Культура бескультурных народов - Карл Вейлэ

Рис. 16. Аинка (по фотографии Лейпцигского музея народоведения).

Айны не только кажутся чужими среди окружающего их населения, они и в самом деле чужды ему в расовом отношении. Многих наблюдателей поражало сходство айнов с русским крестьянином; это сходство простирается не только на внушительную «толстовскую бороду», но и на формы рта и носа. Обстоятельство это побудило ученых уделить некоторое внимание вопросу о возможных древних расовых отношениях между Восточной Европой и Восточной Азией. Окончательных результатов это исследование, еще не дало, но все сходятся на том, что под нынешним монгольским наслоением несомненно лежит более древний слой, который не имеет ничего общего с монгольской расой и скорее должен рассматриваться, как протоморфный предшественник нашей собственной белой расы. Русский крестьянин — это смешанный с другими, более современными элементами остаток этой первобытной расы на Западе; айны — сохранившийся в чистой форме последний свидетель ее былого широкого распространения на Востоке. Эту древнюю расу мы обозначаем общим наименованием палеазиатской или древнеазиатской.

Следовательно, некогда широкая полоса, тянувшаяся от Восточной Европы через всю среднюю Азию, была удельной областью наших прародителей. Кроме того, их расселение, повидимому, простиралось и на Южную Азию, в особенности на Индостан. Последним остатком этого протоморфного слоя, оттесненным до крайних пределов южной оконечности этой области, — являются ведды на Цейлоне; близко родственны им дравиды, рассеянные по большей части полустрова. Оба племени, действительно, обнаруживают черты белой расы, — правда, в более или менее примитивной, но вполне очевидной форме; в то же время у них не наблюдается никаких родственных черт с желтой, а тем более — с черной расой. Тот факт, что они так же, как и айны, обитают по окраинам материка, Штрац объясняет натиском желтой (ксантодермной) расы. Последняя в предшествующие эпохи должна была долгое время оставаться изолированной, чтобы успел сложиться нынешний, резко выраженный тип. Но затем эта раса с неодолимой силой распространилась почти по всему материку, оттеснив более древний, белый первичный слой на окраины, как описано выше. Представляют ли эскимосы протоморфную расу, которая находится в подобном же отношении к желтой, как айны и ведды к белой, или акка к черной, — Штрац пока не берется решать. Между тем, многое говорит в пользу этого предположения.

Вот в сжатых чертах картина расового подразделения человечества, развертывающаяся ныне перед нашими глазами. Многое в ней, — пожалуй, даже большая ее часть — еще не закончено, представляя собою пока лишь эскизный набросок; но основные контуры, можно смело утверждать, нанесены вполне безошибочно. По сравнению с прежней расовой картиной, новая, без сомнения, выиграла. В то время как прежняя представляла лишь простое сопоставление отдельных разновидностей нашего вида, без всякой связи с ходом их общего развития и генетическими взаимоотношениями, — теперь перед нами художественное полотно необычайно рельефное и с далекой перспективой, позволяющей нам заглянуть в геологическое прошлое земного шара. В глубине этой перспективы мы видим, — еще не достаточно ясно во всех подробностях, но уже вполне отчетливо, — как из общего родового корня одной первичной расы выходят отдельные стволы, как они пространственно теснятся друг над другом, как развиваются при этом далее в определенном направлении, разделяются, разветвляются. При этом мы приходим, между прочим, к поразительному результату, — что наша гордая белая раса оказывается в довольно тесных родственных отношениях со столь удаленными пространственно народами, как айны, дравиды, ведды и даже австралийцы, которым, как земле от неба, далеко от нас в физическом, умственном и культурном отношениях. Этот результат, конечно, сразу же беспощадно разрушает все наши традиционные, привычные, консервативные воззрения. Но вместе с тем результат этот столь же мало принижает нас, как и все вообще эволюционное учение; напротив, мы можем даже гордиться, что несмотря на подобное родство, так смело и далеко ушли вперед. А затем, — и это интересует нас, этнографов, всего более— только благодаря этим новым антропологическим завоеваниям можем мы теперь думать о приложении того же метода к нашей собственной науке, к учению о культурном достоянии человечества — к этнографии. Мы увидим скоро, в какой связи с этнографической наукой стоят эти открытия.

IV. Элементы человеческой культуры

Адольф Бастиан, его «элементарная» и «народная» мысль. Географическая провинция. Общее достояние по Ратцелю. Почему мы интересуемся отдаленнейшим прошлым человечества?

Маститый учитель этнологии, Адольф Бастиан, не только путешествовал больше и дальше, чем все прочие ученики и учители этой науки, но находил время и писать больше, чем большинство этих ученых, вместе взятых. Как-то один из коллег, любивший зло пошутить, доставил себе своеобразное удовольствие, — он наложил одну на другую все сочинения Бастиана, чтобы измерить высоту его интеллектуальной производительности. Получилась, говорят, высота более двух метров. А было это еще задолго до завершения литературной деятельности этого более чем прилежного ученого. Впрочем, никто не дал себе труда проверить приведенную цифру.

Все это поистине изумительное количество трудов и сочинений преследует — и это, пожалуй, не менее изумительно— почти одну единственную задачу: привести со всего света и из всех времен доказательства, на тысячах и тысячах примеров, однородности или, по крайней мере, родства духовной жизни человечества.

И в общем это вполне удалось Бастиану, поскольку простому смертному дано понять его более чем витиеватый язык. Но он приходит и к другому результату, а именно, что в действительности мы имеем дело с двумя наслоениями: с общим у всех людей слоем одинакового мышления, для которого он ввел в науку выражение «элементарная мысль», — и другим, располагающимся выше, слоем культурного достояния; последнее не одинаково у всех рас и народов — оно принимает особую местную окраску под влиянием географических особенностей области их возникновения и развития. Это — общеизвестная бастиановская «народная мысль». Название выбрано в высшей степени неудачно; потому-то оно и не принято современным народоведением. Однако, идея, лежащая в его основе, несомненно, правильна и удачна, тем более, что она опирается на другое понятие — «географической провинции». Бастиан подразумевает под этим то явление, что внутри каждой резко очерченной области земли под влиянием естественной среды и климата развиваются и вполне определенные культурные особенности, которые так прочно укореняются, что даже сильнейшее внешнее воздействие не может их существенно изменить, а тем более — изгладить. Такой пример из области материальной культуры можно найти в любом этнографическом музее. Какое впечатление массивности, тяжести и солидности производят на зрителя коллекции принадлежностей одеяния арктических народов! Всюду мех и шкуры животных, даже в утвари. Более чем суровый климат требует применения меха, а скудость растительных материалов обусловливает применение шкур. И в характере жилищ, в которых человек должен проводить всю долгую, суровую зиму, видна та же массивность, прочность или, по крайней мере, приспособления для изоляции внутреннего помещения от ледяного холода наружного воздуха. Как сильно отличается от всего этого культурное достояние тропического мира! Здесь одежда сводится почти к украшению, а жилище столько же рассчитано на защиту от жары, сколько полярное жилье — на защиту от холода.

В этих пределах, таким образом, система Бастиана весьма хороша и применима; но, к сожалению, из нее нельзя вывести всех следствий. Хотя великий ученый и знаток человечества допускает взаимное воздействие отдельных географических провинций, он не говорит с полной определенностью, имеет ли это воздействие следствием также и передачу определенных предметов культуры от соседа к соседу. Короче говоря, он еще и теперь в долгу перед нами определением своей позиции в вопросе: «заимствование — или самостоятельное проявление народного духа?».

Несмотря на его «народную мысль», в каждом отдельном случае еще и теперь требуется основательное, детальное исследование происхождения данного обычая или определенной утвари.

Несмотря на все это, система Бастиана, как целое, все же существенно подвинула нас вперед. Бастиановская «элементарная мысль» в общем совпадает с понятием, которое Фридрих Ратцель, дополняя свою теорию заимствования, называет «общим достоянием человечества» и для которого существует еще более новое выражение, именно— «элементы культуры». Под всеми этими наименованиями подразумевается тот инвентарь человечества, который остается, когда мы из общей суммы всего произведенного человечеством, чтобы подняться над миром животных, отнимаем принадлежащее только отдельным группам. При этом безразлично, представляют ли эти группы лишь незначительные, племена, многочисленные народы или же обнимают целые расы.