Адрес командировки - тюрьма - Даниил Корецкий

Три человека встали со шконок и полукругом окружили стол. В руках у них были ножи. Настоящие ножи! Вольф глазам своим не поверил. В особорежимной тюрьме, где обыски проводятся по нескольку раз в день, нож в руках зэка все равно что пушка или танк у преступников на воле.

— Слышь, Пинтос, сейчас в хате будет три трупа, — тихим, но от того не менее ужасным голосом сказал Расписной. — Пусть спрячут перья и вернутся на место!

Наступила мертвая тишина. Наглядная расправа с Микулой и не оставляющая сомнений в ее исполнении угроза сделали свое дело. Пинтос нехотя махнул рукой, ножи исчезли, торпеды вернулись на свои места. У них был вид побитых собак, но это ничего не значило — с тем большим остервенением каждый вцепится Расписному в глотку при первом удобном случае.

— Духаристый, значит, — констатировал смотрящий. — Ну, да это мы слышали. В своей Туркмении ты нашумел… Только там ты вертухаев мочил, а тут своего брата заделать норовишь. Да приемчиками хитрыми ментовскими руки крутишь… Объясни честным арестантам, как это получается?

Расписной усмехнулся:

— Что, тебе такую гнилую предъяву Микула подсунул? Нашли кого Смотрящим ставить. Вот и лежит — спекся весь!

— Не о нем щас базар, — без выражения ответил Пинтос. — О тебе. Давай за себя отчитайся.

— Ты на стопорки[70] с какой БОЛЬШОЙ ходил? — наклонился вперед Расписной, глядя смотрящему прямо в глаза.

— А хули ты опер? — прищурился в ответ Пинтос.

— Скажи, с какой? Сейчас ты сам за меня отчитаешься!

— С разными. И "наган" был, и "макар"…

— Вот видишь! — торжествующе улыбнулся Расписной. — С "макарами" все менты гуляют. Когда они нас вяжут, то "макаром" в рожу тычут да по башке колотят! Но тебе с "макаром" на дело идти не западло? А почему мне западло ментовским приемом клешню какому-нибудь бесу своротить?

Он осмотрелся. Несколько арестантов едва заметно улыбались.

— Слыхали мы, что у тебя метла чисто метет, — после некоторой паузы произнес Пинтос. — Слыхали. Только слова, даже гладкие, заместо дел не канают. А у тебя кругом — одни слова. Никто из честных бродяг тебя не знает. Дел твоих, обратно, не знают. Про приколы твои в "белом лебеде" слыхали — глухо так, издаля… И опять слова, слухи этапные. Может, было, может, нет, может, ты, а может, кто другой…

— Знают меня все, кто надо, — спокойно возразил Расписной. — Спросите корешей, с которыми я по малолетке бегал, — Зуба, Кента, Скворца, Филька спросите. Косому Кериму малевку тусаните, Сивому… В Средней Азии меня многие знают. А если бы тебя, Пинтос, в пески загнали, то, может, точняк такие бы непонятки и вылезли. Кто там про тебя слыхал?

Смотрящий помолчал, со скрипом почесал потную шею:

— Это верно. Пески далеко… Этапы долго идут. Но не через месяц, так через три тюрьма все узнает.

Пинтос испытующе смотрел на Расписного и, наверное, уловил отразившееся у него на лице облегчение. Губы смотрящего искривились в злорадной улыбке.

— Только нам столько ждать не надо. Мы сейчас все узнаем. Коляша!

В дальнем углу хаты обозначилось какое-то шевеление, и к столу бесшумно двинулась тощая согбенная фигура. Расписной мог поклясться, что среди пересчитанных обитателей камеры этого человечка не было. Либо он вылез из-под шконки, либо материализовался ниоткуда. А может, в силу убогости, серости и незаметности растворялся в убогом тюремном мирке, сливаясь с серым шконочным одеялом, как хамелеон сливается с любым предметом, на котором находится.

— Метла метет чисто, — повторил Пинтос. — Только Коляша тридцатник размотал и был кольщиком[71] на всех зонах. Он сейчас твои картинки почитает. Как там у тебя концы с концами сходятся!

— Регалки не врут, — дребезжащим голосом произнес Коляша. — Туфтовые сразу видать…

На вид ему было не меньше ста лет. Дрожащая голова, сутулая спина, опущенные плечи, неуверенная походка, длинная пожелтевшая исподняя рубаха и такие же кальсоны с болтающимися тесемками. Добавить белые, до плеч, волосы, бороду по пояс да вложить в руки свечку — вылитый отшельник, отбывающий добровольную многолетнюю схиму и прикоснувшийся к тайнам бытия.

Но ни бороды, ни длинных волос у Коляши не было: сморщенное личико смертельно больной обезьянки, вытянутый череп, туго обтянутый желтой, с пигментными пятнами кожей, неожиданно внимательный взгляд слезящихся глаз. И какая-то особая опытность многолетнего арестанта, вся жизнь которого прошла в зверином зарешеченном мире.

— Давай поглядим, голубок, — уверенным тоном врача приказал Коляша. — Кто тебе картинки-то набивал?

Он приблизил лицо к самой коже Расписного, как будто нюхая татуировки. На миг у Вольфа мелькнула дикая мысль, что Коляша может заговорить с кем-либо из наколотых тюремных персонажей — с котом, русалкой или орлом и расспросить: как и при каких обстоятельствах они появились на его теле.

— Разные люди. Вот этот перстенек я сам наколол. А этот — кент мой, Филек.

— Э-э-э, голубок… Храм ты сам себе не набьешь. Для такого дела в каждой зоне кольщики имеются. Я всех знаю. Кто как тушь разводит, как колет, чем, да как рисунок ложит…

Голос у Коляши уже не дребезжал. Да и весь облик его изменился — он будто окреп и даже стал выше ростом. Наверное, его выводы отправили под ножи и заточки не одного зэка, и оттого старый арестант чувствовал значимость момента и свою силу.

— У нас на малолетке кололи все, кому не лень, — возразил Расписной. — Да и потом, на взросляке, много спецов было. К тому ж они там меняются всю дорогу. Один откинулся, другой зарулил. А храм действительно старый кольщик заделал. Хохол, погоняло Степняк…

Степняк был единственным реальным кольщиком, включенным в легенду. Про него подробно рассказал Потапыч.

— Лысый, спина у него ломаная. Как погода меняется — криком кричит… Из Харькова сам.

— Есть, есть такой… — Коляша продолжал нюхать татуировки. — А чем он колет? Чем красит? На чем краску разводит? Есть у него трафаретки да какие?

— Мне бритвой наколол, "Спутником". Корефану одному муху на болт посадил тремя иголками. Краску из сажи делает — с сахаром и пеплом перемешивает, на ссаках разводит. Только я себе настоящую тушь достал. В основном от руки колет, но если картинка большая, то вначале на доске рисунок заделает, набьет иголок по контуру — и штампанет, краской намажет, а потом уже остальное докалывает…

Вольф понятия не имел, как в действительности колет неизвестный ему Степняк, поэтому просто выложил все известные ему приемы зэковского татуирования. Судя по реакции камеры, попадал он "в цвет". Только Коляша недовольно морщился, будто нюхал парашу.

— У тебя и впрямь "Спутником" наколото, — пробурчал старый кольщик. Только Степняк иголками работает, да не тремя, а двумя! Картинку он на газете рисует, а потом сквозь нее колет, вот так-то, голубок!

— Как он работает — за то речи нет, — пожав плечами, сказал Вольф. — Я обсказываю, как он мне колол. Можем у других бродяг спросить, небось не я один такой.

На шконках зашевелились.

— Мне Степняк знак качества на коряге колол, как раз тремя иголками, сказал один из арестантов. — И без всякой газеты.

— Во, слыхали? — Вольф улыбнулся и поднял палец.

— Ты погодь радоваться… Чего у тебя на перстеньке три лучика-то перечеркнуты? — занудливо спросил Коляша.

— Да того, что я срок сломал. Сделал ноги из зоны, три года не досидел.

— Э-э-э, голубок… Так давным-давно считали… Еще при Сталине. А потом сломанный срок отмечать перестали. Вот ведь какая закавыка!

Это было похоже на правду. Потапыч жил прошлым, все времена перемешались в его голове, и такую ошибку он вполне мог допустить.

— Подумаешь, закавыка! — хмыкнул Вольф. — Я когда на волю вырвался, никого не спрашивал — взял от радости и перечеркнул три года. Так что, теперь ты их к моему сроку добавишь? Давай у общества спросим!

Он обвел рукой вокруг, незаметно осматриваясь. Обстановка была спокойной, хотя он знал: один жест Пинтоса, и все вмиг изменится.

— Я тебе не прокурор, чтобы срок добавлять. А общество и так все видит и свое слово скажет. Пока ты ответ держи, — сказал Коляша и ткнул пальцем прямо в храм на могучей груди Вольфа. — Говоришь, Степняк тебе сразу все три купола наколол?

Ничего такого Расписной не говорил, в вопросе явно крылся подвох.

— Про купола у нас с тобой базара не было. Но колол сразу. Третья ходка три купола. Коляша причмокнул губами и кивнул:

— Это и ежу понятно. Трехкупольный храм — регалка авторитетная. Только бывает, храм и по частям набивают. Кажный купол по новой ходке дорисовывают.

— И что с того?

- Да то, что не в цвет у тебя выходит! — Корявый палец ткнул в звезду вокруг правого соска. — Вот здесь куполок-то у тебя перекрывается! Значит, звезду уже опосля набивали! А так не бывает потому как храм главней звезды!