Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Словом, в немецких странах нет недостатка в возможности посмотреть и поучиться; другое дело — будет ли использована эта возможность так широко, как того заслуживает предмет. В этом можно усомниться.
Чего только не приходится слышать в этой области нам, состоящим при музеях, когда мы проходим мимо шкапов и витрин, выставленных для обозрения публики! Однако, не следует выносить сора из избы, чтобы наши юные музеи не стали сразу же предметом нерасположения публики. К тому же и на нас, представителей этнографической науки, также падает доля ответственности за столь печальное состояние знаний в этой области. И действительно, народоведение не сумело до сих пор найти путь к сердцу широких масс, — самый надежный способ широкого распространения знаний. С другой стороны, заслуживает внимания и тот факт, что пока еще ни одно из наших учебных заведений, вплоть до университета, не предусматривает специализации по народоведению, — предмету, который наряду с величайшим культурно-историческим интересом имеет далеко не ничтожное практическое значение[1].
II. Этнографические параллели
Многообразие культурного достояния человека. Народоведение, как упорядочивающая система. Бастиан, Ратцель и Андрэ. Явления конвергенции. Параллели: первая встреча, каменные груды, колдовство, дурной глаз, леший и трещотка. Пережитки. Метательная дощечка и бумеранг. Австралиец и дравиды.Предлагаемый томик не может, конечно, претендовать на пополнение недостатка этнографических познаний в полном объеме; общее народоведение в настоящее время представило бы собою весьма объемистую книгу, даже если выбрать из огромной массы известных фактов лишь самые существенные и типические. При этом надо оговориться, что в XX веке даже ученейшим из нас едва ли удалось бы с одинаковой глубиной и во всех подробностях овладеть таким огромным материалом. То, что мы можем здесь дать читателю, представляет собою, в лучшем случае, лишь экскурсии в известные области и отделы культурного развития человечества и сжатые обзоры определенных форм материального и духовного культурного достояния так называемых диких народов. Но и тут еще необходимо осмотрительно ограничить свою задачу. Какое разнообразие представляет одна лишь техника на этих ступенях культуры! Какое богатство форм в области вооружения и утвари, украшений и одежды, построек и средств сообщения! Какая пестрая смесь примитивных форм хозяйства и общества; сколько разнообразия в религиозных формах! Даже искусство презираемых нами дикарей поражает богатством и своеобразием форм. В общей сложности все это напоминает, — если только можно с чем-либо сравнивать все эти явления, — пышное великолепие цветущего луга. Цветок теснится к цветку: тут — яркие, великолепные, там — простые, скромные; весело, пестро перемешаны чашечки цветов. Волнующееся море без начала и конца, без единого островка…
А все-таки и здесь проявляются силы порядка и развития, С возрастающим успехом устанавливает наука родство и органическую зависимость между отдельными группами фактов, соединяя, так сказать, отдельные особи в виды, а виды в более крупные группы — роды. В применении к народоведению это должно означать, что наука стремится установить одинаковое происхождение форм владения и видов утвари самых различных народов, их одинаковых нравов или сходных обычаев. При этом народоведение проложило два совершенно различных пути, к которым за последнее время присоединился еще третий. Одна школа, под руководством умершего в 1905 году маститого учителя этнологии Адольфа Бастиана, объясняет совпадение одинаковостью общего всему человечеству духовного склада, который при равных условиях порождал и порождает одинаковые проявления культуры. Другая школа, руководимая Фридрихом Ратцелем, не склонна без всяких оговорок считать единственным и общим принципом одинаковость духовного склада людей; в каждом отдельном случае она пытается сначала исследовать, нельзя ли объяснить совпадение также и заимствованием. При этом Ратцель вовсе не имеет всюду в виду грандиозные переселения народов, в результате которых какой-либо предмет утвари или обычай оказывался перенесенным из одной местности в другую. Он лишь подчеркивает, что в большинстве случаев мы имеем дело с простым просачиванием элементов культуры, которое при одних условиях идет очень быстро, при других — весьма медленно, но которое, тем не менее, в течение длинных промежутков времени способно проникнуть во все уголки целой части света и даже, в конце концов, охватить весь земной шар.
Наконец, третий путь выдвигает вперед явления конвергенции. Это, взятое из зоологии, понятие означает, что генетически, первоначально, совершенно различные породы животных при одинаковых естественных условиях приходят в конце концов к однородным или схожим формам, как, например, это доказано для страусовых Австралии, Южной Африки и Южной Америки. То же явление встречается и в человеческом мире, притом как в физическом, так и в психическом отношении. Всемогущая природа одна создает здесь одинаковые формы.
Не так просто стать на сторону одного из этих воззрений. Современному Нестору среди этнографов, Рихарду Андрэ[2], мы обязаны двумя содержательными книгами под заглавием: «Этнографические параллели и сопоставления»[3]. В них автор, — у которого никто из современных этнографов не может оспаривать пальмы первенства в знакомстве с обширнейшим и всеобъемлющим материалом, — показывает на сотнях и тысячах примеров, как разнообразнейшие культурные подобия обнаруживаются у самых различных народов земли. Так, например, вера в счастливые и несчастные дни распространена по всей земле. «Не прислушивайся к крику птиц и не избирай дней», предписывает Моисей (III, 19, ст. 26), напоминая этим о старейшей форме суеверия, которое сохранилось до нынешнего дня и, как замечает Андрэ, своим повсеместным распространением свидетельствует об единстве человеческого духа. У древних римлян в течение всего прекрасного месяца мая запрещалось заключать браки, так как месяц этот считался несчастливым; еще и поныне немецкий моряк неохотно покидает родную гавань в пятницу, опасаясь за исход плавания. Даже немецкий обычай начинать школьные занятия со вторника в сущности коренится в суеверии, будто понедельник — тяжелый день. И так наблюдается повсюду. Почти столь же всеобщее поверье, связанное с «первой встречей». Оно заключается в том, что некоторые животные, люди или предметы, на которые мы наталкиваемся, выходя из дому с зарею, сулят удачу или несчастье и указывают, продолжать ли задуманное дело или бросить его.
Паук под вечер сулит нам счастье и радость; паук поутру приносит заботы и горе, — гласят немецкая и французская поговорки и выражают, таким образом, в общей форме то, что относится, и к другим разнообразнейшим вестникам счастья и несчастья: стадо овец — к несчастью, стадо свиней — к добру; охотник с досадой поворачивает домой, если при выходе ему повстречается старуха и т. п.; кошка или заяц, перебегающие дорогу, — без сомнения, известнейшие у нас примеры этого рода.
К той же категории принадлежит еще почти столь же всеобщий обычай нагромождать камни над могилами почитаемых покойников или на определенных местах дорог; далее — вера в оборотня или вампира, запрещение известных родов пищи, в особенности для женского пола, вера в таинственные способности кузнецов, которые всюду, где есть железо, пользуются славой людей, не похожих на обыкновенных смертных. Вполне всеобщий характер имеет затем симпатическое колдовство. Если девушка из Верхнего Пфальца обманута возлюбленным, она с различными заклинаниями зажигает в полночь свечу и втыкает в нее иглы, приговаривая: «колю свечу, колю свечу, колю сердце любимое». Тогда вероломный должен умереть. Точно также и японка, убедившись в измене мужа, встает среди ночи, надевает причудливые платья, прибивает изображение неверного мужа к дереву в саду храма и протыкает его гвоздем: в соответствующих частях тела неверный супруг должен испытать боль. В Мекленбурге в следы ног вора вбивают гробовые гвозди, — и вор должен умереть. На берегу Лоанго, в Западной Африке, к северу от устья Конго, на всей культуре лежит печать того симпатического колдовства. Лейпцигский музей народоведения обладает весьма богатой коллекцией деревянных фигур, представляющих людей и разных животных; они со всех сторон утыканы острыми кусками железа туземного происхождения и европейскими гвоздями, которые придают фигурам дикую, фантастическую внешность, как можно видеть на рис. 1 и 2.
Рис. 1. Мангаке чибоке, великий фетиш майомбе (Зап. Африка). (Оригинал в Лейпцигском музее народоведения).
Рис. 2. Н’коццо, хранитель деревни. Фетиш бавили (Зап. Африка). (Оригинал в Лейпцигском музее народоведения).
- История искусства всех времён и народов Том 1 - Карл Вёрман - Культурология
- Драма и действие. Лекции по теории драмы - Борис Костелянец - Культурология
- Божества древних славян - Александр Сергеевич Фаминцын - Культурология / Религиоведение / Прочая религиозная литература
- Кухня Средневековья. Что ели и пили во Франции - Зои Лионидас - История / Кулинария / Культурология
- Прожорливое Средневековье. Ужины для королей и закуски для прислуги - Екатерина Александровна Мишаненкова - История / Культурология / Прочая научная литература
- Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности - Андрей Ястребов - Культурология
- Ванджина и икона: искусство аборигенов Австралии и русская иконопись - Владимир Кабо - Культурология
- Конвергентная культура. Столкновение старых и новых медиа - Генри Дженкинс - Культурология
- Что нужно знать о Северном Кавказе - Коллектив авторов - Культурология
- ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС – ВЗГЛЯД ОЧЕВИДЦА ИЗНУТРИ - Сергей Баландин - Культурология