Где отец твой, Адам? - Генри Олди

Неужели я надеюсь?

Надеюсь и жду – тебя?!

Я знаю, как это: собирать. По крохе, по крупице. Сочетать в себе, ощущать единым целым, океаном бытия. Я знаю, что скоро нас останется двое: Адам и Ева. Навсегда. Даже если завтра мне на голову упадет кирпич. Моего поколения хватит, чтобы двое – дожили. Двое в Эдеме. Двое на Земле.

Двое – значит, все.

Верней, почти все. Кое-кого не будет с нами. Тебя, папа. Таких, как ты. Почему? У меня нет ответа, зато есть странное чувство. Несправедливость, равнодушие чужого замысла – это всегда странно. Может быть, ответ был у тебя? Отчего мне кажется, что сегодня, погибнув у школьного двора, ты сумел ответить на риторический вопрос?! Что узнал ты, чего не знаю я?

Сейчас я попытаюсь стать тобой. Понять, ощутить. Я уже давно ничего не писал. Я уже давно не пытался стать кем-то. Но я возьму в руки шестую (шестьдесят шестую? шестьсот шестьдесят шестую?!) тетрадь в клеточку – чистую, со слегка пожелтевшими листами. Возьму ручку с фиолетовыми чернилами (компьютер – не для нас с тобой, правда, папа?).

Сяду за твой стол.

Это ты, папа? На самом деле ты?! Стоишь рядом, кладешь руку на плечо, улыбаешься ободряюще. Я не знал, что можно – так. Не внутри, вместе, единой жизнью, но рядом, с рукой на плече. Генерал Сыч! Разрешите доложить: рядовой Сыч к выполнению задания готов! Как хорошо, что ты писал от третьего лица. Иначе у меня ничего бы не вышло. А так – мы сделаем это вместе. Вместе, рядом, локоть к локтю, плечом к плечу, – видишь, я научился банальностям. Выходит, можно.

«Можно», – киваешь ты, и я улыбаюсь, кивая в ответ.

Значит, я все делаю правильно.

Мы с тобой все делаем правильно.

Тетрадь шестая

Принимая огонь, соглашаясь на тьму,

Забывая про все, обучаясь всему,

Мы становимся старше, – богаче?

беднее?! —

И бессмысленно к небу взывать:

«Почему?!»

Кирилл Сыч

Кирилл вышел из дому около часа дня. До школы – пятнадцать минут неспешной ходьбы. Уроки заканчиваются в 13:30, как сказала завуч Клара Наумовна.

Времени – вагон.

…Учительница, уроки, школа. Имеет ли это теперь хоть какой-то смысл? Для Адама, для его одногодков? Ведь в телах «последышей» – концентрат многих жизней, постоянно собирающий, аккумулирующий в себе тех, кто раздумал длить отдельное существование, сбрасывая за ненадобностью телесную оболочку. Для старших детей, кому сейчас девять, десять и больше – смысл безусловно есть. «Ментики» начинают работать, в среднем, с 13–14 лет. Природа – или кто там? впрочем, не важно! – предусмотрительна. Пока ребенок не стал подростком, поток мыслеобразов по менто-связи способен необратимо изменить сознание и мировосприятие, а нахлынувшие ипостаси – так и вовсе задавить, подмять под себя хрупкую психику. До этого рубежа дети учатся, как все. Потом вступают в силу новые методики, система прямого обучения…

Зато Концентраторы изначально помнят свои жизни, имя которым – легион, с самого рождения. Им не нужны «ментики» для запуска «эффекта Казаряна», они никогда не болеют, их обожают собаки и не жалят осы… Зачем им азбука? Арифметика? «Сказка о царе Салтане»?! Ну, разве что ознакомиться с последними новинками и достижениями… И, тем не менее, Адам с явным удовольствием собирал накануне портфель, аккуратно укладывая в него пенал с ручками и фломастерами, угольник, тетради, дневник. Точно так же, как раньше увлеченно возился в песочнице с паровозиками, играл в жмурки, в «квача». Почему? На этот вопрос Адам однажды ответил прямо и недвусмысленно. Им нравилось быть детьми. Это было их последнее детство, и они старались взять от него все, что можно.

Похоже на правду. Заслуживает доверия. Кирилл и поверил… почти. Но сейчас, буквально пару минут назад вдруг подумалось, что это – лишь одна из причин подобного поведения. Возможно, даже не самая главная. Крылась здесь иная подоплека – до боли знакомая, такая простая и очевидная, что Кирилл никак не мог ухватить ее суть. Скорее всего, сами Концентраторы тоже не подозревают о первопричине. Тайна за семью покрывалами, дышащая на уровне подсознания, ясный посыл, движущий ими, – что заставляет выдумывать стройные и очень убедительные теории на сознательном уровне.

Сворачивая возле аптеки, Кирилл принялся насвистывать.

Вот и чисто символическая ограда школьного двора, которую легко одолеет любой первоклашка. Шум, крики, звучит запоздалый звонок (все уже давно во дворе). Ну конечно, первого сентября ребят отпустили с уроков чуть раньше – праздник все-таки. Правда, галдеж во дворе жидковатый. Детей в школе мало… А старшеклассники вообще по домам сидят. Или за город умотали. С «ментиком» – без проблем! Одновременно купаешься в речке, учишь алгебру, физику, информатику, обмениваешься с приятелем свежими анекдотами, договариваешься с девушкой о свидании.

Красота!

А где Адам? Наверное, задержался в классе.

Порыв ветра метет по асфальту редкие желтые листья, напоминая, что сегодня – первый день осени. И где он их только нашел, ветер? Вроде, зелено кругом…

– …ишь, гаденыши! Хиханьки строят. Над нами с тобой, между прочим. Житуха наша, значит, – псу под хвост! Вот они и радуются, ангелочки гребаные! Мочить! Чтоб на своей шкуре! Чтоб сами поняли и Ему передали!.. Чтоб чаша грехов снова – до краев… На круги своя!.. Рай им, гнидам! Геенну им огненную, геенну!..

– Молоток ты, Степа. Верно мыслишь. Все гниды. И ты гнида. Дай хлебнуть…

Старые знакомые. Степан, отставной пророк, ныне честный сатанист, и его соратник Петрович. Оба изрядно поддатые. Петрович отбирает у Степы бутылку «Алушты», делает основательный глоток, крякает, утирая ладонью губы… Кирилл поспешно отворачивается. Ему стыдно. За Степу, за себя. Уйти? – пока не заметили, не полезли на глазах у детей обниматься, дыша перегаром и требуя выпить со старыми корешами…

Где же Адам?!

– Эй, пацанва! Бормотухи хотите?

– Го-о-ордые! Нос воротят. Зазорно с сейфами знаться!

– Вот я им сейчас сворочу!.. Эй, шкет, подь сюда. Пей. Угощаю, значит. Мы – не то, что ваши. Нам не жалко!.. Пей, кому говорю!

Даже спиной Кирилл чувствует: лицо у Петровича плывет, дергается нервным тиком. Страх – липкий, мокрый – рождается в животе. Движется вверх, к сердцу, к голове.

Волной стекает обратно.

– Ты кому это сказал, шкет?! А ну, повтори!

Ф-фух, наконец! Вот и Адам. Сейчас они уйдут – домой…

– Ах ты, падла малая! Как со старшими базаришь, щенок?

Звук оплеухи.

Еле слышный хлопок, удар, гром, колокол, – отзывается в груди, в сердце, в животе, где угнездился страх. Наверное, не стоило оборачиваться. Не надо было смотреть, что там происходит. Не надо было…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});