил сигареты в машине, то они уже у нариков, мать их.

— Давным-давно.

— С девушкой, верно? Симпатичной. И она осталась здесь после того, как вы съехали.

И зачем я делаю это с собой? Вот что случается каждый раз, когда я пытаюсь быть человеком. Я делаю что-то нормальное, например, вхожу в парадную дверь дома, и ко мне тут же цепляется Соседский Дозор[134].

— Да, она была очень симпатичной.

Он одаривает меня чуть заметной улыбкой только-между-нами-парнями.

— Что стряслось, друг? Она вышвырнула тебя за то, что приставал к её сестре?

Иногда нет ничего хуже правды. Она может быть тяжелее и горше, и ранить больнее, чем нож. Правда может очистить комнату быстрее, чем слезоточивый газ. Проблема с тем, чтобы говорить правду, заключается в том, что у кого-то на вас появляется что-то, что они могут использовать против вас. А хорошая часть заключается в том, что вам не нужно помнить, какую ложь вы кому говорили.

— Меня затащили в ад демоны из незапамятных времён. И пока я был там, то убивал монстров и стал наёмным убийцей для дружков дьявола. А как у вас дела?

Улыбка парня застывает. Он делает шаг назад.

— Не попадайся мне больше слоняющимся по коридорам, ладно? Мне придётся позвать управляющего.

— Нет проблем, Бренда. Есть сигаретка?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Меня зовут Фил.

— Есть сигаретка, Чет?

Он отходит на добрые шесть метров, прежде чем бормочет: «Да пошёл ты», уверенный, что я его не слышу.

Я стучу в дверь Видока, чтобы дать ему знать, что я здесь, и вхожу.

— Привет, — говорит Аллегра из-за большого разделочного стола, на котором они с Видоком готовят свои зелья. Видок на кухне, варит кофе. Увидев меня, он поднимает турку.

— День добрый. Выглядишь так, будто ещё спишь.

— Я в порядке, просто не буди мой мозг. Мне кажется, он напился.

Аллегра подходит ко мне с говноедской ухмылочкой на лице.

— Нет, малышка, спасибо. Я не хочу покупать твоё печенье.

Её улыбка не дрогнула.

— Это правда? Люцифер действительно здесь, в Лос-Анджелесе?

Я смотрю на Видока.

— Гляжу, слухи в этих краях быстро расходятся.

Он пожимает плечами.

— У нас нет секретов.

Я снова поворачиваюсь к Аллегре.

— Я провёл вечер с парнем в магическом номере отеля размером с Техас и оформленном как Ватикан, если бы Ватикан был борделем. Думаю, есть отличный шанс, что это был Люцифер.

— Ты ведь знал его в аду, верно? Какой он?

Видок приносит мне чашку чёрного кофе, поднимая свою чашку в небольшом тосте.

— Приятель, девушки просто помешаны на плохих парнях. «Как нам соперничать с Князем Тьмы?» — спрашиваю я.

Он садится на потёртый диван и пожимает плечами.

— Мы уже проиграли это сражение. Мы признаём поражение и движемся дальше, опечаленные, но ставшие мудрее.

— Ну? — говорит Аллегра.

— Что я знаю из того, чего нет ни в Библии, ни в «Потерянном Рае»?

— А они верные? Насколько они точны?

— Может быть. Я не знаю. Я никогда их не читал, но они популярны.

Она забирает у меня чашку с кофе и ставит её на стол позади себя.

— Я хочу услышать это от тебя. Расскажи мне, какой он?

— Он в точности такой, каким ты его себе представляешь. Он симпатичный, умный и самый страшный сукин сын, какого только можно вообразить. Вот он мурлычет как кошка, а в следующую минуту он уже страдающий мигренью Лекс Лютор[135]. Он Дэвид Боуи, Чарли Мэнсон и Эйнштейн в одном флаконе.

— Звучит как горячая штучка.

— Ещё бы не горячая. Это его работа. Он тот парень, которого ты встречаешь на вечеринке, отвозишь к себе домой и трахаешь, хотя каждая практичная часть твоего мозга вопит не делать этого.

— А что в нём такого страшного?

— Он дьявол.

— Я имею в виду, ты когда-нибудь видел, как он делает что-нибудь дьявольское. Что-нибудь по-настоящему злое?

— Я живу с говорящей головой покойника. Я бы сказал, что это просто пиздец.

Она возвращает мне мой кофе, но явно не удовлетворена.

— Я не об этом.

— Я никогда не видел, чтобы он превращал город в соль или вызывал кровавый дождь. Он не занимается подобными вещами. Да и зачем ему это? Мы сами творим большинство дерьма в этом мире. Он может просто сидеть и смотреть нас, словно канал HBO.

Я делаю большой глоток кофе. Он обжигает мне язык и горло до самого низа. Это приятно и лучше на вкус. Аллегра подходит к окну и наклоняет голову в мою сторону.

— Подойди сюда.

Я ставлю кофе и иду к ней.

Он берёт руками моё лицо, вращает мою голову туда-сюда и рассматривает при солнечном освещении.

— Все твои порезы зажили, что для тебя вполне нормально.

— Почему это со мной происходит?

Видок говорит:

— Это могло быть проклятие или некий остаточный эффект от раны, нанесённой мечом Аэлиты. Я просто не знаю. Извини. Твой случай довольно уникален. Я всё ещё просматриваю свои книги.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Твои шрамы не сильно изменились с тех пор, как я проверяла их в последний раз, — добавляет Аллегра. — Что бы там не происходило, мне кажется, это происходит с постоянной скоростью и не ускоряется. Как только мы остановим исцеление на каком-то уровне, то сможем решить, что делать дальше.