Был у меня друг - Валерий Шкода

Его зеленый БТР, металлической остывшей громадой брошенный умирать на обочине этой забытой богом грунтовки, казался ему единственным родным существом в этом диком и чужом краю. Отлетевшее после подрыва заднее колесо черной таблеткой лежало в двух десятках метров от взорванной машины. Глубокая полутораметровая яма, вместилище смертельного фугаса, пустой глазницей зияла по самому центру этой роковой для первой роты дороги. Повсюду были видны следы боя. Наверняка после того, как взорванный БТР на скорости подбросило в воздух, «духи», воспользовавшись внезапностью момента, обрушили шквал огня на растерянных бойцов.

То, что моджахеды обстреливали колонну с его сопки, Максим понял по валявшимся рядом с ним китайским гильзам. Это было самое удобное, тактически грамотно выбранное место для засады. С этой возвышенности пересечение реки и дороги было видно как на ладони. Противоположный берег реки простреливался ими практически в упор, а сама река служила прекрасным естественным заслоном для контратаки шурави.

«Вот суки! Какие хитрые суки!»

Максим вспомнил, как в учебке им, еще не обстрелянным курсантам, рассказывали о характере афганцев, с которыми вскоре придется воевать.

Слава об изощренной коварности этих детей гор со времен Александра Македонского не увядала на Востоке. Многие сильные державы завоевывали Афганистан – по крайней мере им так казалось. Когда военные армады македонцев, персов, англичан пересекали границы этого горного края, оказывалось, что завоевывать здесь нечего и некого. Равнины и поля – это десять процентов всей страны, а поймать в родных горах местного жителя – то же самое, что отыскать черную кошку в темной комнате. Попробуй побегай по этим горкам. Да и нужно ли? Как пел поэт – «зачем идете в горы вы?..» А суть их коварства заключается в том, что афганец никогда не покажется тебе враждебным. Днем ты увидишь в поле спокойного улыбающегося крестьянина, допотопной мотыгой смиренно обрабатывающего свой клочок глинистой земли. Он заверит тебя в вечной братской дружбе, скажет тебе, что «духов» в кишлаке отродясь не было, примет в подарок мешок русской муки, а ночью, выстрелив тебе в спину, с удовольствием сделает зарубку на своем «буре».

По разбросанным по обочине дороги помятым панамам, раздавленным фляжкам и окровавленным перевязочным пакетам Максим понял – батальон попал в жестокий переплет.

Пока он без сознания плыл вниз по реке, здесь была беспощадная рубка. Ребята хлебнули сполна. За все время пребывания Максима в Афганистане в такую засаду он еще ни разу не попадал. Но «духам» тоже досталось. У подножия этой пологой сопки Максим видел петляющие неровной полосой кровавые следы. Видно, отходя восвояси, «духи» тащили с собой смертельно раненных братьев. Своих на поле боя они не бросали. Но не это занимало мысли Максима – куда же ушел батальон? От ответа на этот вопрос зависела его судьба. Варианта было два: или батальон вернулся в бригаду, или, зализав раны, ушел на макавинскую равнину выполнять «барьерную» задачу.

Максим лег на спину и, закрыв глаза, попытался сосредоточиться. До бригады километров пятьдесят, до равнины пятнадцать. Идти обратно придется через Акпай, и только по ночам, а днем маскироваться и отлеживаться. Кругом полно «духовских» кишлаков, еды нет, от воды тоже придется уйти. Больше десяти-пятнадцати километров за ночь не пройти. Минимум четверо суток. Нереально. Если же рискнуть и уйти на макавинскую равнину, то по дороге попадется только один небольшой кишлачок, стоящий в предгорной зеленке, который можно обойти, немного поднявшись в горы. Завтра ночью буду на месте. Но, если батальона там нет, тогда все. Обратно мне уже не дойти.

Отчаяние вновь овладело израненной душой. «Господи, что делать-то? Помоги.… Как мне быть? Подскажи, пожалуйста, всю жизнь рабом твоим буду.… Надо помолиться, – твердо решил комсомолец Веденеев. Он встал на колени, обратил свой взор в сторону заходящего солнца и левой рукой перекрестился справа налево. – Ну почему же меня в школе не научили молиться? Учили географии, литературе, истории партии, еще множеству разных нужных и не очень вещей, но почему же меня не научили разговаривать с Богом? Чувствовать его поддержку и любовь.… Как мне это сейчас необходимо – мне только это сейчас и необходимо. Все знания, накопленные мной ранее, бесполезны сейчас. Нужно что-то другое, более тонкое и невидимое простым глазом, спрятанное глубоко внутри и зовущее, зовущее, зовущее……

Господи! Подскажи мне правильный путь, сделай так, чтобы я не ошибся сегодня, ведь исправить свою ошибку я уже не смогу, расплатой за неправильный выбор будет смерть, а я только начал понимать и ценить жизнь, я начал хотеть жить. Господи, дай мне……»

«Да сколько же можно тебе давать? Почему же ты решил, что основа молитвы – это просьба?»

«А как?»

«Дав тебе жизнь, тебя уже одарили безмерно, что еще можно просить? Все, что ты должен, – это лишь благодарить небо. Семя любой молитвы – благодарность».

И тут Максим понял, вернее сказать, каким-то непостижимым образом услышал:

«Спустившись вниз, ты найдешь ответ…»

Все вдруг стало очевидно и совершенно ясно. Свет пришел откуда-то из неизведанных глубин его сердца. Отчаяние растворилось, и покой вновь вернулся в его душу. Но вместе с покоем пришел и сосущий его тело голод.

Максим впервые за сегодняшний день понял, как сильно он хочет есть. До этого его физическое тело деликатно молчало, видя, какие сильнейшие душевные волнения испытывает его хозяин, но как только Максим окреп духом, желудок тут же стал спазматически сжиматься, требуя хоть чем-нибудь его заполнить. Но еды не было.

Максим, снова мучаясь, но уже от голода, лег на спину, закрыл глаза и решил, дождавшись темноты, спуститься вниз к своему умершему железному товарищу: поплакаться, проститься, а может, что-нибудь и съедобное там найти… А пока он решил немного вздремнуть, успокоиться и набраться сил, ведь всю ночь придется шагать навстречу неизвестности, и кто знает, что там впереди?

Максим перевернулся на правый бок, по-детски свернулся калачиком и закрыл глаза, расслабив свое изможденное тело. Вдруг навалившаяся усталость быстро разобралась с желудком и принесла самую чудесную в мире человеческую сказку под названием сон….

* * *

Он стоял, спрятавшись за огромный, раскидистый и очень старый тополь, растущий прямо напротив школьных дверей, и ждал, когда она выйдет из школы.

Занятия закончились уже давно, но Марина осталась дежурить в классе вместе с Викой Давыдовой. Максим решил во что бы то ни стало ее дождаться.

Что он ей скажет, когда она выйдет? Как себя вести, когда она догадается, что не просто так уже битый час он крутится возле школы? – этого Максим не ведал. Знал только одно: если он ее сегодня больше не увидит – все происходящее в мире потеряет для него всяческий смысл. Объяснить это парализующее мужскую волю состояние влюбленности еще не смог никто. Ужасно то, что красота – это не только страшная сила, но и таинственная. В груди что-то замирает, ноги не ходят, мозги не работают, неизвестно откуда появляется сумасшедшая не контролируемая никем и ничем энергия, требующая немедленного выхода вовне, тем более что известен объект ее приложения. В момент зарождения любви человек перестает существовать как таковой, его уже нет такого, каким он был еще минуту назад. Внутри рождается что-то новое, растворяя все старое и привычное без остатка, и это новорожденное чувство заполняет изнутри привычную телесную оболочку. Хочется улыбаться и петь, но одновременно хочется и рыдать от…… Вот отчего рыдать хочется – это и необъяснимо.

Наверное, от страха. Ведь вместе с любовью приходят и страхи: страшно ощутить безответность, страшно потерять этот родившийся в тебе свет, страшно осознавать в себе свою слабость перед этим непреодолимым чувством, страшно быть недостойным его, страшно быть беспомощным.… И наверное, больше всего вспыхнувшее сердце пугает неизвестность: что теперь со мной будет?

Максим стоял и от волнения грыз ногти, поставив свой «дипломат» между ног. В таком состоянии он мог оставаться еще долгое время, до тех пор пока она не выйдет на улицу. Окружающая его золотая теплая осень всей своей свежестью подбадривала неожиданно влюбившегося парня. Максим же десятки раз прокручивал в голове сцены их первого близкого разговора и не мог найти в голове даже пары необходимых слов. Он вспоминал всевозможные классические фразы, отложившиеся в его голове после просмотра лирических кинолент, вспоминал красивые жесты и выражения лиц любимых артистов.… Хотя знал наверняка: когда он к ней подойдет, все эти «домашние заготовки» немедленно выветрятся из его вмиг опустевшей головы. Но самое страшное заключалось в том, что Максим даже не был уверен, что сможет к ней хотя бы приблизиться сегодня. Но точно знал одно: если он на это не решится, то тогда всю ночь будет стоять под ее окнами и ждать ее мимолетного появления. Узнать бы еще, где она живет….