История русского романа. Том 2 - Коллектив авторов

Много внимания писатель уделял проблеме преемственности освободительной борьбы и решал ее весьма своеобразно. Говоря о деятелях освободительного движения 60–х годов, Станюкович в ряде случаев отмечал не только их враждебность буржуазно — помещичьему миру, но и отсут ствие у них необходимого контакта с революционной молодежью после дующих лет. Объяснение этому обстоятельству следует искать в объективных условиях развития революционно — освободительного движения в России 70–х годов, которые были хорошо знакомы романисту. Он сам был участником освободительного движения эпохи, хорошо знал состав его деятелей, со многими из них, начиная с героев «Народной воли», находился в дружеских связях. Писатель, в частности, не мог не видеть отхода от активной деятельности таких видных в прошлом представителей освободительного движения, как Елисеев, Плещеев и др. С другой стороны, в сознании романиста были свежи воспоминания о расправе с Чернышевским, Михайловым, Обручевым и другими жертвами правительственной реакции.

Несомненно и то, что методы борьбы, получившие развитие в 70–е годы, не всегда одобрялись деятелями 60–х годов, которые, даже благословляя молодежь на подвиг самоотверженного служения народу, не были уверены в успехе движения. Умудренные опытом прошлой борьбы, они опасались за судьбы передовой молодежи, подхватившей знамя своих отцов и понесших его по неведомым путям.

Все сказанное и объясняет характеристику одного из персонажей «Омута» — Бежецкого: последний, несмотря на свою приверженность прежним «верованиям и стремлениям», был в числе тех «могикан — идеалистов шестидесятых годов», которые «тянули лямку из‑за куска хлеба, угрюмые, обойденные жизнью, роковым образом очутившиеся между двух стульев — чужие своим сверстникам и слишком усталые и бессильные, чтобы пристать к следующему поколению» (V, 158).

Положительные персонажи в романах писателя, как и у большинства его современников, очерчены, по сравнению с героями, принадлежащими к господствующим классам, менее полно, зачастую схематично. Причины этого раскрыл сам автор, отмечавший в одной из своих статей трудность создания положительного образа в условиях реакции.

Борцы с общественной неправдой, правдоискатели, по мнению Станюковича, в жизни намного интереснее своего изображения в литературе, где они являются обычно «выразителями миросозерцания самих авторов», а не полноправными художественными образами «новых людей». Отмечая, что в большинстве романов «эти лица обыкновенно бывают бледны, неясны, взгляды их отрывочны и больше намекают, чем высказываются», Станюкович считал, что «робкие и нерешительные штрихи, которыми обыкновенно авторы рисуют подобных людей, конечно, нельзя ставить в вину писателям: во — первых, подробное знакомство с таким типом несколько затруднительно; во — вторых, и самый тип еще не имеет вполне законченных форм»,[575] хотя и существует в жизни.

Образы «новых людей» в литературе той эпохи, в том числе и у Станюковича, неизбежно были бледнее своих реальных прототипов.

В центре повествования Станюковича находятся обычно один или два персонажа, с которыми судьбы остальных связаны сложным сплетением сюжетных нитей. Поступки героев определяются их взглядами, идеями, мировосприятием; характеры обусловлены эпохой и общественной средой, что свидетельствует об ориентации романиста на творчество писателей гоголевской натуральной школы. Характерным для Станюковича является также стремление к многосторонней характеристике образов, показ сосуществования в человеке различных, порой противоречивых мыслей и чувств. Так, например, Стрекалов (в романе «Без исхода») выведен не только умным и властным хищником, но и нежным, заботливым отцом, примерным супругом. У Черемисова, при несомненной к нему авторской симпатии, не затушевываются вспыльчивость, недоброе чувство к оскорбившему его Крутовскому. В последнем же в свою очередь также подчеркиваются разноречивые черты: озлобленность и смирение, симпатия и ненависть к Черемисову и т. д.

Такой способ характеристики персонажа еще с пушкинских времен считался закономерным в реалистическом искусстве; позже его, как известно, отстаивал Л. Толстой как лучшее средство отражения сложной психики человека. Однако у писателей, не обладающих большим художественным талантом, метод психологической многоплановости зачастую приводит к нечеткости, расплывчатости образа. В известной степени это проявилось и у Станюковича.

Художественная практика Станюковича связана с творчеством писателей — демократов 70–80–х годов, в частности с их публицистическим романом. Характерные для этого жанра компоненты (образы учителя, просвещающего юношество, эмансипированной женщины — участницы освободительной борьбы; борьба нового со старым, и т. п.) встречаются в некоторых романах Станюковича, хотя эти компоненты в целом критиковались им же самим как обязательная схема.

Подобно Шеллеру — Михайлову, Омулевскому, Слепцову, Мордовцеву, Кущевскому, Станюкович уделяет большое внимание биографии персонажей, раскрывает социальные условия формирования их личности и характеров. При этом автор зачастую пользуется приемом воспоминаний героя о своем детстве или вводит рассказ о нем какого‑либо его знакомого, что приводит к включению в сложную ткань повествования своеобразных вставных новелл.

Станюкович — несомненный мастер острого сюжета, динамическому развитию которого, однако, зачастую мешало введение в повествование многих второстепенных персонажей, характеризуемых с излишними подробностями и отступлениями.

Художественные погрешности, встречающиеся в романах Станюковича, объясняются в значительной степени спешной работой, вызванной по стоянной нуждой в деньгах, которую испытывал писатель, обремененный большой семьей. Сравнивая условия творчества обеспеченных авторов дворянского круга с необходимостью спешной работы «на заказ» писателей, для которых литературный труд являлся единственным источником существования, Станюкович с горечью писал: «Счастливая судьба выпала на долю Тургенева. Он мог писать, не заботясь о насущном куске хлеба, имел время отделывать свои вещи с тем художественным мастерством, которое придавало всем его произведениям такой цельный и законченный вид» (VII, 471).

О возможностях Станюковича — романиста свидетельствует начатый в период относительной материальной обеспеченности автора роман «Первые шаги», о котором современники говорили: «Это настоящая филигранная работа, это живопись высшей школы, точное художественное понимание того, что творится».[576]

Романы Станюковича характеризуют его как последователя демократического просветительства 60–х годов, как писателя, который вслед за Салтыковым — Щедриным отстаивал лучшие традиции этой эпохи. Критикуя с точки зрения ее идеалов основы социального строя в период интенсивного проникновения новых капиталистических отношений во все сферы жизни, Станюкович воспитывал в читателях стремление к борьбе за лучшую жизнь. Его романы, как и все творчество писателя в целом, составили существенное звено в истории критического реализма второй половины XIX века.

5

Н. Г. Гарин — Михайловский не писал романов в собственном смысле слова. Однако цикл его больших повестей — «Детство Тёмы» (1892), «Гимназисты» (1893), «Студенты» (1895) и «Инженеры» (опубликовано посмертно в 1907 году), — объединенных образом их общего героя, глубоко впитал в себя проблематику русского прогрессивного романа 80–90–х годов, являясь своеобразным его ответвлением.

Современная писателю критика не оценила по достоинству цикл повестей Гарина об Артемии Карташеве. Только «Детство Тёмы» вызвало ее единодушное признание, как произведение оригинальное, высокохудожественное и злободневное; «Гимназисты» писались уже «под гнетом замалчивания», а «Студенты» подверглись резким нападкам со стороны либерально — буржуазной и народнической критики.

Первые три повести тетралогии создавались в сложных условиях общественной реакции конца 80–х — начала 90–х годов, в пору углубления кризиса народничества. Выступив в эти трудные годы, Гарин в своем стремлении «отвечать нуждам времени, запросам его»[577] наряду с очерками и рассказами на крестьянскую тему создает единый цикл повестей об интеллигенции.

Если в очерках и рассказах из жизни деревни Гарин говорил о разрыве между народом и интеллигенцией, о незнании последней народных нужд и запросов, то в первых трех частях тетралогии он обратился к выяснению того, как разрыв с народом отражается на самой интеллигенции. Проблема интеллигенции разрабатывается здесь в связи с вопросом воспитания и образования молодого поколения.

Связывая вопросы воспитания и обучения с насущными общественными задачами эпохи, Гарин и ставит эти вопросы в центр внимания: «Говорят, заводить речь об образовании поздно, говорят, это старый и скучный вопрос, давно решенный. Я не согласен с этим. Нет решенных вопросов на земле, и вопрос образования самый острый и больной у человечества».[578]