Подчасок с поста «Старик» - Михаил Иванович Божаткин

на отогнутый прут решетки.

Тима примерился: голова проходит, значит, и самому протиснуться можно.

— Ты Чигрина [8] знаешь?

— Ивана Андреевича? Ну как же…

— Он должен быть на Кузнечной, там оперативный штаб. Передашь ему.

«Фронтовик» пошарил по карманам, вытащил смятый клочок бумаги, огрызок карандаша. Нацарапал несколько слов, сложил записку.

— На! Как выберешься — сразу же через забор. Напротив немцы с пулеметом, как бы не скосили… Винтовку не бери, обузой будет…

Тимофей выбрался в углубление около окна. Пожал протянутую сквозь решетку руку «фронтовика», выскочил, бросился к забору, перемахнул через него. По каменному верху защелкали пули, осыпало известковой пылью, и что-то больно обожгло щеку. И в тот же миг послышался одинокий выстрел из подвала. Другой выстрел прозвучал, когда Тимофей выглянул со двора на тихую Рыбную улицу.

На Кузнечную прямо пробраться не удалось, кругом стояли немецкие заставы. Спустился ниже, к вокзалу, но и оттуда путь был закрыт, и Тимофей пополз вдоль железнодорожного полотна к Водопою, откуда еще доносилась стрельба.

Около электростанции Тимофей увидел, как отряд немцев ведет двух моряков. Одежда на них порвана, на головах бинты, руки связаны. В одном из них Тимофей с ужасом узнал брата. В безрассудном порыве хотел броситься, крикнуть: «Федор!», да что-то удержало. Но как он сюда, в Николаев, попал? Был же в Севастополе… Вместе с Черноморским отрядом? Говорили, что в нем много николаевцев.

Эх, как Тимофей жалел, что послушал «фронтовика» и не взял винтовку. Сейчас открыл бы по немцам огонь, а там будь что будет. Кинуться так, одному? А что можно сделать? И все же не утерпел, уже когда немцы стали спускаться с насыпи в угольный склад, поднял увесистый камень, бросил. Попал одному в каску и только — бум! Тут же началась беспорядочная стрельба. Несколько пуль просвистело у Тимофея над головой.

«Все кончено… Все кончено…» — повторял он, пробираясь все дальше и дальше к окраине города. И даже слез не вытирал — так велико было горе. После он и вспомнить не мог, как добрался до своих, как нашел командира штурмового отряда Леонтия Рыся. Тот молча взял записку, прочитал:

«Все, Ваня. У нас дело идет к концу. Судя по выстрелам, и на Слободке то же. Сил оказалось маловато. С севера части так и не подошли. Немцы жителям, этого не простят, много крови прольется напрасно. И все-таки не зря взялись за оружие. Пусть знают, что Украина — не плацпарад для них, что их здесь ненавидят и долго им здесь не быть. Мальчонку, что письмо доставит, побереги, кто-то должен наше дело продолжать».

И все. Подпись неразборчива. И совершенно незнакома Рысю. Но Чигрин-то, наверное, ее хорошо знает, раз к нему так дружески обращается этот неизвестный автор письма.

— Хорошо, оставайся в отряде. Записку при случае передам Ивану Андреевичу.

Подкрепление восставшим так и не подошло, часть людей осталась в подполье, а часть отступила. Черноморский отряд Ивана Федько вместе с бронепоездом — по железной дороге, отряд Рыся и другие — пешком на Херсон. Несколько дней сражались с немцами там, а потом к Перекопу, в Крым.

Тимофей Недоля попал в Днепровский отряд, которым командовал черноморский матрос Иван Иванович Матвеев. Парнишка чем-то приглянулся командиру, и тот взял его за вестового.

На четвертый день пришли в именье помещика Фальц-Фейна — Асканию-Нову. Расположились на дневку. Бойцы отряда с удивлением осматривали зеленый остров в степи, диковинных птиц и животных. Старенький сторож, его скоро все стали называть дружески Фомичом, охотно рассказывал, как привозили сюда деревья и животных из всех стран мира. Но с особой теплотой он вспоминал Клима Евдокимовича Сиянко, который с детства начал заниматься разведением в степи птиц и зверей и посвятил этому делу всю жизнь.

— Все это, — обводил вокруг рукой Фомич, — его, Клима, рук дело. Конечно, деньги барина, тут никуда не денешься, а руки — его… Барин-то что, приедет, поглядит, бычку какому хлеба с солью даст. А то все Евдокимыч, царство ему небесное…

Перед вечером прибыл еще отряд. Впереди знаменосец на белом коне, а знамя черное, с черепом и костями. Анархисты. За знаменосцем, на вороных конях, с ног до головы одетые в кожу, красивая смуглая женщина и русоволосый человек с военной выправкой. Следом отряд. Кто — в кожаных куртках, кто — в матросских бушлатах, но у каждого на голове бескозырка, полуаршинные чубы вьются по ветру. А кони как на подбор. В первой колонне все гнедые, во второй — чубарые, в третьей — буланые…

— Маруся Никифорова пожаловала, — сказал кто-то.

— Да не Никифорова, та плоская, как доска, а эта, вишь, какая краля.

— Одного поля ягоды — бандиты…

А кое-кто кричал:

— Эй, клешник, штаны подтяни — потеряешь!..

— Матрос с разбитого корыта, ленточку кверх ногами прицепил!..

— Плавали небось от камбуза до гальюна, только пыль клубами позади!..

Насмешки имели основание — отряд анархистов состоял изо всякого сброда, однако почти все для шика натянули матросскую форму.

Отряд расположился в фальфейновском дворце. А вскоре к Матвееву прибежал Фомич.

— Да что же это такое, товарищ командир! Господа анархисты бизона застрелили, свежуют сейчас. А Клим Евдокимыч за ним в саму Америку ездил, еле достал. Их, говорил, будто и на свете не осталось…

Матвеев встал, поправил ремень на кожаной куртке, проверил маузер, сказал комиссару:

— Пойдем! И возьми еще с десяток человек.

— Можно и мне? — попросился Тимофей.

Матвеев молча кивнул головой.

Во дворе окна ярко освещены. Матвеев толкнул дверь, шагнул в комнату, за ним — комиссар и начальник штаба. Тимофей и остальные остались в коридоре около открытой двери. У стола трое: атаманша — женщина лет двадцати пяти с черными, по-восточному удлиненными глазами и ярко-красными губами; ее адъютант — стройный белокурый человек в офицерском френче без погон, и матрос, так густо заросший волосами, что на лице выделялись только мясистый нос и маленькие серые глазки. Увидев вошедших, он схватился за маузер, но белокурый остановил жестом руки.

Матвеев поздоровался, сел, отодвинул в сторону бутылки, стаканы, остатки еды. Положил пудовые кулаки на стол.

— Что-то незваные гости без приглашения за стол садятся… — начала атаманша, но человек в офицерском кителе только взглянул на нее, и та замолкла. И сразу стало ясно, что он здесь главный, с ним и начал разговор Матвеев.

— Я слышал, что ваш отряд, хоть и идет под анархическим знаменем, но поддерживает Советскую власть…

— Мы против всякой власти! — густым голосом прогудел волосатый.

— Однако вы, хоть и считаете себя сверх-р-революционерами, признаете власть своей