Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

* * *

Кротким смыслом небесного свитка

Я когда-то не смог пренебречь,

И осталась у дома калитка

Мою поступь стыдливо стеречь.

Осыпались и вяли сирени

Белой пеною, втоптанной в грязь…

Я опять становлюсь на колени,

На просторы твои заглядясь.

О, Россия! Тебя не покину!

Растревожив таких же, как я,

Покорилась ты Божию Сыну,

Кроткий дух Его слов полюбя.

Принуждают тебя на кочевье,

Чтобы нивы заглохли твои,

Ядовитое дали ученье,

Только душу убить не смогли!

Не о том она слышать мечтает

В чьей-то речи, где слово, как жесть.

Пусть сирень под окошком сияет,

Это значит, что Родина есть!

Вера Божия, святая, целомудренная, Небесная! Призри на меня с высоты своей, поведай мне о себе, чадо Отца Небесного! Что говоришь Ты сердцу моему? «Бдите, ибо не знаете, как опасно ходите». Над чем бдеть мне, Господи? Объясни мне! И Ты оборачиваешь меня кругом и, куда ни посмотрю я очами ума моего, всюду вижу гнусные помыслы, которые, подобно убийцам, притаились по темным углам моего сердца. И вижу я тех, кто уводит меня от Тебя, желая навеки погубить душу мою – дурные желания мои, уклоняющие меня то влево, то вправо от веры моей, но никак не приближающие к Тебе, Господи! И досадую я на тело мое, не желающее идти в храмы Твои, Христе, а стремящееся увеселять себя делами непристойными, и постигаю я, что поведение мое далеко отстоит от Тебя, Боже мой! Даруй же мне постоянную бдительность над лукавым умом моим, что святые Твои назвали умным трезвением, чтобы очистился от помыслов ум мой, от желаний – сердце мое, а от дурных поступков – тело мое, чтобы тогда в единый миг взлетел дух мой к Тебе, Боже, в священном безмолвии созерцания.

ПЕЩЕРА СТАРЦА ПАХОМИЯ

Бодрствую я, Боже, по заповеди Твоей, но душа моя, словно неразумная дева, впадает в усыпление и елей внимания в светильнике ума моего начинает угасать. Жду Тебя я, сонливый, побуждаю себя к вниманию и ожиданию, неусыпно держу при себе масло внимания и без устали подливаю его в светильник ума вновь и вновь. И чудо дивное зрю в тот же миг – как ярко вспыхивает огонь любви в сердце моем, освещая все закоулки его! Вот, оно убрано и приготовлено для пришествия Твоего, Боже, ибо ожидание Тебя не является мукой для души моей, а есть блаженное упование и очищение ее от всех сомнений. Ибо лишь уйдут вялость и сонливость из ума моего, слышу – Ты здесь, у дверей его, дверей устремленности к Тебе! Ты стоишь и стучишь, мягко, кротко и нежно, дабы распахнул я врата сердца моего и встретил Тебя на пороге вечности – блаженного жилища Твоего, и обнял бы Тебя и прижал к груди духа моего, ставшего единым с Тобою, Христе, через священное безмолвие и созерцание.

– Благословите, отец игумен! – с волнением обратился я к отцу Иеремии, настоятелю Русского монастыря, когда приехал к нему с Агафодором, удрученный частыми воздыханиями нашего старенького монаха Симеона, уже год прожившего с нами на Каруле.

– А, отцы иеромонахи! Как Карульская жизнь? – настоятель, прищурясь, смотрел на нас, пряча добрую улыбку в седую бороду.

– Очень плохо, отец игумен! Если можно, подыщите нам хоть какую-нибудь келью рядом с монастырем, – я умоляюще прижал руку к сердцу. – Моему отцу там совсем невмоготу…

Игумен, неожиданно для нас, сразу согласился:

– Ну, что же, ладно. Благословляю вас поселиться на Силуановой мельнице! Можете переезжать…