Самая долгая ночь - Андрия Уильямс

Фрэнкс оборвал течение его мыслей:

– Они перестали проводить инспекции. Знаешь?

Пол поднял на него глаза. Весь день Фрэнкс выражал явное нежелание обговаривать то, что произошло, но теперь, видимо, передумал. Пол почти наслаждался душевной болью, которую причиняли мысли о Нэт. Так он ощущал свою связь с ней. Если бы у него был выбор, он предпочел бы думать о жене, а не болтать с Фрэнксом на посыпанной гравием парковке.

– Я хотел поговорить с тобой раньше, – начал разговор Фрэнкс, – но был слишком сердит. Нужно было время, чтобы остыть… А еще я не хотел, чтобы мальчик слышал.

Фрэнкс всегда называл Вебба мальчиком, как будто тому было шесть лет.

– Понял, – произнес Пол, ожидая, что же начальник смены скажет дальше.

– В мае, незадолго до твоего приезда, мы провалили две инспекции – одну за другой.

– Две?

Учитывая, в каком состоянии реактор, Пол и раньше подозревал, что с инспекцией могут быть сложности, но провалить две… Это уж слишком!

– Начальство заприметило отставшие пластинки с бором, когда мы поднимали стержни в активную зону для осмотра. – Фрэнкс кончиком сигареты нарисовал в воздухе траекторию движения воображаемых стержней. – После этого Харбо и Ричардс прекратили всякие инспекции.

– Я обратил внимание, что некоторые пластинки отпали, – признался Пол. – И слегка удивился.

Бор использовали в большинстве реакторов. Он связывал нейтроны урана, замедляя тем самым течение реакции, но обычно его внедряли непосредственно в стержни.

– Когда строили наш реактор, – начал объяснять Фрэнкс, – инженеры не использовали в стержнях материал-поглотитель. Просто забыли. Поэтому металлические пластинки с бором пришлось приваривать прихваточными швами уже после. Они думали, что и так сгодится, но не вышло… Да, инженеры, наши лучшие умы… – Он закатил глаза. – Если поднимать стержни до упора, как это делается перед инспекцией, бор отслаивается еще больше, поэтому, чтобы не допустить разогрева реактора, Харбо с Ричардсом приняли решение: до установки новой активной зоны никаких проверок больше не будет.

– А они вправе принимать такие решения?

– Ну, они объяснили все инженерам, и, я полагаю, те согласились.

– Почему?

– Ты сам знаешь почему… Этим яйцеголовым стыдно, что они так напортачили.

Пол покачал головой: он все понял. Если бы он спорол глупость, то и сам не горел бы желанием посвящать в это посторонних. Однако новость его встревожила. Если бор накопится на дне реактора, стержни приподнимутся и приблизятся к тем самым четырем дюймам, которые им ни в коем случае нельзя пересекать. Как может Ричардс не понимать всей серьезности ситуации?

– Сержанты должны заботиться о своих людях, – сказал Пол.

Старший смены смачно сплюнул.

– Наш сержант, этот герой… – горько усмехнулся он. – Думаешь, он горит желанием осрамиться с допотопным реактором и упустить шанс продвинуться по службе? Люди подумают: «Если он не справился с CR-1, то вообще ни на что не способен». За такое могут даже пнуть под зад, особенно если ищут повод от него избавиться. А мы знаем, что так оно и есть.

– Он бросает нас под автобус[27].

– Слишком поздно. Ему уже наплевать. Ричардс скажет что-то вроде: «Блин! Забыл упомянуть, что дерьмо уже полгода летит на вентилятор».

– А Харбо? Мне кажется, он более порядочный человек.

Фрэнкс недоуменно взглянул на Пола:

– Ты же его видел. Он умирает. Стал бы ты поднимать шум, если бы тебе осталось жить от силы полгода? Бедняге ничего не надо, кроме как поехать домой, полить свои бегонии и лечь спать. Жена инженера будет неплохо устроена после его смерти. Возможно, в его честь назовут административное здание. Зачем же портить всю малину?

Пол издал невеселый смешок. Деревянное административное здание сохранилось со времен Второй мировой войны. Не хотел бы он, чтобы его инициалы были высечены даже на одной из досок, не говоря уж о металлической табличке. Фрэнкс, однако, явно не шутил.

Теперь Полу стало понятно, почему Ричардсу так пришлись по душе его спокойный нрав и старательность. Каким же дураком он был, приняв это за похвалу. Его просто сочли безвольным и глупым, слишком трусливым, чтобы поднять бучу. Наверху с самого начала знали, что он не станет высовываться, а будет тихо заниматься своими делами. Пол вспомнил, что и в адрес Фрэнкса звучала подобная «похвала».

– А ты не думал обратиться к кому-нибудь из вышестоящих? – спросил Пол, чем немало озадачил коллегу.

– Я в жизни не разговаривал ни с кем выше рангом, чем Харбо. Я даже не уверен, что смогу на них выйти.

Он повертел сигарету, пару секунд разглядывал ее, а затем с обезоруживающей искренностью посмотрел в глаза Полу.

– Я придерживаюсь программы. Нет никакой нужды высовываться. Мы все здесь повязаны. Всегда можно устранить неполадки своими силами. Просто нужно постараться. Никто из важных шишек не захочет слушать о пустяковых проблемах, которые можно решить на месте. – Он бросил взгляд в сторону реактора. – Я не говорю, что мы ничего не должны предпринимать. Просто я хотел, чтобы ты был в курсе.

– Что будет, если ситуация ухудшится?

– Никто не говорит, что она ухудшится.

– Лучше уж точно не станет.

– Нам надо просто поддерживать работу реактора, пока не привезут новую активную зону.

– И когда привезут?

– Возможно, этой зимой. Узнаю – сообщу. Постарайся слишком уж не волноваться на этот счет.

Пол хмыкнул. Он понимал, что значит соблюдать осторожность и рассчитывать на собственные силы, а Фрэнкс работает здесь гораздо дольше, чем он. Возможно, ему виднее, когда следует начинать волноваться.

– Можешь себе представить, как это будет унизительно, если все узнают, что реактор неисправен, – как будто прочитал мысли Пола Фрэнкс. – Сюда понаедут все эти важные чины из военно-морских сил и авиации… Мы не имеем права так опозориться.

– Понимаю.

– Если ежедневно перемещать стержни и не поднимать для осмотра, их хватит надолго. Этой активной зоне уже четыре года. Вскоре получим ей замену. Мы просто должны быть очень осторожны.

– Верно, – согласился Пол. – Будем осторожны.

Мужчины продолжили спокойно обсуждать рабочие вопросы, делая вид, что проблемы реактора вызваны не людьми, а дурными мыслями или темными силами.

– О! – вскочил на ноги Фрэнкс. – А вот и автобус!

Пол тоже поднялся, прихватив жестяной судок, в котором он приносил из дома обед. Из двери с приветственным возгласом показался Вебб. Бедный, ничего не ведающий мальчишка! К черту это дерьмовое место! Полу безумно хотелось вернуться домой, к семье. Затоптав окурок, он с нетерпением поглядывал на приближающийся автобус, который увезет его подальше отсюда, на уютную Мейн-стрит с ее парикмахерской и снующими повсюду голубями. Он сойдет на своей остановке и будет высматривать оставленный у бордюрного камня желтый «Файрфлайт», и Нэт будет ждать его там.

II. Герой дня

Пол

Зима 1959–1960 годов

Бабье лето задержалось в Айдахо-Фолс еще на пару недель. Пол все переживал, что погода уж слишком их балует. Того и гляди, зима наверстает упущенное.

В любом случае он был рад, что лето слегка задержалось. Пол тревожился, как переживут суровую зиму жена и дочки, которые не привыкли к холодам. Нэт всю жизнь прожила в Сан-Диего, не считая периода, когда Пол обучался в школе операторов в Вирджинии. За всю зиму землю лишь несколько раз припорошило снежком, который обычно таял прежде, чем Пол успевал стряхнуть его с кузова автомобиля.

Айдахо – другое дело. В конце октября погода наконец переменилась. Крупные снежинки, подгоняемые порывистым ветром, оставляли на окнах мокрые следы. Небо заволокло стальной серостью. Буквально за сутки они оказались в совершенно другом месте, совсем не похожем на медово-золотистый мир, в котором имели счастье обитать еще вчера.

Нэт больше не поднимала вопрос о машине. Пол тоже помалкивал. Он был рад, что жена не настаивает. Одно упоминание об автомобиле могло бы вернуть напряжение и тошнотворное чувство ссоры. Полу не хотелось снова впускать все это в дом. К тому же, когда пошел снег, Нэт сама перехотела садиться за руль – сказала, что такая езда ее нервирует.

Тем времен холода установились всерьез и надолго. Температура опустилась до сорока градусов по Фаренгейту, затем до тридцати и, наконец, несколько изнурительных, тягостных недель колебалась от тринадцати до девятнадцати градусов. Вот, оказывается, что значит зима в Айдахо, о которой их предупреждали. Дни превратились в узкий тоннель времени: пасмурное утро, мрачный вечер и пригоршня холодных часов без лучика солнечного света посередине. Из дома без особой необходимости старались не выходить, а если такая надобность случалась, долго на улице не задерживались. На лужайке перед домом образовался огромный сугроб и таять не собирался. В автобусе по дороге на работу Пол немилосердно мерз. Другие мужчины тоже кутались в куртки и втягивали головы в плечи, прислонившись к тонкому оконному стеклу. Пальцы, сжимающие воротник, синели от холода.