Зима не в эту осень - Геннадий Чепеленко

Размытое стекло

Свет долго не живет, не плавая по окнам.Тревожа темноту, он помнит скаты крыш,как отрываясь вниз, от ветра по наклоннойменялись цвет ее и слет холодных брызг.

И повод не любой: дыханью вредной влага,и – серый шум листвы, и – слабой от зарницзвучащей тишина, в тон темноты бумага,когда туман белел, а дождь слабел в разы.

И – был полуфинал! Сюжет перед попыткойнайти полутона, увидеть смысл в другомзначении воды, как свет дрожит по нитками падает на стол, чтоб знать, а что – потом,

когда размытым все от лампы и от окон:и – темнота жилья, и – почерк ветра вкось,и – плавающий шум, резкий в водосточной,бьющий наугад: то – в нервы, то – в стекло!

Не ищущий – в кого, размытый к непогоде!То за стеклом и в нем, что от него внутри …Под лампой на столе, рисующий разводы,пытаясь отличить свет от сплошной воды.

И от всего – пасьянс. И выбором колодабумаги в темноте, когда продолжен срокотчаяния. Вплавь! И поводом – по водам,их холод от него, а после – влажный смог

и – белой тишина. То под каким наклономона – после дождей, угадывать на слух,куда плывет она и, чей ей важен голос,когда один молчит, другой ко всем вокруг,

когда с утра темно, и стекла лампа грелаот ветра и дождя, и – свет в них одинок,и – от нее внутри чуть желтая белелабумага на столе. Как скомканный листок!

Из подъезда

В подъезде темнотатревожная, опасной:то – лестница крута,то – щелкнет краской.

И – вздрагивает звук,и – новый от другого.И – через старый круг,   пройдя          многоугольник.

В нем и по всем угламв любое время, днямиих эхо в сквозняках,слабеющее в дальних,

если задержан светв его пролеты, после,когда меня в нем нет,как и подъезда восемь,

когда от ветра – изменяющихся створоксвет падал резко внизи в стороны от стекол.

И – медленный фагот,меняя звуки джазазвучал со всех сторонс низов до бельетажа.

Задержками – рэгтаймозвучивала полночь,через осколки, к дням,и – вспыхивая в оной

для утомленных глази тех, что видят остро,в погаснувшем, как гасне измененный голос.

И – оживал подъезд!И – стены! И – перила!На непонятном текст,скрывающий чернила.

И – тишина вдоль стен,заполненная вами …Свет прятался за теньисчезнувшего “Amen”,

когда не бьют часы!И – от осколков светапульс. В аритмии ихслед медленного эха.

Втроем

По прогнозам – метели, на деле – охра.Мы – вдвоем. По приметам – не к месту.Подоконник, вдыхающий холод окна,белый,       вроде листа,             с этой позднею вестью.

Не понять, как, откуда на голову снег,если нет его. И без предвестников неба!Темнота не исчезла, но желтый паркетк снежной осени, не забывающей лета.

Хлопья сверху! И – холодней сквозняка.И они, если в россыпь, стекают стеною.Я защиты прошу своего двойникаот любых, тех что осенью и стороною.

Могут резко осыпать и щелкнет внутри!Погружая в снега, не мирить с холодами,непрозрачные окна, молчанье двери,и мои настроенья с чужими стихами,

если осени две, но – рассыпан пейзажнеразборчивой яви. В нем стерты детали.Снег все помнит! Он вводит в коллажлистья белые, с ветром их желтые стаи,

чтобы логику стекол оставить зиме.и неверных по цвету, ведущих к ошибке.Он рассыпчат и легкий. И ближе земле!Оттого ветер резче от Ойстраха скрипки,

чтобы был он развеян из памяти стерт.Я услышал себя: это листья в гербарий.Подоконник вдыхал белых нот перебор:мне на белый метели – красный герани!

Нет зимы

Владимиру Кучерy

От холодов неделямисентябрь ждет зимы.О том – луна на деревепредвестников среди.

Оттенков белой осенилиства. А – что листва?Ей холоднее в просеках,чем вверх, гореть с утра!

В них, существующихи – в тех, которой нет,за холодом плывущаяона, чтоб небо греть,

или в ночах потерянныхсвет выправлять картин,реку над левым берегоми – не менять под ним

и, делая раскованнымего,       где тишина —                                 вода,когда он перевернутыйи кромкой вроде льда.

Под капельницей                    каплямисвет – в пьяной голове,она как танец с саблями,в зеленой пасть траве,

приблизить небо синеек снегам, но – без нее.К воде не лед, а – инейдля тех, кто босиком!

Все к устью,             расставаниюот новых лун – к себе,к размытым очертаниямих с четверга – к среде.

Поддождик беспричинныйи – белый выходнойне затяжной,             но длинныйщемящий шопот – стой!

И ждать до посинения,до проблесков небесо чем он? Поясненияскорей всего не весть!

Он – о листве,                 но послеплывущей новизны -о синих картах просекв предчувствии зимы,

когда ветра послушнылишь свету-молчунукак       нитка вдетой в ушкоиглы, его лучу,

когда еще возможнопонять, куда он гнет,когда река морознаястоит. С ним не течет!

И пустоши! Неделямипродрогший парапетк реке. Рекою белоюсвет поглощает снег,

уйти от прояснениялюбой, из всех картин!Дни, если не осенние,то       снег скорей к другим,

когда от ветра сушитглаза, то может бытьдождь отвлекает уши,чтобы       хоть что-то скрыть.

Жесткий вагон

Жесткий вагон мягкийсвет удаляет от шума,от привокзального мата,матовый от угрюмого.

К серой уводит картинев купе, за ночным окном,к сумеркам – в паутине,и с непроглядным дном

черных квадратов окон,дням и таким же ночам,безбрежности одинокойкак к плохим новостям.

И оттого – на стыкахокна часами молчат,если рассветами вытканкаждый до сна закат.

И – оживали квадратыжелтые, плыть до утра!По молчаливым кадрамдорога двойной ДНК…

Мнимою или потокомдо красных ее фонарей,не расплетаясь под токомвспыхивающих аллей.

После, за поворотом,вытянув время в нить,чтобы встать          под колеса,стучать, молотить, бить

всем, не имеющим ушикак свет побитый огнем,холодом был и душемночью, часу во втором.

Из точки,          на дальней стрелкена выбор: узкий зазорили – все в те же веткижелтый,          с рукой светофор;

остерегает к картине:всей красоте кривых,полете на керосинекогда высота для них;

оправдывает          замедленьеиз точки в долгую мглу,вспышками отраженийк свету,          предчувствию дню.

И даже, когда не с кембыть, и – на сотни верстрасшатанные перелескии – белых метелей ворс.

И окон любые квадраты!Но, если светились домато ночь вспоминала датыокрашенные в цвета,

если экспресс днямив снега попадал без огней,когда даже дни выпадалииз светлых календарей!

Пьяный на крыше

Отрок с похмелья на утренней крышеищет опору и, врозь распластав рукава,пробует силы по ломанной линии крика,не опираясь на скошенный угол крыла.

Он – без нее, озаряющий детскую удалькарандаша на рассыпчатый мельк ветерка,под копирку творит гениальную глупость:день начинает с нее на манер сквозняка!

Кромкою белой и красный от лезвия иней!И – напряженней едва ли не каждая граньбелых одежд, раздуваемых веером линийрезко холодных как воздух и серая рань.

И без затеи: по глупости! Или – по пьянив замыслах ветра, в полетах со сна наяву,он открывает тревожные волны в тумане,раннее небо, как все в нем не так, на плаву!

И без опоры на крышу и взрослые страхисам веселится. И не в подкидного – в лото…Настежь открытый отчаянью белой рубахикрай пропускает, но твердь еще держит его.

Улыбка Джоконды

Перед закатом взгляд погаснебес. Даль искажает темень.В ней свет, не озаривший нас,приглушенный, самоуверен.

Саней, не видя, помнит скрипв снегу полозьев – от мороза.Он чувствует протяжный криквдогонку ветра, эхо множа.

Так, ветер – обостряет слух,когда никто мотив не слышит.Лишь тонкой флейтою пастухнапоминает: осень – ближе,

и – в тон заката, в полстеныДжоконда прячет тень улыбки.Мне ближе флейта – из средыпарящих звуков, теней зыбких.

В прохладе, там, где их играс прохладою и тем, что блещет,где бабочек неровный рядв ней неожиданно, трепещет.

Над смятой тянется ботвой,то вверх, то вниз. Через ограду,и – вслед лучу, по – бичевойчерез нее влететь в прохладу

и – выпорхнуть, и снова статьпрошедшим, белой тишиною.Мне – с тишиной не уставать,когда есть вечер – за спиною

в холодном сумраке равнин,где свет, погашенный внезапно,их возвратит в среду картинутерянных, когда на завтра,

в реке блеснет и – с тишинойпогаснет, чтобы яркой сталакартина неба, быть – дневной:по изморози – к дали санной.

На веревках