Три орешка для вдовушки - Лена Ливнева

Капитан остолбенел и даже забыл моргать. «Байрейтская тишина» повисла, как в конце первой части фортепианного концерта, когда филармонические завсегдатаи еще не начали хлопать, находясь в культурном обомлении, а новички не захлопали, ориентируясь на завсегдатаев.

Короткую «музыкальную» паузу нарушил доктор «Чехов»:

– Я тут все изложил на бумаге и координаты свои оставил, – показал он исписанный листок «соляному столбу» Ефремову. – Мы поедем, у нас вызовов полно.

Не дожидаясь ответа представителя закона, доктор и медсестра пошли к выходу мимо таких же остолбеневших в процессе скандала двух других полицейских чинов. И тут Ефремов отмер:

– Полина! – выдохнул он радостно. – А я только сегодня утром на маминой могилке был и вспоминал, как крестили меня… Сегодня семь лет, как мама умерла.

Напряжение спало. Оперативники у дверей зашаркали, закашляли.

– Ну, давай, распорядись тут своими подчиненными, а я чай сделаю, и поболтаем, – вполне миролюбиво приказала Полина и двинулась на кухню. – И ты вставай! – досталось полприказа мне. – Нечего спящую красавицу изображать.

– Ни—ни—ни! – закричал от двери доктор «Чехов», – три дня строгого постельного режима. Я там все рекомендации написал. Прочтите, пожалуйста, непременно прочтите!

– Ладно, – разрешила Полина, – пусть валяется, ща вокруг нее пикник устроим.

Пока оперативники занимались осмотром, поиском отпечатков пальцев и прочей разной своей работой, Полина и капитан Ефрем Ефремов, устроившись с чаем около меня, предавались своим воспоминаниям. Поскольку у меня кружилась голова и периодически хотелось срочно заснуть, в этом милом ворковании я не участвовала, однако, из их речей кое—что уяснила. Оказывается, старший брат Полины (а он старше нее аж на десять лет) – важный полицейский чин Павел Павлович Полев – когда—то учился в юридическом институте вместе с мамой Ефрема – Ниной, знал ее мужа Сергея, студента параллельной группы, и часто захаживал в гости к Ефремовым. Через пять лет после рождения Ефрема у Нины умерла мама, еще через год с небольшим умер папа, вскоре покинул этот мир и ее брат. А пока она предавалась делам скорбным, Сергей, не слишком друживший с родственниками жены, а потому не особо их оплакивающий, нашел утешение своим слабым печалям на стороне. Возможно, сей адюльтер остался бы незамеченным Ниной, но капитан Ефремов—старший трагически погиб, исполняя служебный долг. Так было написано в некрологе, о чем позаботился Павел Полев, думая не столько о светлой памяти Сергея, сколько о дальнейшей жизни Нины. Однако, мир не без «добрых» людей, и ровно на девятый день после смерти мужа Нина узнала, что он был убит ударом тупого предмета по затылочной части головы не преступником, которого пытался задержать в квартире—притоне, а внезапно вернувшимся с рыбалки мужем любовницы. Причем, Ефремов—старший не гнался за рогоносцем, а, как раз наоборот, убегал от него, и был настигнут рыболовным ящиком на лестничной клетке, где моментально и скончался, будучи абсолютно голым. История умалчивает, что в дальнейшем стало с любовницей Сергея, а вот обманутому мужу капитально не повезло – ему—таки припаяли нападение на сотрудника при исполнении, правда, в состоянии аффекта, и дали три года общего режима.

Узнав всю правду, Нина не впала в депрессию, не стала истерить, а пошла в церковь, где задала батюшке один вопрос: «За что мне все это?» На что молодой, но очень тучный служитель, тяжело вздыхая, начал отвечать так: «Не правильно ставишь вопрос, матушка! Не „за что?“, а „для чего?“ Вот послушай, что я тебе расскажу». Нина стала слушать.

Работая юристом на большом предприятии, она никогда даже речи не заводила ни о боге, ни о церкви, ни о смысле жизни, и вдруг все разговоры Нины стали вертеться вокруг грехов, покаяния, смирения и прочего. Она стала истово соблюдать посты, исповедоваться и причащаться, а вскоре потащила уже большого Ефрема креститься. Мальчишке было десять лет, он пытался как—то возражать матери, мол, свобода выбора и все такое. Но Павел Полев, который в трудную минуту не бросил Нину, хотя общаться с ней с каждым днем ему становилось все тяжелее, сказал парнишке: «Ну, уступи матери, а то совсем изведется. Она же таким образом пытается тебя защитить, покрестишься и будешь, вроде как, под защитой Христа». И Ефрем согласился.

К тому времени Нина, и раньше не имевшая большого количества подруг, осталась совсем одна, поэтому в крестные отцы позвала Павла, который, конечно же, не мог ей отказать, а вот крестной матерью позвать оказалось некого. Можно было бы и без нее, но Нина боялась, что если все будет не «как надо», то и жизнь пойдет не как надо. Тогда Павел предложил кандидатуру Полины. Та долго не сопротивлялась. Несмотря на свой воинственный нрав, Полина отличается еще и повышенной потребностью помогать людям. Так она, будучи старше Ефрема всего на восемь лет, стала его крестной матерью.

Общались Полевы и Ефремовы редко, в Новый Год, Пасху, да дни рождения. С Ниной стало совсем не о чем говорить, кроме житий святых, да прочих церковных премудростей. Она ушла с работы, стала служить при храме, денег в доме постоянно не хватало, но это Нину даже радовало, материальная бедность – не порок, порок – бедность духовная. А потому Ефрем, чтобы купить себе единственные джинсы, т.к. он рос, и брюки становились малы быстрее, чем успевали порваться, уже в четырнадцать лет начал подрабатывать расклейщиком объявлений, курьером, почтальоном. Отслужив в армии, куда посылки отправлял ему Павел, Ефрем поступил на юридический факультет университета, стал снова подрабатывать и категорически запретил Павлу оказывать ему даже самую малую материальную помощь. Нина совсем перестала звонить Полевым, Ефрем поздравлял их с праздниками, и более тесного общения между этими двумя семьями уже не происходило.

После окончания вуза Ефрем пошел работать в милицию. Нина же, по—прежнему, дни и ночи проводила в храме. А потом как—то очень быстро «сгорела» от пневмонии. Причем, врачи больницы, куда ее привезла «скорая помощь», давали хорошие прогнозы на выздоровление, но Нина твердила, что ей пора уходить, и через неделю, действительно, ушла в мир иной тихо во сне. На похоронах народу было мало: Ефрем, Павел, Полина да несколько церковных тетушек. Сын унаследовал необщительность матери, и его друзей на скорбной церемонии не наблюдалось. А после сорокового дня Ефрем и вовсе укатил в командировку в горячую точку, и Полевы совсем потеряли его из вида. Правда, по своим служебным каналам Павел все—таки наводил иногда справки и знал только, что Ефремов—младший жив. Когда же тот вернулся в Нижний Новгород, то почему—то не позвонил Полевым, а они решили не лезть к парню в душу. Знают, мол, что жив—здоров, работает в системе, и хорошо. Таким образом, после похорон Нины они не виделись уже семь лет.

– Ну, видишь, как жизнь сводит, – разулыбалась Полина и продолжила в своей привычной манере, – всех пердюшек вместе сводит!

– Кого? – напугался Ефрем.

Полина захохотала, и мне пришлось разлепить веки и губы, дабы перевести речь Полины на русский народный язык. Уж я—то знаю, что она редко когда сама «опуститься» до разъяснений:

– Perdue, по—французски, «потерянный», значит, пердюшки, по—Полине, – потеряшки. Вы долго не виделись – потеряли друг друга, а теперь нашли на мою голову, причем, буквально.

– А—а, – с облегчением выдохнул Ефрем. – А я уж и забыл манеру общения Поли.

– Привыкнешь снова, пердюшка, – совсем развеселилась подруга, – я вот сейчас Павлу позвоню…

– Кхе—кхе, – раздалось за моей головой. – Мы закончили.

– Результаты? – потребовал Ефремов, став вдруг важным.

– А никаких! – весело отозвался тот опер, что был постарше. – Ни пальчиков, ни волос, ни ниточки. Работали в перчатках. Прошерстили весь дом. Такой бардак, – страж порядка склонился надо мной и тихо добавил, – у вас, мадам, теперь почти во всем доме бардак.

– Мама… – я в ужасе закрыла глаза.

– Чего искали, можете предположить? – спросил меня Ефремов.

– Понятия не имею!

– Цацки в двух шкатулках лежат, но все ли – проверьте сами, – подал голос второй оперативник. – Комп и ноутбук на месте, деньги в размере двадцать двух тысяч рублей в коробке на столе в той комнате на втором этаже, где…

– В Степиной, – еле слышно прошептала я, вспомнив, что мой муж Степан вчера, перед отъездом в командировку в США, предупредил меня о нахождении в доме «налички», зная, что я стараюсь пользоваться карточкой.

– Короче, на первый взгляд, все ценное не тронуто. Тогда что искали? – не унимался тот, что постарше.

– Не знаю, – попыталась я помотать головой и ощутила резкую боль в затылке. – А почему вы говорите о бандитах во множественном числе? Я мельком успела увидеть только одного.