Олимп, штат Техас - Стейси Суон

путь в гости неблизкий. Юну это устраивает. Она не чурается ни кладбища, ни похоронного заведения, которыми Айден зарабатывает на жизнь. А вот самого его недолюбливает. Впрочем, в его оправдание можно сказать, что звонить так рано ему несвойственно.

— Он с тобой? — спрашивает Питер.

Юна наловчилась достраивать телефонные разговоры мужа, но сейчас ей не сообразить, что к чему: кто такой «он», почему голос у Питера едва ли не радостный. Впрочем, может, у нее и зародились подозрения, но она отмахивается от первого дуновения рока.

— В полдень отлично. Приютишь его?

Да чтоб тебя, думает Юна.

— Ну и ладно. Да, Айден, спасибо.

Юна слышит, как Питер кладет телефон обратно на стол, и ждет, когда он заговорит. Долгое молчание подтверждает: новости из тех, которые лучше не знать вовсе. Она вытягивает руку с полупустой чашкой, подальше от плетеного кресла и босых ног, переворачивает ее, смотрит, как кофе выливается, просачивается в щель между половицами. Мужа она не видит, но в точности знает его местоположение, что подтверждается его крепким словцом, когда горячая жидкость достигает цели. Этих своих мелких попыток его уязвить — а они теперь случаются еженедельно — она никогда не планирует заранее. Ее они удивляют даже сильнее, чем его.

— Хочу сразу сказать, прежде чем мы вообще начнем разговор, что я тут решительно ни при чем. Проснулся нынче в полном неведении, — начинает Питер. Первый их утренний обмен репликами часто происходит вот так — через ее деревянный пол, его деревянный потолок.

Юна фыркает, не потому что винит мужа за новость, которую он сейчас ей сообщит, а потому, что не верит в его неповинность. Питер из тех мужчин, что осмотрительны в любви, а вот похоть его не столь упорядочена. Трое их детей — лишь половина его отпрысков, и все появились на свет после свадьбы. Да, для него эти похождения остались в прошлом, но Юна про них не забыла. Отсюда и попытки уязвить.

— Марч вернулся? — произносит она.

Их младший, изгнанный, хранивший молчание эти два с половиной года.

— Хочет сегодня прийти к обеду.

— Нет, — говорит она.

— Я уже сказал «да».

— Я ветеринара вызвала к телятам. Мы к полудню не управимся, а уж готовить времени всяко не будет.

— Привезу барбекю. И припозднишься — ничего страшного.

Молчание.

— Если считаешь, что ветеринара не перенести ради встречи с собственным сыном…

Ей хочется вылить на него еще кофе, но тогда ей самой не останется.

— Я его пока не простила и вряд ли успею до обеда. А что Геп?

Старший брат Марча, которому прощать больше остальных. Юна знает, что Питер зла давно не держит, если вообще держал. Слишком много он впитал чужих прощений, чтобы отказывать в них другим. Если бы прощения можно было ссыпать в амбар, у Питера оказались бы полные закрома.

Юна волевым усилием давно уже убедила себя в том, что безопасность — функция от расстояния. Марч вдали от Олимпа не опасен — не опасен для Гепа, для нее, для самого Марча. Ей не нравится, что ее тщательно взлелеянное ощущение защищенности способно испариться между двумя глотками кофе.

— Можешь с ним пообедать, не прощая. Нельзя же вовсе-то ему отказать, — говорит Питер.

Юна перебирает свои чувства, ищет там хоть клочок счастья: знак того, что она рада будет встретиться с сыном. Подходит к перилам, осматривает участок Айдена за рекой, гадает: может, в бинокль удастся разглядеть Марча, и тогда проснутся материнские чувства. Ее отвлекает павлин, второе самое распространенное животное на их земле после коров: он шествует через двор. Подходит к самому крыльцу — хвост сложен. Юна слышит, как муж прихлебывает кофе, а потом, призвав на помощь долговременный опыт жевания табака, выпускает плотную струю и попадает птице прямо в шею. Павлин, не дернувшись, застывает на месте, потом поворачивается к Питеру задом и неспешно ступает дальше, распустив хвост. Солнце, едва поднявшееся из-за горизонта, подсвечивает перья сзади, приглушая цвета до темного переплетения кругов и линий; свет, проникающий в зазоры, рисует такое же переплетение на газоне. Все это так прекрасно, что просто нельзя отказать сыну в просьбе. Тем не менее согласие она выражает молчанием. Молчанием и вздохом.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Зная, что дядя оскорбится, если собаки начнут поднимать лапы у надгробий, Марч уводит своих мастифов в поле по другую сторону улицы. Собаки забредают на луг к Джонсону, трава высотой метр двадцать скрывает их по самые уши, остается лишь перемещающееся колыхание стеблей. Марч смотрит, как Айден идет от края газона перед домом через пустую парковку к углу похоронного зала. На полпути обратно он останавливается посреди незаасфальтированной парковки, засовывает мобильник в карман рубашки. За фигурой дяди, на другом берегу реки, Марч видит белую точку — дом, в котором вырос.

Собаки возвращаются, громко дыша, смотрят на Марча — ему в их взгляде видится обвинение. Если бы они умели говорить, сказали бы: «Давай вернемся в горы». Собаки, как и все, кроме уроженцев Техаса, считают жару не просто погодой, а личным оскорблением. Дядя подходит, встает с ним рядом.

— Тебя позвали на обед к двенадцати.

Собаки обнюхивают руки Айдена в надежде, что их еще раз погладят. Ничего не дождавшись, они тяжело плюхаются на землю в тени Марча, где попрохладней.

— Вот так просто? — удивляется Марч.

— Да. Правда, Питер, кажется, еще не спросил у Юны.

— То есть могут позвонить и отменить приглашение?

У Марча с дядей достаточно близкие отношения, чтобы он мог приехать и попросить об одолжении не предупредив, рано утром, но недостаточно близкие, чтобы его исчезновение дядю обидело или потребовало извинений. Марч вряд ли так это для себя формулирует, но именно поэтому он сначала явился сюда, а не к родителям. Айден всегда любил Марча сильнее, чем его старшего брата, а Марч не такой гордый, чтобы этим не воспользоваться. Источник этого фаворитизма — сходство Марча с отцом: чуть-чуть уменьшенная копия — сантиметров на пять пониже ростом, черты чуть острее, те же зеленые глаза и темные кудри. Геп пошел в мать: светловолосый, довольно низкорослый, но без ее красоты.

— Она тебя не выгонит. Видеть, может, и не захочет, а постращать — точно постращает. — Айден улыбается, Марч — нет. — Ты ведь все это время ни с кем из нас не разговаривал?

Марч качает головой. Когда стало известно о его романе с женой брата, он ждал, что на него обрушится гнев Гепа, но не думал, что родные общим усилием выставят его из дома. Он, как ему свойственно, вообще не