Как государство богатеет… Путеводитель по исторической социологии - Дмитрий Яковлевич Травин

не только о внешней политике США, но и о научных поисках американских ученых в смежных с историей социальных дисциплинах. А ведь именно тогда социологи с политологами разрабатывали различные аспекты теории модернизации. Делали они что могли. И на болезненный сложный выбор модернизирующихся стран указывали (как, например, Самюэль Хантингтон). Однако им сложно было продемонстрировать глобальную картину догоняющей модернизации, то есть рассказать о том, как и почему отстающие страны устремляются в погоню за лидерами преобразований. Для этого потребовалось бы написать огромное полотно исторического характера. Потребовалось бы проследить культурные связи, которые плохо известны людям, поверхностно изучающим историю в школах или даже в средненьких университетах.

Историк Мак-Нил независимо от ключевых авторов теории модернизации провел подобную работу именно в те годы, когда проблематика модернизации интересовала общество. В «Восхождении Запада» нет теоретической части, объясняющей в общих чертах, как меняется мир на протяжении столетий. Скорее всего, Уильям Мак-Нил вообще не задумывался о подобной теоретической части, поскольку историки редко прибегают к такого рода введениям в свои труды. Но если мы хотим получить всеобъемлющую картину модернизации, то нам следует читать Мак-Нила вслед за Парсонсом, Хантингтоном, Липсетом и Алмондом с Вербой – социологами и политологами, показавшими в 1950–1960-е годы, как происходит движение от традиционного общества к современному.

Любопытно, что в 1988 году, когда Мак-Нил вспоминал свой фундаментальный труд, он чуть ли не раскаивался в своем «интеллектуальном империализме» и в том, что рассматривал историю с позиции победителей, <…> уделяя мало внимания страданиям жертв исторических перемен» [Там же: 15]. Нравы тогда изменились, и объективный рассказ о том, что модернизация – штука жестокая, перестал пользоваться симпатиями значительной части читателей. Но для того, кто хочет знаний, а не политкорректности, «Восхождение Запада» по-прежнему актуально.

Распространение культуры

Развитие древнего мира Мак-Нил представляет следующим образом:

Немалую долю в истории Греции, Индии и Китая составляют события, связанные с распространением собственной культуры и стиля жизни этих цивилизаций на территории варварских стран. К 500 году до н. э. в Южную Италию, Центральный и Южный Китай и практически на все побережье Средиземного и Черного морей уже проникла или начала проникать культура цивилизованных стран (с. 324).

Распространение культуры шло, однако, неравномерно. Скажем, металлическое оружие и одежда воспринимались хорошо, поскольку были вполне совместимы с условиями жизни «варваров», а вот монументальная архитектура или теоретическая математика на периферию не проникали [Там же: 337–338].

Неравномерным было и воздействие чужой культуры на «модернизируемый народ». Так, например, македонская элита позитивно реагировала на греческие образцы и отказывалась от своей провинциальной клановости. Но македонских крестьян и простых солдат греческая культура не соблазняла. Скорее, слабые греки вызывали презрение [Там же: 375]. Похожая история случилась и с Римом. Победитель вроде бы нес изнеженным грекам идеологию доминирования простых крестьянских нравов и борьбы против морального разложения. Однако в конечном счете римская элита попала в ловушку соблазнов греческой цивилизации и тоже «разложилась» [Там же: 427–428]. Культура более развитого народа одерживала победу даже в том случае, когда в военном отношении этот «изнеженный» народ проигрывал.

Вполне в духе теории модернизации Мак-Нил отмечал, насколько похожим образом несли римляне эллинистическую культуру в Западную Европу, а китайцы эпохи Хань распространяли конфуцианство в южных регионах своей обширной цивилизации.

Северные варвары, с которыми римляне сражались и торговали и кого они позднее приглашали в качестве солдат-наемников или поселенцев в свои земли, находились по отношению к средиземноморскому миру в том же положении, что и сюнну – по отношению к Китаю [Там же: 440].

Европа сильная своими раздорами

Но самый интересный и неожиданный для своего времени вывод Мак-Нил сделал при объяснении причин развития Европы в Средние века и в Новое время. Именно войны и нестабильность региона, разделенного на мелкие государства, историк поставил во главу угла своей теории.

Хотя политическое разнообразие и нестабильность Западной Европы приводили к хроническим войнам, это не препятствовало быстрому экономическому и культурному росту. Напротив, именно данные факторы и определили это развитие. <…> Если бы средневековая Европа была приведена к политическому миру и согласию либо сильным и успешно правящим императором, либо победившим папством, трудно представить, чтобы импульсный характер развития европейской цивилизации не стал бы чахнуть <…>. Хронические войны, являющиеся результатом непрекращающегося политического многообразия, долго были весьма болезненной, но мощной и притом основной движущей силой жизнеспособности Запада [Там же: 708].

Впоследствии вывод о том, что именно раздробленность Европы лежала в основе ее успеха, использовался другими авторами, но первым подробно продемонстрировал это на различных примерах именно Мак-Нил. Через некоторое время после «Восхождения Запада» он написал даже специальную книгу «В погоне за мощью» (М.: Территория будущего, 2008) об истории армий и о том, как менялись со временем принципы ее построения и вооружение. Мак-Нил показал в ней, как гонка вооружений создавала все новые успешные образцы и каждая страна, не желавшая, чтобы ее завоевали, должна была данные образцы перенимать.

А к этому можно добавить, что отстающие должны были перенимать и успешные социальные институты, позволяющие выстраивать армию. Например, только тот мог одерживать победы на поле боя, кто формировал оптимальные фискальные системы, позволяющие выкачивать из населения достаточный объем налогов, не доведя при этом плательщиков до голодных бунтов. Только тот мог эффективно управляться с налогами, кто готов был создавать не одни лишь большие отряды солдат, но и большие отряды бюрократов, занимающихся распределением средств. Наконец, только тот мог иметь большой отряд богатых налогоплательщиков, кто перенимал у соседей оптимальные формы поддержки предпринимательства. В общем, можно сказать, что догоняющая модернизация долгое время оказывалась успешной, поскольку каждый государь опасался потерять всё из-за нападения соседа, ушедшего вперед в деле формирования боеспособных армий, квалифицированного чиновничества и высокодоходного бизнеса.

Важнейший вывод Мак-Нила выглядит следующим образом:

Западная Европа не была так уж свободна, и не так уж она была полна творческих возможностей, но именно здесь мы можем обнаружить стимулирующее воздействие обстоятельств, которые вызвали к жизни самые разные силы огромного числа людей из общей массы всего населения. Этого никогда не могло бы произойти в обществе, где у власти стоял узкий круг лиц с одинаковым мировоззрением, пусть даже гораздо лучше образованных и опытных в государственных делах [Там же: 727].

Демократия как побочный продукт творчества

Рональд Инглхарт о значении ценностей самовыражения в модернизации

Когда глядишь на будущую модернизацию нашей страны через призму современной социальной науки, начинают просматриваться не столь уж плохие перспективы. Во всяком случае, если следовать подходу, предложенному американским политологом и социологом Рональдом Инглхартом, нынешняя российская молодежь должна рано или поздно проявить склонность к демократии.

Безопасность в основе эволюции

В книге «Культурная эволюция. Как изменяются человеческие мотивации и как это меняет мир» (М.: Мысль, 2018) Рональд Инглхарт отмечает, что существующую уже несколько десятилетий теорию модернизации следует обновить. Он предлагает «эволюционную теорию модернизации, которая гласит, что низкий уровень экономической и физической безопасности является благодатной почвой для развития ксенофобии, сильной внутригрупповой солидарности, авторитаризма в политике и жесткого следования традиционным культурным нормам; и наоборот, безопасные условия жизни ведут к более терпимому отношению к аутгруппам, открытости новым идеям и более эгалитарным социальным нормам» [Инглхарт: 29]. Когда мы со всех сторон видим разнообразные угрозы, когда мы полагаем, будто наша страна окружена врагами, а весь мир – это огромный заговор темных сил, в нашей душе развивается подозрительность, осторожность и нетолерантность. Люди начинают искать сильных лидеров, способных их защитить. Зато отсутствие угроз формирует уверенность, дружелюбие и толерантность. В этих условиях люди стремятся сами решать свою судьбу. Происходит сдвиг от коллективизма к индивидуализму, ослабляются традиционные иерархии [Там же: 35, 67, 87].

Можно сказать, что подобные представления вполне вписываются в теорию модернизации: жизненные условия формируют наше поведение, наши институты, нашу культуру. Но, согласно Инглхарту, классическая теория модернизации слишком упирала на разум, на рационализацию поведения. А нам сегодня следует в большей степени принять во внимание и эмоции [Там же: 42]. Ведь именно они формируют чувство безопасности или страх угрозы. Если мы в эмоциональном отношении благополучны и ничего не боимся, то общество успешно модернизируется.

А вот еще одно любопытное отличие взглядов Инглхарта от классической теории. Ее представители обычно считают, что модернизация способствует секуляризации. Ведь рационально мыслящий человек