Адрес командировки - тюрьма - Даниил Корецкий

Подполковник остался в огромной, как футбольное поле, приемной — ему и сюда-то был путь заказан: не его уровень, если бы не желание начальников иметь под рукой козла отпущения, для немедленной компенсации пережитых унижений, он бы вообще не попал в это здание.

Рябинченко и Вострецов на негнущихся ногах прошли в отделанный дубовыми панелями кабинет Генсека. Грибачев расположился во главе длинного стола для совещаний, по правую руку неестественно ровно восседал похожий на мумию секретарь по идеологии Сумов, по левую мостились на краешках стульев заведующий международным отделом ЦК Малин и министр иностранных дел Громов. Все были в строгих костюмах и затянутых под горло галстуках, как будто за окном не ярилось испепеляющее все живое солнце. Впрочем, в кабинете бесшумно работал кондиционер и температура не поднималась выше восемнадцати градусов.

Генеральный секретарь просматривал вырезки из американских газет с пришпиленными к ним текстами переводов и все больше мрачнел. Просмотрев, он отдавал одну Сумову, а следующую Малину и Громову. Малин скорбно кривился, у Громова на лице и так застыло постоянное выражение зубной боли, а мумии дальше мрачнеть просто некуда. Так что веселой назвать эту компанию никто бы не смог.

— Товарищ Генеральный секретарь, генерал армии Рябинченко по вашему приказанию прибыл! — старательно, как солдат-первогодок, доложил председатель.

Грибачев на миг поднял голову:

— Вы читаете американские газеты?

Рябинченко языков не знал, потому, даже если бы захотел, не мог читать ни американских, ни английских, ни китайских, ни каких-либо еще газет. Поэтому он на мгновение задумался, но тонким чутьем аппаратчика понял, что сейчас находчивость важней, чем правда.

— Так точно, товарищ Генеральный секретарь! Но не в сплошную аналитический отдел готовит обзоры… Могли что-то и упустить…

Грибачев строго сверкнул стеклами очков.

— А вы в курсе дела, что бывший атташе американского посольства, некто Сокольски, ведет линию на подрыв доверия к нашей стране? Он дискредитирует новую политику СССР в глазах всего международного сообщества! Под угрозой находится моя встреча с президентом США, пакет важных соглашений и договоров, которые долго и старательно готовили товарищи Малин и Громов, могут оказаться в мусорной корзине!

Министр и заведующий отделом осуждающе уставились на председателя и одновременно кивнули, подтверждая правильность слов Генсека. Мумия Сумова не шелохнулась, но вид главного идеолога страны выражал крайнюю степень недовольства.

— Так точно, товарищ Генеральный секретарь, мы принимаем меры! Рябинченко поспешно выставил перед собой папку, словно щит, спасающий от трех испепеляющих взглядов. — Вот здесь все документы по специальной операции, которую мы проводим против этого провокатора Сокольского! Генерал Вострецов непосредственно руководит ею… Мы можем доложить… И ответить на вопросы…

Рябинченко сделал жест, как бы выдвигая Вострецова на первый план. Тот обреченно склонил голову, разглядывая узорчатый, зеркально блестящий паркет.

— Вы с генералом мне это уже докладывали, — поморщился Грибачев. — И приводили бойца, настоящего героя, который согласился испортить себе кожу ради выполнения задания Родины. Это образцовый парень, такими надо гордиться! Но ведь он исполнитель. И добьется успеха только тогда, когда им умело руководят. А вы руководители. И где же результаты вашей работы?

— Результаты будут в ближайшее время, товарищ Генеральный секретарь! — с максимальной убежденностью, на которую был способен, отчеканил Рябинченко.

— Так точно, в ближайшее время! — эхом повторил Вострецов.

— Э-э-э…

Скрипучий звук, напоминающий скрежет заржавевших дверных петель, издала мумия Сумова. Грибачев снял очки, лицо его выразило внимание и заинтересованность.

— Да, да, Михаил Андреевич, вы хотите что-то сказать?

Секретарь по идеологии не изменил выражения лица и не повернул голову.

— Партия доверила вам защиту народа от происков внутренних и внешних врагов. — Бесцветный скрипучий голос был настолько тихим, что разобрать слова удавалось с трудом. — Если вы не справляетесь с этой задачей, партия откажет вам в доверии. Это все, идите.

То ли от замогильного голоса, то ли от реальности угрозы по спине Рябинченко пробежали мурашки.

— Идите! — кивнул Грибачев, вновь надевая очки.

Рябинченко повернулся через правое плечо, а генерал Вострецов пятился до самой двери.

Когда они оказались в приемной, к председателю вернулась обычная властность и уверенность в себе.

— Три недели! — не глядя на Вострецова, процедил он. — Не будет результата — положишь партбилет и пойдешь на улицу! Свободен!

Когда за Рябинченко закрылась дверь, Вострецов повернулся к ожидающему указаний Петрунову.

— Две недели сроку! — рявкнул генерал. — Провалишь операцию — пеняй на себя!

— Есть! — ответил подполковник.

* * *

— Слышь, Яков Семенович, а откуда ты Перепела-то знаешь? — поинтересовался Расписной.

Шнитман ненадолго задумался, потом махнул рукой:

— А-а-а! Какие тут государственные тайны! Тем более что тебе, Володенька, я полностью доверяюсь…

В тускло освещенной камере заканчивался очередной день. Зубач дулся с Драным в карты, Хорек, Груша и Скелет с интересом наблюдали за ними. Игра шла на отжимания, Драный раз за разом проигрывал и обреченно упирался в пол дрожащими руками.

— Раз! Два! Три! — азартно орали несколько глоток. — Давай, давай, только не перни! Нет, ты грудью Доставай! Не филонь, зараза!

Груша, пыхтя, сосредоточенно шлифовал о пол сантиметровый кусок зубной щетки. Накануне Челюсть разрекламировал "спутники"[64] и пообещал безболезненно вставить их каждому желающему. Желающим оказался Груша, теперь он тщательно готовил заготовку для будущего предмета мужской гордости.

— Вот так пойдет? — Груша протянул своему наставнику похожий на фасолину кусок пластмассы.

— Если у тебя конец как локоть — пойдет… А то поменьше сделай, чтоб кожу не натягивала. Лучше "виноградную гроздь" замастырим — штуки две всадим или три, как у меня. За тобой бабы табуном бегать будут!

— Не, три много, — засомневался Груша. О том, что в ближайшие пять лет он вообще не увидит ни одной бабы, будущий герой-любовник, очевидно, не думал.

— Так вот, Володя, — продолжил Шнитман. — У нас от блатных вечно проблемы были. Знаешь, как злые люди говорят: торгаши деньгами напиханы! То квартиру у кого обворуют, то магазин… Куда пожаловаться? В милицию нельзя — внимание к себе зачем привлекать? Сразу вопросы: на какие деньги все это золото, хрустали, магнитофоны… А я подумал, подумал: у воров-то тоже начальство есть! А Сеня от меня через улицу жил, я про него слыхивал, он про меня. Ну и пошел к нему… Маслица взял, колбаски хорошей, конфет, пару бутылочек коньяку… Поговорили по-людски и договорились так: я ему продукты подкидываю, деньжат, а он и меня, и мои магазины охраняет…

— Как так? — притворно удивился Вольф. — Западло это. Вор воровать должен, а не с рук кормиться!

— Может, и западло, — кивнул Яков Семенович. — Только с тех пор проблем у нас не стало. Больше того: еду в Ялту на отдых, деньги при себе везу немалые, а в коридоре два корешка Сениных курят да за порядком приглядывают. А рожи у них, я тебе скажу, еще те! Пьяные, хулиганы, шантрапа всякая — мимо моего купе пулей пролетали! И деньги в сохранности, и за себя я спокоен. Ну, за это, конечно, отдельно доплачивал…

Шнитман печально улыбнулся.

— Знаешь, Володя, у меня много солидных знакомых было — и из торга, и из жилконторы, даже из ОБХСС, начальник телефонной станции в гости ходил… Но когда я подружился с Сеней, мне стало гораздо спокойней жить! Потому что он мог то, чего не могли другие… Для него запретов не было!

— Прям-таки! — усмехнулся Вольф. — И ментов он не боялся?

— Боялся, — согласился Шнитман. — Как не бояться, если их сила! Вскоре присел Сеня на четыре года. Дурак бы про него забыл, а я — нет. Мамашку нашел и стал каждый месяц ей по сотне переводить! И дружба промеж нами окончательно укрепилась! Ведь На воле Сеня или в тюрьме — неважно, он отовсюду помочь может…

— Гля, ты чего! — возмущенно завопил Драный. — Я себе жилы рвал, а он фуфло гонит!

Внимание обитателей хаты переключилось та картежников.

С притворной сосредоточенностью Зубач отжимался от стены и четко считал:

— Двадцать один, двадцать два, двадцать три… Все!

Он отряхнул руки и обернулся к Драному:

— Ты чего орешь, гнида? Чем недоволен?!

— Дык как чем? От пола надо отжиматься! От пола!

— А ну глохни! — Зубач угрожающе вытаращил наглые глаза. — Мы договаривались — от пола или от стены? Договаривались? Говори!