Широкий Дол - Филиппа Грегори

Но я отнюдь не собиралась начинать надеяться. Мало того, я начала испытывать страх. Основные события происходили за пределами нашей усадьбы, где мое слово было законом, и я была над этими событиями не властна. Я не могла заставить юристов работать быстрее; я не могла ускорить переговоры с моим кузеном. Я не могла отложить выздоровление Джона. Единственное, что я могла, это писать юристам одно письмо за другим и подгонять их да порой с грустью уверять доктора Роуза, что лучше бы мой муж провел в лечебнице целый год, чем вернулся домой слишком рано и тем нанес своему здоровью невосполнимый ущерб. Кроме того, мне приходилось решать и еще одну весьма трудную задачу – надежно удерживать отца Джона в Эдинбурге. Как только я получила право распоряжаться делами Джона, я сразу же написала его отцу, рассказав ему о болезни сына и заверив, что Джон получает в Бристоле самое лучшее лечение и уход. Ссылаясь на авторитет доктора Роуза, я объяснила старому мистеру МакЭндрю, что посещать Джона никому не разрешается, но как только ему станет лучше, я незамедлительно напишу в Эдинбург и мой свекор сможет навестить своего замечательного и невероятно талантливого сына. Старик пребывал в таком горе и волнении по поводу Джона, что даже ни разу не спросил, как я намерена распоряжаться состоянием его сына, пока тот находится в лечебнице, а сама я, разумеется, ничего на эту тему ему сообщать не стала. Впрочем, если бы он спросил, я ответила бы, что всем этим занимается в данный момент мой брат Гарри, и надеялась, что к тому времени, как Джона выпустят на свободу и он будет готов потребовать свое состояние обратно, от его денег уже ничего не останется. Они уйдут на то, чтобы хозяином Широкого Дола стал бастард, носящий его имя, который навсегда займет свое законное место в том доме, который ему, Джону, ненавистен.

Все это следовало непременно успеть сделать. И я должна была успеть, если, конечно, наши юристы поторопятся и если мой кузен согласится подписать договор и отказаться от прав на Широкий Дол. Однако единственное, что я могла, это терпеливо ждать. А Селия могла только писать Джону письма. Одиннадцать ее писем уже лежали в ящике моего письменного стола – по одному в неделю. Каждый понедельник Селия писала ему небольшое письмо на одной стороне обычного листа почтовой бумаги, считая, видимо, что длинное письмо может его встревожить. И потом, она все еще не была уверена, что он ее простил за то предательство. Ее письма были полны такой нежной и невинной любви, какую могли бы испытывать друг к другу двое детей. Каждое начиналось словами «мой дорогой и любимый брат», а кончалось фразой: «Вы каждый день в моих мыслях, а на ночь я неизменно молюсь о вас», и далее следовала подпись: «Ваша любящая сестра Селия».

А содержание писем было целиком посвящено детям, а также погоде и заверениям в том, что я чувствую себя хорошо. «Беатрис здорова и с каждым днем становится все очаровательней», – писала она. Или: «Вам будет приятно узнать, что Беатрис здорова, но я знаю, как она по Вам тоскует». Я лишь горько усмехалась, читая все это. Письма я снова связала, засунула в потайной ящик и заперла на ключ; ключ я спрятала за одной из книг в своем шкафу и пошла переодеваться к обеду – легким шагом, с сияющими глазами. Я придерживалась своего обещания не огораживать общинные земли, пока не минует самый тяжелый зимний период, и ждала марта, но двое суток ясной, совершенно весенней погоды поколебали мою решимость, и у меня не хватило терпения ждать дольше.

Я сказала приходскому сборщику заказов, что намерена обнести изгородью две сотни акров общинной земли, а значит, завтра утром он должен привести мне двадцать человек для выполнения этой работы. Сборщик поскреб в затылке и с сомнением посмотрел на меня. Он был простой человек, и одет он был, как обыкновенный работник – в коричневую бумазею и грубые прочные башмаки; было видно, что у него работа есть и живет он несколько лучше большинства – за их счет, разумеется. Звали сборщика Джон Брайен; он был женат на одной из дочерей Тайэка и перебрался жить в деревню относительно недавно, а потому чувствовал себя более свободным от разнообразных родственных и дружеских связей, которыми славятся коренные деревенские жители. Еще в Чичестере он закончил начальную школу, умел читать и писать, благодаря чему и получил должность сборщика заказов и теперь мог поздравить себя с тем, что является самым высокооплачиваемым и самым ненавидимым из всех жителей деревни. Ко мне он особой любви явно не питал. Ему не нравилось, каким тоном я с ним разговариваю. Он считал себя особенным, значительно выше остальных жителей деревни, потому что был грамотным и имел постоянную работу, которой, правда, большинство крестьян заниматься бы постыдились. Где-то в глубине души меня по-прежнему тянуло к старым традициям и методам хозяйствования, и если жители деревни кого-то недолюбливали или презирали, то примерно те же чувства испытывала к такому человеку и я. Но сейчас мне так или иначе приходилось иметь дело с этим Брайеном, так что я попридержала Соррела и еще раз вежливо ему объяснила, где и когда меня должны ждать работники.

– Им это не понравится, миссис МакЭндрю, – сказал Брайен, и в голосе его отразилось презрение к тем людям, которые могут отказаться работать, когда от них потребуют этого знатные господа и их верные псы вроде него самого.

– А я и не жду, чтобы им это понравилось, – равнодушно бросила я. – Я просто полагаю, что они должны это сделать. Так вы сможете собрать нужное количество людей к завтрашнему утру или же нам следует подождать еще денек?

– У меня найдутся люди, готовые выполнить эту работу. – Он махнул рукой в сторону убогих домишек, где, страдая от безделья, сидели, уронив голову на руки, отцы семейств и смотрели на стол, на котором давно уже не было еды. – В деревне каждому работа нужна. Я могу самых лучших выбрать. Только им все равно это не понравится, миссис МакЭндрю. Раз вы общинные земли огораживаете, значит, им самим туда ходу не будет. У вас могут быть неприятности, миссис МакЭндрю.

– Это мои люди, – сказала я, демонстрируя безразличное отношение местной жительницы к советам чужака. – В моей деревне не может возникнуть таких неприятностей, с которыми я не смогла бы справиться. Вы, главное, людей приведите, а я вас там встречу. Вам самому нет никакой необходимости объяснять им, какую работу они должны выполнить. А если кто-то будет недоволен, то я сама с ним разберусь.

Брайен кивнул, и я, не сводя с него жесткого взгляда, нарочно продолжала придерживать Соррела, пока этот кивок не превратился в полноценный поклон – именно так мне и должны были кланяться жители моей деревни. Затем я скупо ему улыбнулась и весьма неприязненным тоном сказала: