Подчасок с поста «Старик» - Михаил Иванович Божаткин

дожди шли редко, почти круглый год пыль и жара, а вот, поди ж ты, запомнилась осенняя грязь… И атаманша вспомнилась — может, это время и было самое счастливое в его жизни! Нет, не то; как-то после ранения попал в Батум. Ресторан над морем. Вино. Розовое, как утренняя заря над горами. Икра, семга, ананасы… В углу граммофон наигрывает модное танго «Сон негра», роскошные красавицы танцуют. Эх, жизнь! Полугодового жалованья на три дня хватило… А есть же, наверное, такие, которые все время так… Князь, например…

Сидит Булдыга-Борщевский, сам с собой разговаривает. А потом уже и разговаривать не в состоянии — только мычит. Что-то почудилось в углу комнаты, вроде лицо князя. Выхватил маузер и туда, в угол:

— А-а! Спасители отечества! Минины и Пожарские!.. И пока не кончилась вся обойма.

А в доме одного из самых зажиточных людей села — владельца паровой мельницы и полутора тысяч десятин земли — разговор тоже о победе.

— Что-то мне не совсем по нутру этот закон, — говорил Гильфер. — Оставить шестьсот десятин, а остальное отдать и потом получать плату в течение двадцати пяти лет… Да я за эти годы утрою, учетверю свое хозяйство…

— Господа, — поднялся полковник Эбеналь, — перед выездом сюда я имел беседу с генералом Шеллем, который встречался с их превосходительством Петром Николаевичем Врангелем. Главнокомандующий заверил, что за нами останутся все привилегии, а земля… Испокон веку так повелось — у кого земля, тот и хозяин в государстве. А раз так, то и вопрос о земле будут решать те, у кого она имеется. Так что нужно выступать, добывать победу…

Взять власть — и тогда!.. Каждому по-своему будущее видится. Князь Горицкий думает установить самодержавие с сильным царем на троне. Штабс-капитан Булдыга-Борщевский — тот только за военную диктатуру. Чтобы под контролем военных были все — и помещики, и капиталисты, и такие, как князь Горицкий, и вообще вся Россия. Ну а у колонистов свои думы: у кого деньги, земля — у того и власть.

В общем, все вопросы ясны, оставался один — разделаться с большевиками…

…Тимофей еще раз осмотрел пулемет, протер масляной тряпочкой затвор, клацнул им.

«Да, не мешало бы проверить в деле… Пойти к штабс-капитану? Не стоит… Ночью, кажется, князь, хозяин и еще кто-то приехали, не нужно им глаза мозолить…»

Прилег на жесткую траву. И опять, как вчера, увидел над собой чистое, без единого облачка бледно-голубое небо. Такое мирное, спокойное. Когда он последний раз видел такое небо? Давно, очень давно… Николаев город хотя и степной, но со всех сторон окружен водой. С юга — лиман, на котором построен «Наваль», или, как его в городе называют, французский завод, тут же и коммерческий порт. С запада и северо-запада — излучина Буга охватывает. А с севера — река Ингул. У впадения ее в Буг еще во времена Потемкина построено «Адмиралтейство», по-местному, казенный завод. Собственно, этот завод и положил начало городу, светлейший князь Потемкин-Таврический так и писал в одном из своих «ордеров»: «Новозаводимую верфь у устья Ингула наименовать город Николаев». Вокруг завода и сейчас названия улиц напоминают времена строительства парусного флота — Плотничная, Кузнечная, Якорная…

И как-то так получилось — лучшие места на побережье Буга заняли своими дачами «отцы города» — промышленники, торговцы, крупные чиновники; им же принадлежал и яхт-клуб. В частных купальнях отдыхали чиновники помельче, ну а рабочим — отдаленные Лески, Стрелка у слияния Ингула и Буга, песчаные ингульские плесы между городом и поселком Водопоем. Туда же бегал и Тимофей со своими товарищами. И, накупавшись до синевы, до того, что зуб на зуб не попадает, ложились на раскаленный песок и смотрели в глубину неба. Далекую и спокойную, как сейчас.

Давно это было, в раннем детстве. А потом… Потом начались заботы. Учеба в реальном. Чтобы выглядеть не хуже других, мать заказывала портному пиджак с запасной парой рукавов. Но на беду, когда локти протирались и к пиджаку пришивали новые рукава, они уже были коротки… Потом завод. И радостная весть — царя скинули! В эти дни он дома почти не бывал: митинги, собрания. Вступил в Красную гвардию. По возрасту-то не подходил, да заступничество старшего брата Федора подействовало.

Да, больше мирного неба не пришлось видеть. И сейчас, какое оно мирное? На западе, на юге, на востоке — кругом идут бои. А вот рядом, всего в нескольких шагах, сидят офицеры. Готовятся. Кто знает, сколько от их рук погибнет людей, если Тимофей не успеет предупредить? Но как сообщить? Убежать? Удастся ли? И потом, ведь он самого главного не знает — когда решили выступать. Нет, нужно остаться, ждать и быть осторожным, очень осторожным, чтобы ни одним словом, ни единым жестом не вызвать подозрения.

Задумался Тимофей и про небо забыл. Шаги послышались. Скосил глаза — опять штабс-капитан Булдыга-Борщевский. Где он все-таки его раньше видел? Вот вспомнить бы!..

— Отдыхаем?

— Что же остается делать? — вскочил на ноги Недоля. — Вот если бы речка была, да искупаться…

— Как пулемет?

— В порядке.

— Еще вчера закончил?

— Нет, сегодня утром. Вчера что-то голова разболелась. Наверно, напекся на солнце с непривычки… Да еще после тифа и ранения… Дотемна проспал…

— Та-ак!.. Опробовать надо.

— Надо конечно, только где? И ленты же нужны…

— Вот там, на краю села, есть карьер. Тащи туда пулемет, а я догоню…

Об Арканове ни слова. И Тимофей молчит — уж ему-то заговаривать на эту гему совсем ни к чему. Потянул пулемет по дну балки, к огромной яме, из которой, наверное, все село глину берет.

Нашел головешку, на отвесном обрыве начертил круги. А тут и штабс-капитан показался. С лентой в руках.

— Годится? — протянул Тимофею.

Лента новая. Хранилась хорошо: патроны чистые, лишь кое-где заметны небольшие зеленые пятна от сырости.

— Полный порядок. Заряжать?

— Давай!..

Недоля вставил ленту, прилег у пулемета, приложился к прицелу, поймал на мушку нарисованный головешкой круг на рыжей стене, нажал большими пальцами на гашетки. Всего на полсекунды, чтобы сделать пять-шесть выстрелов, не больше. Потом перевел прицел на следующий круг, и снова короткая очередь. Так же и третий. Поставил на предохранитель и бегом к обрыву. Штабс-капитан Булдыга-Борщевский за ним.

На окаменевшей от зноя глине ясно видны свежие, выщербленные пулями ямки. Каждая в центре круга.

— Хорошо бьет, по центру, — стараясь придать своему голосу равнодушный тон, сказал Тимофей, но в душе обрадовался: сколько времени не держал в руках пулемета, а не забыл. Хорошо получилось. Теперь, пожалуй, можно рассчитывать, что он пулемет готовил