Прозорливый идиот, или Ложимся во мрак - Алина Николевская

– Мехраба! – приветствовал он меня.

– Это «здравствуй» по-турецки, – шепнул я Кириллу и ответил: – Мехраба!

– Твой друг? – Ахмет Хайруллович окинул Кирилла лучистым взглядом профессионального разведчика.

– Да, – сказал я.

– Тоже теннисист?

– Нет, – сказал Кирилл.

– Но, наверняка, сочувствующий?

– Сочувствующий.

– Ну раз так, – тренер показал в улыбке слишком белые и слишком ровные для его возраста зубы. – Займёмся сегодня ударами по гантели.

Я знал, – он ненавидит это упражнение также как и я. Только я по причине нудности – в лом было тупо бить по головке гантели как по мячу, опираясь на правую ногу и следя за тем, чтобы бьющая рука была немного отведена и повёрнута внутрь в плечевом суставе, несколько согнута в локтевом суставе и приведена в лучезапястном. А он по причине старческой немощи – в лом было стоять, то опуская гантель до уровня коленей игрока, то поднимая до уровня пояса, то ещё выше – до плеча. Следя за тем, чтобы головка располагалась от носка опорной ноги обучаемого на расстоянии двадцати сантиметров.

Передоверив ненавистный снаряд не посмевшему от него отказаться Кириллу, Ахмет Хайруллович позволил себе сорокаминутный отдых. Удобно – нога на ногу – расположился в плетёном кресле и лишь покрикивал:

– Дриблинг давай, давай дриблинг! Не закреплён лучезапястный сустав, слышишь, закрепи! Центром бей, слышишь, бей центром струнной поверхности! Не опускай сильно ракетку! Не верти рукой, разгоняйся в плече! А ты ровнее держи, слышишь, не егози туда-сюда, вверх-вниз, поспокойнее!

Зато потом он вознаградил нас, дав мастер-класс в части резаных ударов у стенки. Попутно объяснял, – удар в высокой точке требует тщательной отработки, его наносят всей рукой от плеча, кисть жёстко закреплена, нельзя резко приседать или распрямляться.

Кирилл попробовал, и него получилось. Это удивило и восхитило тренера, предложившего ему прийти на следующее занятие, которое состоится через два дня, в среду.

– Всё равно не сегодня-завтра тебе потребуется партнёр, – объяснил он, обращаясь ко мне.

Я кивнул. Потом повернулся к Кириллу:

– Ты завтра приходи. Утром, сразу после завтрака. Придёшь?

– Приду.

*

Утро следующего дня началось для нас с посещения могилы Элая.

– Этот лес тоже ваш? – спросил Кирилл, оглядывая высокие стволы сосен, елей и лиственниц, обступивших широкую ровную поляну со столетним дубом посередине – почти полым – вместо сердцевины огромное обугленное дупло, – но упорно продолжавшим зеленеть.

– Да, – ответил я. – Отец взял десять гектаров леса в аренду на сорок девять лет. С условием не вырубать и ничего здесь не строить. Лишь чистить и охранять.

– От кого охранять, от деревенских? – в голосе моего гостя чувствовалось напряжение.

– От них тоже, – сказал я, сохраняя невозмутимость. – Кто-то же ведь поиздевался над дубом, выжег ему сердцевину.

– А может это молния ударила?

– Может и молния. Только любителей поджигать лес хватает. Ещё свалки устраивают и вообще…

– А вообще-то не очень-то вы лес чистите, – в глазах Кирилла плясали насмешливые злые огоньки. – Вон какой бурелом, видишь?

– Ну и что? – я посмотрел в направлении его вытянутой руки – там за деревьями действительно виднелось что-то похожее на большую кучу валежника. – Нормальный лес так и должен выглядеть. Вон, в Австрии освободили леса от завалов, превратили их, можно сказать, в парки, и оттуда ушло всё зверьё. А у нас здесь и зайцы водятся, и лисы, лоси и даже кабаны.

– А что у вас ещё есть, кроме зверья?

– Ещё бассейн есть – можем искупаться, и пруд есть – можем рыбу половить.

– Это пруд, где твоя вторая собака утонула? Зимой. Ты рассказывал.

– Да.

– Большой?

– Пойдём, сам увидишь.

Это был, конечно же, не пруд в привычном понимании этого слова, типа, – большая лужа с пологими, заросшими камышом и осокой берегами. Это был причудливой формы искусственный водоём, над дальней оконечностью которого нависала терраса, покоившаяся на мощных бетонных опорах, облицованных серым норвежским гранитом. В такой же гранит были одеты берега, и им же был отделан цоколь нашего большого дома, продолжением которого являлась эта самая терраса, уставленная плетёной мебелью и терракотовыми горшками с экзотическими растениями типа магнолий и олеандров. Она мыслилась как площадка для ловли форели прямо в домашнем халате по утрам. Или по вечерам – во время дружеской попойки, когда каждый гость мог попытать рыбацкое счастье, стоя или сидя с удочкой у низкой мраморной балюстрады. Форель, как известно, любит быструю проточную воду, и для обеспечения постоянного её круговорота был сооружён искусственный водопад – высотой чуть ниже крыши дома, с подсветкой. Понуждаемая мощным насосом вода днём и ночью низвергалась с вершины каменной горы, омывая выступы искусно уложенных базальтовых глыб.

Форель, правда, так и не прижилась, как и молодь стерляди и других осетровых, которую отец запустил в водоём щедрой рукой вместе с карасями. Вот караси одни и выжили, став жирными и почти ручными.

Кирилл поймал шесть рыбин, каждая – не менее килограмма, и, унося улов домой, выглядел очень довольным – даже пообещал показать мне свои рыбные места на канале.

Впрочем, я ошибся – не на канале, а на водохранилище в районе затона, отделённого от основной водной магистрали полуостровом, покрытым невысокими деревьями и кустарником. Вот напротив этого полуострова мы с Кириллом на следующий день и расположились, имея намерение вытащить хотя бы одну из тех больших щук, что «гуляли» вокруг деревянных мостков, распугивая мелкую рыбёшку. Мостки были старые, щелястые, доски на них кое-где и вовсе обломились, и Кирилл встал на колени, предложив мне сделать то же самое. Наклонившись, я увидел сквозь большую щель, как в столбах света, уходящих в глубину, неторопливо кружат мальки. Кружили они так недолго, – стайка вдруг резко метнулась вверх, за нею, словно от глотка, образовалась широкая воронка и мелькнула длинная тень. Это охотилась щука.

– Видел? – спросил Кирилл.

– Видел, – отозвался я, поднимаясь. – Думаешь, сумеем такую поймать?

– Уверен, – он выпятил подбородок. – Давай, забрасывай!

Забрасывали мы впустую довольно долго. Солнце уже стояло в зените, над водой, делая внезапные повороты, парили стрекозы, от примятой травы шёл густой, пряный запах. Мы успели съесть бутерброды и фрукты, захваченные из дома, – как вдруг леска моего удилища, скользнув по кругам, расходившимся от упавшего в воду живца, стала уходить в глубину. Да так, что через пару секунд от неё ничего не осталось, и застрекотала катушка, быстрее, ещё быстрее… Я не успел сообразить, что происходит, видел только, как леска, вспарывая поверхность воды, убегает от мостков всё дальше, и знал, что её необходимо остановить. Притормозил катушку рукой, и словно целое водохранилище потянуло меня на себя. Катушка резко дёрнулась, и я упал в воду. Почти в то же мгновенье лопнула леска, хлестнула назад и запуталась у меня в волосах, оцарапав лицо.

– Сорвалась, зараза, – сказал Кирилл, помогая мне выбраться на берег. – А у тебя лоб поранен. Кровь идёт. Надо рану обработать. Пойдём к нам.

Их участок располагался недалеко от берега, в ряду таких же, разделённых металлической сеткой и покосившимся штакетником шестисоточных наделов. Домик на два окна, выкрашенный в ярко синий цвет, серый скворечник уличного туалета, парник, сооружённый из старых, с шелушащейся краской оконных рам, – остальную площадь занимали овощные грядки и ягодные кусты. Домик был крошечным, и вопрос о пристройке в виде терраски стоял так остро, что мать Кирилла, намазывая мне лоб йодом, не переставала обсуждать его со своим старшим сыном. Тем самым высоким парнем с рюкзаком на спине, что стоял в тот проклятый день на обочине чуть поодаль от меня и от мёртвого Элая. А она была той самой женщиной с сумками.

– Ну и зачем тебе эта терраска? – он демонстративно не обращал на меня внимания.

– Ну как же, – её рука с ватным тампоном дёрнулась, причинив мне боль. – У всех есть терраски. А под ней надо погреб вырыть. У всех есть погреба, только у нас нет.

– Ну и что ты будешь там хранить? – он явно еле сдерживался. – Десять банок солёных огурцов, столько же банок с вареньем и мешок картошки?

– Да, – она горестно покачала головой. – Больше-то вряд ли мы в этом году соберём. Эх, нам бы землицы побольше!

– Ишь, чего захотела! – лицо её старшего сына побелело от ярости. – Расхватали землицу! Нефть, газ, золото, поля, леса – всё расхватали! – он ткнул в меня пальцем. – Такие, как этот!

– Но это же не он, – заступился за меня Кирилл. – Это же его отец подсуетился.

– Вот я и говорю, – интересно было бы узнать, каким, таким образом его отец стал богатым!