На всякого блатного найдется пуля - Кирилл Казанцев

Для убедительности он поднял с пола палку и врезал Жаркову в живот.

– Нет, не надо, я все скажу. Все, что ты хочешь, – завопил оперативник, моментально сдавшись.

– Подумать только! Похоже, это рекорд! В моей практике еще никто так быстро не сознавался, – с притворным изумлением воскликнул Степан.

На самом деле имелось простое объяснение. Жарков умел ломать волю людей и знал, что Степан тоже умеет это делать и не успокоится, пока не сделает. Терять-то ему нечего.

– Итак, соберись, представься и расскажи все как было. Потом расскажешь про студента и про беременную бабу. Понял?

– Понял.

– Мотор! Поехали…

Запись исповеди опера затянулась дотемна. На улице многоголосо выли и лаяли бродячие псы. Батарея сотового разрядилась, когда Степан в очередной раз просматривал запись. Оглядевшись по сторонам, он понял, что уже слишком темно для того, чтоб пытаться что-либо еще снимать. И так получилось довольно прилично. Большего и не надо. Поднявшись со стула, Степан сунул телефон в карман и подкинул ногой с пола палку, которой до этого охаживал Жаркова. Лейтенант сразу насторожился и весь подобрался, готовясь к удару.

– А теперь танцы, – объявил Степан и с размаху съездил палкой оперу по голове.

Тот опрокинулся вместе со стулом. Далее Асколов раздел его догола, сложил одежду кучкой на листе шифера и поджег. Пока тряпки горели, он снова сковал руки Жаркова за спиной, да еще на большие пальцы надел пальцевые наручники, обнаруженные в бардачке «Туарега» Новохватского. Снять такие наручники без ключа просто невозможно. Поразмыслив немного, Степан принес из машины милицейскую фуражку и суперклей. Одного тюбика как раз хватило, чтобы приклеить фуражку к голове опера. Затем Степан вскрыл ножом несколько патронов, высыпал порох тонкой струйкой на могучую спину опера, составил из него слово «сука» и самодельным факелом поджег буквы. Последовала вспышка. С диким ревом Жарков в одно мгновение вскочил на ноги.

– Сука-а-а-а! – С разгону он врезался в поломанный шкаф, разнес его окончательно и вновь упал на пол, воя от боли. – Что ты делаешь, гнида-а-а! А-а-а!

– Научный эксперимент, – пояснил Степан. – Скажи спасибо, что я не такой, как ты, и не испытываю удовольствия от мучений людей. Живи пока.

* * *

Развернувшись, Степан пошел к выходу. Гена Жарков смотрел ему вслед и не верил, что он вот так просто уйдет и оставит его в живых. Но Степан действительно ушел. Сначала послышались его шаги на лестнице, потом на улице залаяли собаки, хлопнула дверца. Взревел двигатель джипа, а затем звук стал удаляться, сопровождаемый остервенелым лаем собак. Потом и вовсе все затихло. Присев, Гена попробовал освободить руки, но сразу понял, что это бесполезно. Мысленно он пожелал Артему место в аду погорячее за его любовь к экзотике. Пальцевые наручники были его фишкой. Он любил расписывать, что человеку нипочем из них не освободиться. Морщась от боли в спине, Гена встал и при бликах догоравшего костра стал искать одежду, потом подошел к костру и понял, что искать ее бесполезно. На шифере догорали подметки его туфлей. От мысли, что придется возвращаться через трущобы в чем мать родила, сделалось нехорошо. Однако и оставаться на месте не имело смысла. Ночью, наоборот, выбираться было сподручнее. Меньше людей заметят его в таком виде. Мысленно он просчитал самый оптимальный маршрут до дома и решил, что позвонит соседям и они помогут ему освободиться. Так бы он опозорился по минимуму. Если его в таком виде обнаружит патруль, это будет конец. Можно сразу писать заявление об уходе. После прошлого случая все смеялись над ними за спиной, а теперь вообще страшно представить, что будет.

Аккуратно он прошел до лестницы и пожалел, что не занимался йогой. Раза три он наступил на битое стекло, а один раз – на гвоздь, торчавший из дощечки. Лестница вообще была сплошь покрыта битым стеклом. Стиснув зубы, он двинулся вниз по ступеням, оставляя за собой кровавые следы. На улице было не лучше – везде мусор, осколки, гвозди. Искать в кромешной тьме какую-нибудь обувь или что-то подобное было делом бессмысленным. «Херня, прорвемся», – мысленно говорил себе Гена и шел дальше.

Неожиданно где-то сбоку в кустах заливисто залаяла собака. Ее лай подхватили еще десятка два псов. Вот тогда Гена испугался по-настоящему. Он пошел быстрее, услышал, как, свирепо лая, за ним бегут собаки, не выдержал и побежал, дико вопя. Это только раззадорило стаю. Они лаяли со всех сторон. Когти цокали о разрушенный асфальт. Гена мгновенно вспомнил, что недавно в этом районе собаки разорвали женщину. Его прошиб холодный пот. Умереть вот так – что может быть хуже? Он бежал, не чуя под собой ног. Собаки настигали. Они были совсем рядом. Одна цапнула его за ногу, но он вырвался. Тут же другая впилась во вторую ногу. Он оступился, упал на спину. Ему на грудь прыгнул огромный мохнатый пес. Его весом выдавило весь воздух из легких. Оскаленная пасть потянулась к его горлу.

– Помогите! – из последних сил закричал Гена, понимая, что ему конец.

Два десятка голодных одичавших псов бросились на него со всех сторон одновременно…

* * *

Микроавтобус шел привычным маршрутом. Бригада возвращалась с объекта в одном из районов области. За поворотом открылся мост. Дорога шла под ним. Внезапно фары выхватили из темноты человека, повешенного на кронштейне разбитого светильника. Человек висел метрах в трех над дорогой. На груди висельника была закреплена табличка с надписью, изготовленная из куска картона. Водитель ударил по тормозам. Микроавтобус занесло. Из салона послышались возмущенные возгласы монтажников. Затем все увидели повешенного и замолчали.

– «Наркоторговец», – прочитал водитель надпись на табличке.

– Ни хрена себе, – изумился кто-то из монтажников.

– Так ему и надо, – бросил другой. – Достали уже! Вот у кого-то терпенье и лопнуло.

– Так, что будем делать, мужики? – спросил водитель. – Надо милицию вызывать.

– Да пошел он в жопу. Пусть висит, – хмуро рявкнул бригадир. – Мне спать и жрать охота! Устал как собака, а тут еще с ментами два часа разбираться… Давай, поехали! Пусть другие звонят.

Остальные были солидарны с бригадиром. Кто-то из монтажников уже достал сотовый и снимал труп на видеокамеру.

– Ладно, поехали, – буркнул водитель, – хватит херней заниматься!

Микроавтобус сорвался с места и унесся прочь. Так же проехали еще десятка два машин. Никто не хотел связываться. Лишь один из сознательных водителей сделал анонимный звонок в милицию. Примерно через час к месту подъехал милицейский «УАЗ». Патрульные вышли, посветили фонариком и доложили дежурному.

Экспертов и следователя пришлось ждать еще часа полтора. Лишь к утру, когда на месте собралась толпа народа, кто-то из управления опознал в повешенном Артема Новохватского, оперативника из убойного. Предварительный и очень удобный диагноз эксперта «самоубийство» мгновенно отпал, так как налицо имелись следы борьбы. Следователь набрал номер начальника убойного. Надо ли говорить, что Гудкова новость не обрадовала.

* * *

Гена Жарков начал молиться, чего еще не бывало в его грешной жизни. Собаки вцепились в него со всех сторон. Еще одно мгновение – и его бы разорвали, но вдруг в ответ на его молитвы сбоку послышался негромкий окрик. Затем в собак полетели кирпичи, и трусливые по природе животные моментально ретировались, бросив добычу. Гена плакал от счастья и готов был расцеловать своих спасителей. В лицо его ударил луч фонарика.

– Кажись, мент, – прохрипел некто сиплым голосом.

– Да, только голый, – проскрипел другой басом.

– Седой, что будем с ним делать? – спросил первый.

– Давай спросим у этого мусора, чего он тут забыл, – ответил третий весело.

Щурясь от света, Гена бросил спасителям:

– Эй, пацаны, я не мент, это менты меня пытали и здесь бросили.

– Врет, – проскрипел бас, – на харе написано, что мент.

– Если ты не мент, то почему на тебе милицейская фуражка? – поинтересовался Седой.

– Да это менты для смеха к башке приклеили, издевались, – вдохновенно врал Гена.

– Ладно, берите его и тащите к нам на хату, там и разберемся, – приказал Седой.

К Гене подошли, подняли и потащили волоком по земле. Судя по запаху, исходившему от спасителей, они не знали, что такое гигиена, а мыло видели только на картинках. Больше всего Гена Жарков в эту минуту боялся, что его опознают. Он многих пытал и теперь трепетал от перспективы встретить среди трущоб одного из своих бывших клиентов. Его затащили в полуразрушенное здание, где в одной из комнат стоял закопченный мангал. В нем полыхали доски, сверху стоял чайник и какая-то кастрюля. У очага копошились четверо оборванцев неопределенного пола и возраста. Один подкладывал в огонь дрова, второй мешал варево в кастрюле, третий что-то бросал туда из целлофанового пакета, четвертый прикуривал бычок от горящей головни.