Мы из Коршуна - Агния Кузнецова (Маркова)

Утром снова появилась Минна Грациани, веселая, общительная, с большими, черными, блестящими глазами и черными до синевы волосами – курчавыми и короткими, как у мальчишки. Она торопливо вошла в комнату Сибирцевых, попросила их спуститься в вестибюль, затем почти бегом поднялась на второй этаж – к Ване, потом уже к девушкам.

В вестибюле Минна засыпала девушек вопросами, пытаясь получше представить себе, как живут люди в этой необыкновенной стране, язык которой стал специальностью итальянской девушки. Минна говорила по-русски отлично, почти без акцента.

Но и гости не остались в долгу, наперебой спрашивали о ее жизни, есть ли у нее родные, бывала ли она в Советском Союзе.

– Я живу с мамой здесь, в Венеции, и родилась здесь. Ни в каких других странах я не бывала.

Ей так хотелось бы поехать в Советский Союз, ведь она изучала его историю, литературу, географию…

Отправились по вчерашнему маршруту, теми же узкими переулками, мимо маленьких магазинов с красочными, кричащими витринами.

Елена Николаевна захотела купить темные очки.

– Куанта коста? – спросила Минна в оптическом магазине.

– Вы русские? – с легким акцентом по-русски поинтересовался хозяин – пожилой итальянец, верткий и легкий, несмотря на свою тучность.

Сейчас же из-за перегородки выглянула пожилая женщина – его жена. Она с любопытством устремила на иностранцев взгляд таких же больших и выразительных, как у мужа, глаз. Следом за нею робко вышел мальчик лет тринадцати, с тонким, миловидным лицом. Он спрятал за спину руки, испачканные в краске, и, наклонив голову, исподлобья разглядывал покупателей.

– Мы русские, – сказал Федор Алексеевич.

– Какая город? – гордясь своим умением говорить по-русски, спросил хозяин.

– Мы из Сибири.

Хозяин повернулся к жене и перевел по-итальянски ответ Федора Алексеевича. Та даже присела от изумления и хлопнула себя руками по бедрам.

– Куанта коста? – повторила Минна, указывая на очки.

Хозяин назвал цену и попросил переводчицу сказать, что в первую мировую войну он был в России. Ему полюбилась эта страна. Полюбились русские люди, и поэтому очки он уступает дешевле.

Купля-продажа совершилась. Певуче нахваливая очки, хозяйка вложила их в футляр, завернула в бумагу и подала Елене Николаевне.

А мальчик, еще раз с любопытством взглянув на покупателей, исчез за перегородкой.

– Сын? – спросил хозяина Федор Алексеевич.

– Нет. Это наемный мальчик, – ответила Минна.

Когда вышли из магазина, Ваня невольно обернулся. На крыльце стоял «наемный мальчик» и глядел вслед русским.

Они опять очутились на площади Святого Марка и также, как вчера, остановились, пораженные ее красотой. Жаркое солнце щедро заливало площадь. Небо было ослепительно синее, и на фоне его блестели купола и башни собора.

– Смотрите! – вскричала Саша, останавливаясь.

В манерно-вызывающей позе, закинув голову, на площади стояла высокая девушка в белом платье. У ее стройных босых ног голуби клевали крупу. А один из них сидел на ладони протянутой вперед руки.

Девушка была тонкая, бледная, с правильными чертами лица и резко подведенными синим карандашом глазами. Ее светлые волосы, взбитые в высокую, пышную прическу, охватывал золоченый обруч. Не менее десяти фотоаппаратов нацелили на нее суетливые фотографы.

– Думаю, что это американка. Вероятно, кинозвезда, – спокойно пояснила Минна. И она и венецианцы, равнодушно проходившие мимо, привыкли к подобным зрелищам.

В дверях собора, расположенных в полукруглой арке, украшенной фресками, колоннами и красочными рисунками из библейской жизни, стоял пожилой итальянец, напоминающий актера, приготовившегося к выходу на сцену. Он был облачен в старинный наряд, со шпагой, в черных чулках, в туфлях с бантами. Внимательно оглядывая входивших в собор, он почтительно пропускал их. В собор ненадолго заходили молящиеся всех возрастов.

В соборе шла служба. Орган играл грустную, торжественную мелодию. На возвышении священнослужитель в зеленой одежде то и дело молитвенно прикасался руками к стоящей перед ним белой чаше. Ниже его другой священнослужитель, в черном одеянии, казалось забыв на миг о своих обязанностях, рассеянно разглядывал народ, толпившийся в соборе.

За столом сидели четверо в красных пелеринах: трое старых, лысых, один – молодой, черноголовый и кудрявый. Все они сидели недвижимо, протянув на столе руки, с одинаковым, равнодушием глядя перед собой. Иногда, точно по чьей-то невидимой команде, они оживлялись, вставали и молились.

Молодой, хорошо одетый итальянец стоял на коленях, облокотясь на перила, и увлеченно молился, не замечая никого и ничего. Он шепотом разговаривал с богом, ударял себя в грудь, покорно склонял голову, разводил в стороны руки и, снова поднимая голову, исступленным взглядом покрасневших глаз смотрел на изображение Христа, распятого на кресте.

Рядом с молодым человеком сидела на скамейке старая женщина в трауре. Она тихо шептала молитвы и перебирала белые четки с крестиком.

Мимо прошел молодой отец с двумя девочками-близнецами. Девочки заученным движением покорно склонились перед распятием, прежде чем направиться к выходу.

Тут же ходили толпы туристов с гидами, которые негромко объясняли историю собора, рассказывали, что внизу, под алтарем, находится усыпальница, в ней лежат мощи святого Марка, в давние-давние времена привезенные из Египта. Все было интересным, но странным и чуждым.

Саше все это казалось театральным представлением. Ваня, комсомольский вожак, привык видеть прежде всего социальную сторону. Он с иронической гримасой глядел на обманутый народ, обожествляющий картины и скульптуры, склоняющий перед ними головы. А Веру собор святого Марка, так же как Венеция и вся Италия, заинтересовал главным образом со стороны исторической. Она мысленно представляла, как в V веке на ста восемнадцати островах Адриатического моря, разделенных ста шестьюдесятью каналами, жило немногочисленное и бедное рыбацкое население. Потом, во времена нашествия гуннов, сюда перебрались жители прибрежной Италии. Со временем через каналы перебросили свыше четырехсот мостов. На деревянных сваях, прямо в воду, поставили каменные дворцы, на площадях воздвигли соборы, украсив их скульптурами, картинами, фресками.

15

После обеда, прощаясь с гостями, Минна передала приглашение Рамоло Марчеллини провести вечер у него дома. Это приглашение не было неожиданным, но все же оно взволновало всех.

Через несколько часов к пристани гостиницы причалил катер. Ритмично покачиваясь на воде и глухо постукивая мотором, он помчал гостей по каналу и вскоре остановился у каменного крыльца дома режиссера.

Гостей встретил лакей.

Прошли ряд комнат. Их стены были так густо увешаны картинами, что сибирякам показалось – они попали в музей.

– Проходите, пожалуйста, – сказала Минна, отодвигая легкую портьеру.

Все на мгновение приостановились. Елена Николаевна бросила быстрый взгляд на Сашу. Та была, как всегда, привлекательна, оживленна, эффектна в своем скромном коричневом платьице, перешитом на левую сторону. Елена Николаевна перевела взгляд на Веру. Высокая, с горделивой осанкой, с горящими от волнения и любопытства глазами, она была в этот момент красива. Ее пестрое платье, сшитое собственными руками, казалось нарядным.

Елена Николаевна обернулась, взглянула на Ваню и удивилась. Перед ней стоял рослый молодой человек – спокойный, даже чуть-чуть самоуверенный. Казалось, он с детских лет привык бывать за границей и беседовать с иностранцами.

Взгляд Елены Николаевны на одно мгновение остановился на муже. Про себя она отметила, что он очень парадный.

Только себя не успела оглядеть Елена Николаевна, не успела и подумать о себе.

Она первая вошла в комнату.

Навстречу с дивана поднялись двое мужчин. Один – Рамоло Марчеллини. Другой – еще молодой, с большим сытым лицом и близорукими выпуклыми глазами. Он встал и неожиданно оказался маленького роста.

Рамоло Марчеллини, пожимая гостям руки и приветливо улыбаясь, представил своего собеседника:

– Роберто Аоста. Сценарист. С ним мы не один фильм поставили.

Саша с любопытством глядела на хозяина и гостя. Они оба работали в той области, которая так привлекала ее. Те, кто был связан с кино и театром, казались Саше людьми особенными, сумевшими достигнуть величайшего счастья в жизни.

Рамоло Марчеллини взял бутылку, стоящую в окружении хрустальных рюмок на низком полированном столике. С улыбкой наполняя рюмки золотистым вином и подавая их гостям, старик, указывая глазами то на молодежь, то на вино, сказал:

– Это не страшно. Совсем не крепкое вино. – И добавил, улыбаясь и чокаясь своей рюмкой с рюмкой Елены Николаевны: – По русскому обычаю.

Мелодично зазвенел хрусталь, и все выпили. Минна предложила каждому оливки, лежащие на блюдце.