Белая эмиграция в Китае и Монголии - Сергей Владимирович Волков

Он громко охал, стонал, шумел ветками и изредка бросал сучки в унгерновскую палатку. Барону это мешало спать, он ворочался на походной кровати, но М. продолжал жаловаться на судьбу и бросал в палатку сучки и ветки.

Наконец Унгерн не выдержал, встал, вышел из палатки, голым подошел к дереву и тихо сказал:

– Макеев!

– Я, ваше превосходительство! – донеслось в ответ с куста.

– Слезай и иди спать.

Есаул сорвался с дерева и упал.

– Ты ушибся? – спросил барон.

– Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, – мрачно ответил тот и быстро пошел от дерева.

Остальные же просидели до обеда следующего дня.

* * *

Десять дней стояли на реке Селенге. Подошли обозы, пригнали монгольский скот, и жила Азиатская дивизия в полном достатке. Был июнь месяц, таинственно шумел лес, с гор тянуло прохладой; струи Селенги были чистые и холодные. Купание шло целыми днями. Настроение у всех было хорошее, и только Унгерн ходил злой и молчал. На нем сильно отразился разгром под Троицкосавском и нелады с генералом Резухиным.

Среди реки находился небольшой островок, и однажды казаки увидели, что в тальнике этого острова появился маленький козленок. Он жалобно блеял, потеряв мать, и третья сотня шумной ватагой поплыла к островку, поймали бедного козленка и притащили его через реку. Казаки решили подарить гураненка барону, и вахмистр с двумя казаками повел козленка к палатке Унгерна. Барон собирался куда-то ехать и стоял около поседланной лошади.

– Ваше превосходительство, от третьей сотни гураненка, – сказал, вытянувшись, вахмистр.

– Для чего? – резко спросил Унгерн.

Казаки смешались и наконец враз заговорили:

– Ваше превосходительство, вы его прикажите зарезать, и у вас славное жаркое будет…

– Болваны, разве беззащитных бить можно? Людей нужно бить, а не животных. Отпустите козу, – гневно бросил барон.

Ошеломленные казаки отпустили козу; она вихрем взметнулась над лагерем, бросилась в реку и поплыла вдоль нее. Барон долго смотрел вслед отпущенной козе, потом вздохнул, опустил голову и ушел в палатку. До утра он не выходил из нее.

Вся дивизия была поражена этим случаем и горячо обсуждала слова Унгерна. Душу его понять никто не мог.

Дивизия продолжала стоять, пока над ней не стали кружиться аэропланы и бросать бомбы. Во время бомбардировки один казак был ранен в голову.

Аэропланы стали появляться каждый день, и, так как на крыльях последних виднелись красные круги, Унгерн решил, что аппараты японские. Он приказал готовиться к походу на Верхнеудинск. И несмотря на то что в дивизии осталось две пушки, мало снарядов и вообще дивизия технически уже не представляла прежней силы, а на Гусином озере, недалеко от Верхнеудинска, стояли крупные части красных, барон решил разбить их и занять Верхнеудинск.

Поход начался сопровождаемый аэропланами, которые все еще считали японскими. Пока в один из походных дней, в степи, на взмахи белыми простынями аэропланы снизились, покружились над дивизией, потом быстро взметнулись ввысь и начали ураганную бомбардировку унгерновцев. Аэропланы были красные.

После этого дивизия приняла походный порядок – «справа рядами на дистанцию двух лошадей» и этим спасалась от бомбардировки.

Степь кончилась, снова втянулись в лес и здесь уткнулись в бездонное болото – трясину. Для обхода требовались десятки верст, и Унгерн решительно приказал: «Шашки вон! Рубить лес, делать гать».

Заговорил неистовым шумом лес, падали деревья, скреплялись, и быстро воздвигалась гать. И по этой опасной, колышащейся гати перевезли пушки, обозы, перевели лошадей. Это стоило большого труда, мучений и опасностей, но трясина шириной в 600 шагов была пройдена.

Пошли вверх по реке Селенге, пока не попали в скалы и обрывы, где дороги уже не было, а вилась узкая тропинка для пешехода и одной лошади. Разведка дороги донесла Унгерну, что пройти здесь невозможно, но барон, обозвав разведчиков дураками, приказал артиллеристам двигаться по узкой тропе, а обозам идти в обход. Артиллерия проходила горную щель необычным способом. Одно колесо орудия и зарядных ящиков шло по тропинке, а второе веревками и баграми люди держали на весу. Было более чем рискованно и опасно, но пушки проскочили щель, и дивизия переменным аллюром двинулась к Гусиному озеру. Наступила ночь. Горели на небесном своде сибирские звезды, пахло кедром, сосною, воздух был мягок и освежающ, как глоток воды из холодного горного источника. До Гусиного озера оставался переход. Дивизия остановилась на ночевку. Завтра будет сильный бой, и многие уже не увидят мерцающих звезд и не будут дышать чистым таежным воздухом.

Завтра бой.

* * *

Бой под Гусиным озером для красных был первым ударом, который дал им барон Унгерн, расплачиваясь за свой разгром под Троицкосавском. Азиатская дивизия подходила к нему ночью, проводя переход так, чтобы к утру атаковать сильные части красных, сосредоточенные в этом месте.

Ночь была темной и безоблачной. Сотни шли друг от друга на дистанции в 600 шагов, связываясь маяками. Но головная сотня забыла про последние, и 2-я татарская сотня в кромешной темноте свернула на другую дорогу и ушла в сторону. Барон остановил дивизию, еще больше помрачнел от такого скверного предзнаменования и послал монгол искать пропавшую сотню. Долго стояли, пока потерявшиеся татары не примкнули к дивизии. Быстро пошли дальше, и, когда ночной сумрак стал прорезываться первыми робкими белесоватыми полосками, впереди послышались выстрелы. Унгерновская разведка подошла к дацану-монастырю у Гусиного озера и была обстреляна красной заставой. Барон вихрем метнулся вперед, быстро обскакал окрестность, вернулся и бросил сотни в разных направлениях, указав им один срок времени для начала конной атаки. Часовая стрелка указала роковую минуту, и сотни бросились с громким «Ура!» в атаку. Они были встречены свинцовым ливнем, замешались, бросились обратно, потом быстро привели себя в порядок и снова кинулись на красные позиции. Но красные сосредоточили такой ружейный, пулеметный и орудийный огонь по атакующим, что снова лобовая атака не удалась. Барон приказал спешиться и приготовиться к атаке в пешем строю. Две унгерновские пушчонки, как цепные и до свирепости обозлившиеся собаки, нащупав красную батарею со второго снаряда и скоро сбив одно из ее орудий, продолжали клевать батарею противника своими снарядами. В этот момент Унгерн бросил три сотни в конном строю на левофланговую сопку, которую занимала красная пехота. С бешеным «Ура!» понеслись унгерновцы на сопку, и не прошло нескольких минут, как их конные фигуры уже показались на ее гребне и в лучах восходящего солнца стали блестеть обнаженные клинки, которыми, как капусту, рубили красных пехотинцев азиатские всадники. И в это же время заклинилось одно красное орудие, сбиты с позиции были остальные, а спешенные унгерновцы уже появились перед позицией красных. Красные не выдержали