Время падающих звезд - Герберт Циргибель

Я замолк. Внутренний голос сказал мне, что теперь я должен молчать. Может быть я сказал что-то не так или что-то неважное? Кто задавал мне вопросы и заставлял меня отвечать на них? У меня просохло горло; у меня было такое ощущение, что я говорил несколько дней.

Я не знал, как долго я молча оставался без движения. Я словно находился в состоянии обморока, был без воли. Мой мозг, управляемый на расстоянии, казалось, находился во власти другого.

По прошествии некоторого времени я снова ощутил приглашение говорить. На этот раз я сам находился в центре всех тем. Ведомый принуждением, которому невозможно было противостоять, я говорил о переживаниях, о которых человек обычно не может вспоминать. Я описывал эпизоды из первых годов моей жизни, сказал мама и папа, объяснил, как я научился ходить и прочие смешные случаи. Порой я смеялся при этом, потому что мой словарный запас происходил должно быть из детского сада. Я неуклонно тараторил, убежденный в том, что все это было всего лишь комичным сном. Год за годом в ускоренном темпе пролетали мимо меня; я становился свидетелем своего собственного прошлого.

Странные вещи были в нем, сцены из моей школьной поры, уроки, на которых я боялся гнева учителя. Я ругался на математичку, называл ведьмой с кривыми ногами. Мне этот вынужденный сон не доставлял никакого удовольствия, но я не уходил прочь из него, рассказывал об уроках пения, о лысом учителе музыки Пипере, которого невозможно было представить без дирижерской палочки в правой руке. Я ощутил приглашение петь. Я запротестовал, у меня всегда был низкий фальшивый голос. Напрасно, я вынужден был петь. Сразу после этого я услышал свой каркающий голос:: «Ах! Как вкусен сладкий кофе, он милее поцелуя…»[8]

Мне показалось это ужасно смешным, потому что увидел себя взрослым в школьном классе перед дирижирующим Пипером.

Наступила пауза для передышки. Я должен был молчать, пока спустя мгновение на меня снова не повлияла чужая сила, принуждая меня говорить. Было так, будто мои мысли организовались сами по себе к тому или иному вопросу или ответу. Собственно, сфера моей личной жизни последних лет была объектом этой игры вопрос-ответ. Кто вытягивал из меня эту исповедь?

Я проговорил всю жизнь, так мне показалось. Все знания, которые осознанно и неосознанно запоминались во мне, сорвались с моих губ. Затем произошло что-то новенькое. Это было возвращение к себе, вальсирование между сном и пробуждением в бессонную ночь. Я чувствовал себя уставшим и жалким.

Первое, что я принял к сведению, когда сознание вернулось, была рука, которая расслаблено лежала у меня на животе. Я наблюдал за ней, видел, как она медленно соскользнула вниз. Только сейчас я заметил, что это была моя собственная рука.

Постепенно воспоминания возвращались. Лес всплыл в моей памяти, крестьянский дом, луг, Маник Майя. Все больше картинок выстраивалось в цепочку, в которой все еще не хватало некоторых элементов. Тут появился космический корабль; я ступил на борт — и что? Что происходило со мной после этого? Напрасно я старался восполнить пробелы в памяти. И что сейчас? Где я? ломал я голову.

Я старательно вглядывался в мрак, который меня окружал. Мои глаза медленно привыкали к темноте. Все четче я воспринимал контуры моего пристанища. Я лежал под куполом, четыре-пять метров в диаметре, стены из материала цвета красного, словно рубин. Ни одного окна, и мебели не было видно. Было тихо как в гробнице — и все же у меня было такое ощущение, что я не один. Я постарался размышлять объективно. Они взяли тебя с собой — следовательно ты должен находиться сейчас где-то в космосе, на орбите Земли… Мое спартанское пристанище укрепляло меня в этом предположении. Помещение свидетельствовало о самом себе разумеющемся техническом рационализме.

Было бы лучше, если бы ты сейчас дал о себе знать, иначе они не узнают, что ты уже проснулся. Но если они придут и поприветствуют меня, это потребует ответа. Что ответить им? Я не был силен в риторике, но я должен был что-нибудь сказать. Может быть «Дорогие друзья…»? Нет, чересчур по-земному. Речь должна быть объективной, что-нибудь об образовании материи — в конце концов, мы все созданы из одного и того же исходного вещества…

Мои мысли были внезапно прерваны. Я услышал звук, который навострил органы моих чувств. Он был похож на сопение. Чувство того, что я не один в этом помещение, не обмануло меня. Я все четче воспринимал этот странный звук. Едва слышно — страх не позволял мне говорить громко — я спросил: «Здесь кто-нибудь есть?»

Ответ на мой боязливый вопрос был получен сию же секунду, потому что этот Кто-то дотронулся до моей свисающей вниз руки. Я содрогнулся от страха. Что-то влажное и теплое скользнуло по моему запястью. Жуткое прикосновение стало невыносимым. Я собрался с мужеством и одним рывком вскочил с кровати.

Рядом со мной, на начищенном до блеска полу, лежал Вальди. Он с укором смотрел на меня своим собачьим взглядом.

Наверное, ни одного человека в моей жизни я не приветствовал столь бесконечно искренне и благодарно как этого маленького, криволапого зверя. Я словно вернулся с того света. Такса, казалось, разделяла мои чувства. Она лаяла от радости, когда увидела меня живым и здоровым, прыгнула на мое ложе. Мне стоило немалых усилий, защититься от его нежностей. Бесшабашно мы закружились по полу.

Присутствие Вальди не только придавало мне чувство уверенности, он также заполнял пробел в моей памяти. Я прекрасно помнил тот момент, когда он мертвый лежал в кабине передо мной. Только одного элемента пока не доставало в цепочке. С момента нашего старта не могло пройти много времени, иначе мы оба ощущали бы чувство голода и жажды. Два, три часа по моим оценкам. При мысли о пьяном братстве в Маник Майя я засмеялся. Они все еще отсыпались после попойки.

— Они скоро хватятся нас, — сказал я с удовольствием. Вальди внимательно смотрел на меня. Я намеренно продолжил, повысив голос: «Теперь ты знаменитая такса, Вальди. Веди себя соответствующим образом, не тявкай, если кто-нибудь зайдет…»

Я прислушался. Ничего не менялось. Невозможно, чтобы меня никто не услышал. Я осторожно приподнялся, обследовал место моего пребывания. По моим шагам я чувствовал, что гравитация в этом помещении была слабее, чем на Земле.

Моя лежанка была своего рода раскладушкой с мягкой обивкой. В стеклянной стене я увидел свое отражение. С удивлением я обнаружил, что был одет по-другому. Меня переодели в темное облегающее трико. По сторонам и на рукавах были прижиты карманы. Эта одежда добавила мне загадок. Кто переодел меня? Действительно ли прошло только три часа? Теперь я сожалел о том, что подарил им свои наручные часы. Может быть уже прошло несколько дней?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});