Лишь - Эндрю Шон Грир

сказал Фредди. – Звучит как водевильный дуэт».) Все вокруг шумно приветствовали друг друга, обнимались и увлеченно беседовали. Лишь не видел ни одного знакомого лица. До чего же странно; тут его современники, его собратья по перу, а он никого не знает. А вот начитанный Фредди, наоборот, среди литературной элиты расцвел: «Смотри, Артур, это Мередит Касл; ты наверняка о ней слышал, она поэт-лингвист[41], а вон Гарольд Фрикс» – и так далее. Щурился на этих чудиков сквозь красные очки и с гордостью орнитолога называл каждый вид. В зале приглушили свет, и на сцену вышли шестеро членов комитета, некоторые настолько ветхие, что походили на автоматонов. Пятеро уселись на стулья, а шестой, лысый коротышка в темных очках, подошел к микрофону. «Финли Дуайер», – шепнул Фредди. Кто бы это ни был.

Коротышка поприветствовал собравшихся, и лицо его просветлело: «Скажу честно, я буду разочарован, если сегодня мы наградим ассимиляторов – тех, кто пишет как натуралы, кто делает из гетеросексуалов героев войны, кто заставляет гомосексуальных персонажей страдать, кто дрейфует вместе со своими героями по ностальгическому прошлому, игнорируя настоящее, в котором нас угнетают; я бы изгнал их из наших рядов, этих ассимиляторов, которые не хотят, чтобы мы о себе заявляли, которые в глубине души стыдятся себя, стыдятся нас и стыдятся вас!» Публика разразилась овациями. Герои войны, страдающие персонажи, ностальгическое прошлое – Лишь узнал эти элементы с ужасом матери, узнавшей фоторобот серийного убийцы. Это же «Калипсо»! Финли Дуайер говорил о нем. Маленький безобидный Артур Лишь: враг! Зал не унимался, и едва слышным дрожащим голоском Лишь пробормотал: «Фредди, надо убираться отсюда». Фредди удивленно на него посмотрел. «Артур, надежды – лестницы к мечтам». Но Лишь было не до смеха. Когда пришел черед номинации «Книга года», он уже лежал у себя в постели, а Фредди его успокаивал. Секс не задался; ему все время казалось, что с книжных полок на него взирают мертвые писатели, и это было все равно что заниматься любовью на глазах у собаки. Возможно, Лишь и впрямь стыдился того, что он гей. За окном хихикала птица. К слову, премию он не получил.

Согласно брошюре (которую ему вручили прекрасные барышни, прежде чем скрыться в стеклянной коробочке), короткий список составлял престарелый комитет премии, а победителя выберет жюри из двенадцати старшеклассников. Вечером второго дня они появляются в вестибюле в элегантных платьях с цветочными узорами (девочки) и чересчур длинных отцовских блейзерах (мальчики). Как же он сразу не догадался, что жюри – это те самые подростки, которые глазели на него у бассейна? Как на экскурсии, они гуськом заходят в теплицу, которая прежде была приватной трапезной Артура Лишь, а теперь кишит официантами и незнакомыми людьми. Прекрасные барышни материализуются снова и знакомят его с другими финалистами. Его уверенность в себе тает на глазах. Самый молодой среди них – долговязый небритый итальянец по имени Риккардо в солнечных очках, джинсах и футболке, обнажающей татуировки в виде японских карпов на руках. Трое других намного старше: гламурная дама с белоснежной шевелюрой, в белой хлопковой тунике и золотых браслетах для отпугивания злых критиков – это Луиза; мультяшного злодея с налетом седины у висков, усами-карандашом, очками в черной оправе и неодобрительным взглядом зовут Алессандро; а финский гном, румяный и златокудрый, просит называть его Харри, хотя на обложках его книг написано что-то другое. Их произведения – это исторический роман о Сицилии, переложение «Рапунцель» в реалиях современной России, восьмисотстраничный роман о последней минуте умирающего в Париже и выдуманная история жизни святой Марджори. Лишь никак не сопоставит авторов с их творениями; что написал молодой итальянец: роман об умирающем или «Рапунцель»? Определить невозможно. Все его соперники – страшные интеллектуалы. Лишь сразу понимает: у него ни единого шанса.

– Я читала вашу книгу, – говорит Луиза. Левым глазом она пытается сморгнуть чешуйку туши для ресниц, а правым заглядывает ему в самое сердце. – Она перенесла меня в неизведанные края. Я представила Джойса в открытом космосе.

Финн едва сдерживает смех.

Мультяшный злодей замечает:

– Он бы там долго не протянул.

– «Портрет художника в космосе»! – говорит наконец финн и, прикрыв рот рукой, трясется в приступе беззвучного хохота.

– Я ее не читал, но… – говорит татуированный итальянец, сунув руки в карманы и переступая с ноги на ногу. Остальные ждут продолжения. Но на этом все. За спиной у них в зал заходит Фостерс Лансетт, низенький, большеголовый, пропитанный горем, будто пудинг – ромом. И, возможно, также пропитанный ромом.

– У меня ни единого шанса, – вот все, что в силах вымолвить Лишь. Победитель получит весьма щедрую сумму в евро и костюм, сшитый на заказ в туринском ателье.

– Кто знает? – говорит Луиза, всплеснув руками. – Выбор за этими школьниками! Кто знает, что им по душе? Любовные истории? Убийства? Если убийства, то Алессандро всех нас заткнет за пояс.

Злодей поднимает одну бровь, затем другую.

– В юности я читал все самое претенциозное. Камю, и Турнье, и Кальвино. Я терпеть не мог книги с сюжетом.

– И ты ничуть не изменился, – шутливо упрекает его Луиза, на что он пожимает плечами. Когда-то давно, чувствует Лишь, у этих двоих был роман. Они переключаются на итальянский, и начинается то, что звучит как перепалка, а на деле может оказаться чем угодно.

– Здесь кто-нибудь говорит по-английски? Сигареты не найдется? – подает голос Лансетт, глядя на их компанию из-под нахмуренных бровей. Молодой итальянец тут же вынимает из кармана джинсов пачку и достает слегка приплюснутую сигарету. Лансетт с опаской оглядывает ее и принимает.

– Это вы финалисты? – спрашивает он.

– Угадали, – говорит Лишь, и, услышав американскую речь, Лансетт поворачивается к нему.

– Эти сборища – полное говно, – говорит он, в отвращении закрывая глаза.

– Вы, наверное, часто на них бываете, – слышит собственный голос Лишь.

– Нет. И ни разу не побеждал. Они устраивают эти жалкие петушиные бои, потому что у самих таланта ни на грош.

– Ну как же ни разу? На этой премии вам достался главный приз.

Фостерс Лансетт вперяется в Лишь взглядом, закатывает глаза, резко разворачивается и уходит курить.

Следующие два дня обитатели гольф-курорта передвигаются стаями – подростки, финалисты, престарелый комитет премии. Они улыбаются друг другу с разных концов аудиторий или ресторанов и мирно обходят друг друга на фуршетах, но никогда не сидят вместе, никогда не общаются, один только Фостерс Лансетт свободно перемещается между группами, как пронырливый волк-одиночка. Лишь чертовски неловко от того, что подростки видели его в исподнем, и теперь, если они рядом, он в бассейн ни ногой; его престарелое тело внушает ужас, он уверен в этом и не вынесет осуждения (хотя на самом деле он всегда так трясся над своей фигурой, что почти не