Пока бьётся сердце - Дженнифер Хартманн

по-птичьи машет руками, что у нее происходит всегда при сильном волнении.

– Ты убил мою сестру?! – набрасывается она на Дина.

– Я не знал, что у нее аллергия на кукурузный крахмал!

Внезапно к моим губам прижимается горячий рот, и это не Брэндон. Я запомнила ощущение поцелуя Брэндона, потрескавшиеся и шершавые губы, верхняя тонкая.

Нет, эти полные и мягкие, а на вкус напоминают мяту и бурбон. Дин делает мне искусственное дыхание.

Как бы ни было велико удовольствие от шутки, рот Дина Ашера на моих губах уже слишком. Стоит закругляться, пусть это и забавно. Кроме того, здесь уже замешаны Брэндон и Мэнди, а это несправедливо по отношению к ним.

Я открываю глаза.

Дин начинает давить мне на грудь, выдыхая воздух мне в рот, его лоб блестит от пота. Мои приоткрытые губы растягиваются в улыбке. Он замечает это и недоуменно отстраняется.

Моя ухмылка становится шире, и я начинаю неудержимо хохотать.

– Попался!

Дин спрыгивает с меня, вскакивает на ноги и вытирает лицо обеими ладонями. Ерошит пальцами волосы, наблюдая, как я перекатываюсь на бок и корчусь от смеха.

– Ты серьезно, мать твою?

Я не могу перестать смеяться.

– Я подумал, что ты умерла!

Из меня вырывается несколько всхлипов, и никак не получается отдышаться. Переживаю, что действительно могу потерять сознание. На сей раз по-настоящему.

Наконец, вмешивается Мэнди, скрещивая руки на своей пышной груди.

– Это не круто, сестренка.

– Да, детка, ты нас напугала. – Брэндон сидит рядом со мной на корточках и гладит меня ладонью по плечу.

У меня получается взять себя в руки и немного успокоиться. Приподнимаясь, смотрю на совершенно невпечатленного Дина.

– Хорошенько же я тебя проучила, и ты заслужил это по полной программе. Выражение твоего лица бесценно.

В ответ Дин пронзает меня колючим взглядом, его плечи вздымаются от напряжения. Очевидно, что он не разделяет моего веселья. На самом деле, я никогда раньше не видела, чтобы он так на меня смотрел – измотанный, возмущенный, может быть, даже немного обиженный.

Плевать. Ни капли не жалею.

– Мне определенно нужно покурить, – мрачно бросает Дин, роясь в карманах и вытаскивая пачку сигарет. Он бросает на меня последний неприязненный взгляд, прежде чем исчезнуть в одной из соседних комнат, старые половицы отзываются скрипом на каждый его шаг.

Дальше вечер проходит с гораздо меньшими волнениями. Я прижимаюсь к груди Брэндона и потягиваю коктейль. В мерцании множества свечей мы рассказываем истории о привидениях, жуем попкорн и печенье с шоколадной крошкой и позволяем нашему разуму играть с нами злые шутки, хихикая и визжа при каждом странном, пугающем звуке.

Это веселая ночь. Запоминающаяся. Но что-то не так.

Может быть, из-за неудобных спальных мест. Может, из-за холодного воздуха. Или из-за боли в животе от всей нездоровой пищи, которую я съела. А может, дело в пауках, которые прячутся в тени и ждут удобного случая заползти нам в уши и размножиться в мозгу.

Или… Или потому что Дин так и не удостаивает меня ни единым словом до конца ночи.

В этом доме ужасов проходит больше недели.

Уже шестнадцать рассветов посмеиваются над нами из морозного окна.

«Двадцать вопросов». Сэндвичи с индейкой. Насилие. Голодные боли. Боль в сердце. Пение. Рассказы. Отчаяние. Секс с Дином.

Секс с Дином.

Вот что у меня, наверное, никогда не получится до конца осмыслить. Это случилось уже четыре раза. У меня был секс с Дином Ашером четыре раза. И это не изнасилование – я бы никогда его так не назвала. Каждый раз он ждет моего согласия. Каждый раз он готов умереть, если я решу сказать «нет».

И каждый раз он все равно умирает, по чуть-чуть.

Эрл и Дин чередуются по дням, как по чертову расписанию. Мое тело – это больше не мое тело. Но Эрл обращается со мной как с мусором, грязным и одноразовым, в то время как Дин массирует запястье, помогая отвлечься, шепчет мне на ухо извинения и льет слезы на шею, прежде чем его снова оттащат и закуют в цепи.

Сегодня день Дина, и я благодарна за это.

Дин держит мое запястье, кружит пальцем по нежной коже, пока толкается в мое лоно. Он не смотрит на меня. На самом деле, он вообще почти не смотрит мне в глаза. Я думаю, он боится того, что может там увидеть.

– Хороший песик, – ухмыляется Эрл с расстояния нескольких шагов, отдавая приказы в перерывах между отвратительными стонами. – Котенку нравится.

Я делаю глубокий вдох и отворачиваю голову в другую сторону. Дин отстраняется, опуская мою ногу и обхватывая ладонью мою щеку. Я опускаюсь на ноги, и из-за разницы в росте Дин выскальзывает из меня. Он мог бы поддержать меня другой рукой, но он этого не делает. Не отпускает запястье.

Его прикосновение к щеке нежное и ласковое, и по моей коже пробегают мурашки, которых Дин, надеюсь, не замечает.

– Ты в порядке?

Но тут вмешивается Эрл.

– Я не приказывал, чтобы ты переставал ее трахать, тупоголовая псина!

Мы с Дином быстро переглядываемся, и я киваю, проглатывая искренний ответ, что я не в порядке. И в порядке никогда не буду.

Дин вздыхает, медленно моргая. Я его не убедила, но он понимает, что ничего не может с этим поделать. Поэтому неохотно приподнимает меня и снова оказывается внутри, заполняя собой. Я издаю тихий вздох. Меня беспокоит странное чувство облегчения от ощущений Дина между ног. Может быть, это извращенный случай Стокгольмского синдрома. Может быть, я сошла с ума. Или просто Дин теплый, безопасный и знакомый, и это все, за что мне остается цепляться.

Я приму любую помощь, которая мне доступна.

Закончив, Дин выходит из меня и утыкается лицом в изгиб моей шеи, как и всегда.

– Мне жаль. Прости меня, Кора. – Его дыхание щекочет мне ухо, а кожа намокает от слез. – Пожалуйста, прости меня.

И я прощаю. Всегда прощаю.

Дина отпихивают обратно в свой угол и сажают на цепь, как настоящую собаку. Обычно после этого Эрл уходит на работу, но сейчас он медлит, а затем оборачивается, вперив в меня свои темные глазки. Я вздрагиваю.

– Моя очередь, котенок.

Что?

Нет. Пожалуйста, нет.

– Я… я думала, твоя очередь завтра, – пищу я, медленно пятясь назад, желая раствориться в трубе.

Эрл кидается ко мне и бьет меня наотмашь, заставляя вскрикнуть.

– Эй! – Дин неистовствует, гремя цепью, от него волнами исходит ярость.

– Я беру желаемое, когда захочу, ты, тупая сука! Поняла? – шипит Эрл.

Я