Русалочья удача. Часть 1 (СИ) - Рубцова Налия

В конце концов, что ей терять?

Оттолкнувшись от дна ногами, девушка легко повлекла Гориславу за собой. Волосы незнакомки щекотали щёку Гориславы. Всё было похоже на какой-то странный сон – ни жжения в груди, ни боли от побоев, да и мысли в голове шевелились медленно-медленно.

Дно Росы вздыбилось горой, и незнакомка уверенно потянула змеиню наверх. Они вынырнули у самого берега, и девушка буквально выволокла Гориславу к покрывавшим его кустам. И вовремя: лютая боль во всём теле вернулась, а вместе с ней удушье. Змеиня упала на колени, кашляя и выплёвывая воду. Наконец ей удалось вздохнуть, но голова от этого закружилась ещё больше. Горислава попыталась встать, вцепившись ногтями в ствол дерева, но ноги ей отказали. Влажная земля ударила в щёку.

Последнее, что она видела – бледное лицо незнакомки, склонившейся над ней.

– Ты… Ведь…– прохрипела змеиня, силясь сфокусировать взгляд на расплывающемся лице. – …Русалка?

А затем потеряла сознание.

[1] Верхняя шерстяная юбка, сшитая из трёх ярких разноцветных клиньев с разным узором. Могла быть распашной – не зашиваться с одного боку, в этом случае удерживалась с помощью пояска. Надевалась поверх длинной нижней рубахи. Понёву девушку носили с 15–16 лет. Это был знак того, что девушка готова к женитьбе и можно посылать сватов.

Русалочья улыбка. Часть 2

Ещё не открыв глаза, Горислава поняла, что лежит на чём-то мягком. Не перина, но… Солома? Да. Точно, солома.

Змеиня медленно открыла глаза и поняла, что лежит на полу полутёмного круглого помещения без окон. Единственным источником света было светлеющее небо в дверном проёме, лишённом двери. Где-то за стеной квакали лягушки и чирикали птицы. Тянуло холодом и пахло рекой. Коснувшись рукой лба, Горислава поняла, что голова у неё перевязана.

Медленно, чтобы не потерять сознание опять, девушка села; покрывало съехало на колени, открывая обнажённую грудь. Некоторое время змеиня тупо пялилась на свой пупок, осознавая, что она полностью голая, не считая лунницы на шее и синяков по всему телу.

«Что за…?»

Сжав руками ноющую голову, Горислава принялась вспоминать, что произошло с ней вчера.

Она заплутала, и уже в ночи вышла к придорожной корчме. Та ей сразу не понравилось – потолок низкий, воняет, местные таращатся откровенно недружелюбно – но ночевать снаружи не хотелось. Ночлег в комнате корчмарь ей дать отказались, разрешил поспать в сарае. Взгляд корчмаря – холодный, изучающий – ей понравился ещё меньше. Дурища! Нужно было сразу уносить ноги из этого разбойничьего притона – но она самонадеянно решила, что сможет справиться с неприятностями.

Не справилась. Пусть спала, положив руку на рукоять ножа. На неё накинулись во сне; кажется, одного из падавших она успела порезать, но их было слишком много… Пять… Шесть? Удар по лбу обухом топора свалил её с ног, а дальше они от души её отлупили. Пришла в себя она только когда разбойники волокли её к реке.

Почему к реке, почему на месте не прибили? Чёрт знает! Наверное, обычай у них такой: ведьм в реке топить.

Ведьм. Горислава зарычала сквозь сжатые зубы. Конечно, то, что девчонка, защищаясь, расшвыряла мужиков вдвое больше неё, стало несомненным доказательством – тут замешана чёрная ворожба, и эта девчонка заслуживает смерти!

Она вскочила, переполненная яростью. Голова закружилась, и пришлось опереться рукой о стену.

– Я их убью…– прохрипела она. – Убью, убью, убью…

Всё, что она хотела – это просто поесть и передохнуть, не привлекая внимания. Она не собиралась причинять им вред! Колдовать сроду не умела. А то, что сила у ней, как у здорового мужика – что с того? Разве это колдовство?!

Опустошённая, Горислава медленно опустилась на лежанку. Что толку злиться и оправдываться: пора бы привыкнуть, что её первой винят во всех грехах, не разбираясь, кто первый начал. Хотя разбойники эти не из-за жёлтых глаз её ограбили, а потому что посчитали, что с неё есть что взять. Они забрали все её пожитки, оставив только одежду и материну лунницу на шее. Больше всего было жалко сапоги. И посеребрённый боевой нож, подарок Велимира – её главное сокровище…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Горислава спрятала лицо в руках. Ей хотелось заплакать, но она себе не позволила. Плачут слабачки. Она сильная. Она не сдастся. Поэтому хрипло перевела дыхание, пинками загоняя отчаяние куда поглубже, и заставляя себя сосредоточиться на хорошем.

Она выжила. Чёрт побери, она выжила! Чудом, ибо о русалках в этих землях уже давно никто не слышал, с тех пор как их всех перебили по приказу царя Андрия Богонравного; чудом вдвойне, потому что о речных девках, которые топят людей, говорили куда чаще, чем о спасительницах. А раз выжила, значит, ещё сможет выпустить кишки своим врагам, пусть пока и не знает, как.

Для начала следовало разобраться, куда делась её одежда.

Оглядевшись, Горислава поняла, что находится на заброшенной мельнице: в сумраке угадывался неподвижный жернов, и полусгнившая лестница, ведущая на второй этаж. Вместе с тем, кто-то неумело попытался обжить эти руины. Мусор оттащили к стенам, соорудили соломенную лежанку у стены, сложили из камней немудрёный очаг. В углу стояла посудина для муки, на которую сверху было положено несколько досок – замена столу.

Своих вещей змеиня нигде не увидела.

Взглянув на то, чем была накрыта, Горислава поняла, что это сорочка – старая, рваная, но чистая. Она быстро натянула её на себя, не из стыдливости, но из желания почувствовать хоть сколько-то защищённой. Одного рукава, как и значительного куска подола, у сорочки не хватало. Похоже, именно оторванные куски пошли на перевязку головы.

Прихрамывая – бок ныл, видимо, пару рёбер ей всё-таки сломали – Горислава вышла наружу. Восходящее солнце блеснуло из-за деревьев – заброшенную мельницу окружал сумрачный лес. Похоже, прошло несколько лет после того как люди прекратили захаживать в эти места: молодая поросль уже начала затягивать пологий берег, спускавшийся к тихой заводи. Мельничное колесо почернело и практически сгнило. Мимо неторопливо волочил воду заросший камышом приток реки Росы, покачивая кувшинки у берега.

Наконец-то Горислава увидела свою одежду: та была аккуратно развешана на ветках дерева неподалёку от реки, и была ещё влажной. Несмотря на это, змеиня схватила её и принялась натягивать на себя, шипя от боли в избитом теле.

Ничего. Не в первый и не в последний раз. Заживёт. Всегда заживало.

В озере плеснула рыба; вздрогнув и непроизвольно потянувшись к ножу на поясе (которого не было, как и пояса), Горислава подняла голову – и встретилась глазами с русалкой. Та стояла на листке кувшинки, который лишь чуть осел под её весом. Теперь змеиня смогла разглядеть свою спасительницу полностью, от тощих бледных щиколоток, торчащих из-под подола белой сорочки, до длинных влажных волос, сохших на глазах. На вид русалке было столько же, сколько и Гориславе, может, чуть поменьше, но она была хрупко сложена и уже в плечах. Сейчас, лучах рассветного солнца русалка почему-то казалась менее бледной, чем под водой, и мало напоминала нежить. Ни дать ни взять обычная девица, у которой шутники-мальчишки стащили всю одежду кроме нижней рубахи, пока она купалась.

Или хорошо отмытая деревенская дурочка.

Горислава замешкалась, не зная, что сказать спасительнице. Что она, чёрт побери, вообще знает о русалках? Священники Пресветлого Финиста учили, что русалки – это нежить, в которую превращаются девушки, утопившиеся или утонувшие в реке. Если при жизни они были добры – то становятся просто несчастными потерянными душами, если злы – то хищными, злобными чудовищами. Когда-то невежественные язычники поклонялись им как речным богам и даже отдавали реке своих детей – топили, проще говоря. Но после царя Андрия Богонравного их в Сиверии почти не осталось, хоть до сих пор рассказывали истории вроде «Сам я не видел, но вот мой двоюродный брат один раз, когда выпил, ну, всего ничего, проходил мимо реки…».