Широкий Дол - Филиппа Грегори

– Хочешь посмотреть цифры? – спросила я с самым суровым видом. – Широкий Дол кажется тебе процветающим, потому что вплоть до настоящего момента ты жила за закрытыми дверями усадьбы, где тебе отнюдь не приходилось считать каждый грош. Ты, правда, несла отчасти ответственность за содержание дома и кухонные расходы, но тебе прекрасно известно, что я ни разу не оспорила ни одного твоего чека.

Селия кивнула. Первых же признаков моего гнева оказалось достаточно, чтобы ее уверенность была поколеблена. Она слишком хорошо помнила, какой ужас внушал ей лорд Хейверинг, когда, бывало, орал на нее в приступе пьяной ярости. Селия просто не выносила, когда на нее повышали голос или даже просто разговаривали с ней резким тоном. И я этим воспользовалась.

– Это все очень мило – и твои миски горячего супа, и одеяла для детей. Благодаря этим подачкам ты чувствуешь себя в деревне королевой. Но нам нужно выплачивать проценты за отданные в залог земли, у нас есть и другие долги. Широкий Дол – это отнюдь не райские сады. В этом году мы потеряли десятки овец и множество ягнят; да и у коров отел идет неудачно. А если выдастся сырая весна, у нас возникнут проблемы с зерновыми. Зря ты просишь меня взять на работу половину жителей нашей деревни. Мы просто не можем себе этого позволить. В любом случае я уже подписала договор с приходским сборщиком заказов, и он будет поставлять нам работников из работного дома. Кстати сказать, это в основном как раз жители нашей деревни, так что они будут работать в поместье, но по иным расценкам, на мой взгляд, более правильным.

– Но они утверждают, что приходские расценки слишком низки, чтобы можно было содержать семью, – тихо сказала Селия.

– Возможно, – я нетерпеливо мотнула головой, – только вряд ли я виновата в том, что их жены не умеют жить по средствам. И я уж точно не стану поощрять непредусмотрительность и расточительность. Эти расценки установлены Мировым Судьей или самой церковью. Я сейчас не в состоянии платить больше, да это было бы попросту глупо с моей стороны.

Селия выглядела подавленной. Видимо, умерший младенец Дейзи Сауер по-прежнему не давал покоя ее душе.

– Но ведь этот бедный ребеночек… – пролепетала она, но я резко ее прервала:

– Сколько детей у Дейзи Сауер? Пятеро? Шестеро? Естественно, такой семье не хватит на прожитье заработка одного мужчины. Дейзи давно следовало бы перестать рожать детей одного за другим! Будь у нее один-два ребенка, она бы сама увидела, что прекрасно справляется даже при самом маленьком жалованье. Ты оказываешь беднякам весьма плохую услугу, поощряя их высокую рождаемость, Селия!

Я говорила таким тоном, что Селия вспыхнула алым румянцем, потом сразу сильно побледнела и заторопилась уходить.

– Извини, что побеспокоила, – сказала она, собрав жалкие остатки своего достоинства и поворачиваясь к дверям.

Я остановила ее:

– Погоди, Селия! – На этот раз мой голос звучал почти ласково. Она тут же обернулась, и я с нежной улыбкой сказала: – Это я должна перед тобой извиниться. Я вела себя как отвратительная злыдня, и я прошу у тебя прощения.

Она медленно повернулась и снова подошла ко мне. На лице ее было написано недоверие.

– Не надо передо мной извиняться, Беатрис, – сказала она. – Я же знаю, как много у тебя забот. Овцы, коровы, связанные с ними хлопоты. И потом, эта вечная тревога за Джона… Ты прости меня, я впредь не стану тебя беспокоить.

– Ах, Селия! – воскликнула я, протягивая к ней руку. – Не сердись, дорогая. Дело в том, что наше финансовое положением оставляет желать лучшего, и я очень нервничаю из-за этого и чуть что, сразу выхожу из себя.

Познания Селии в области финансов ограничивались примерно тем, сколько мелочи у нее в кошельке, однако она кивнула с таким видом, словно прекрасно все понимает.

– О да, я понимаю тебя! – с искренним сочувствием воскликнула она. – И Джон к тому же в больнице. Доктор Роуз присылал себе в этом месяце отчет о его здоровье?

– Да, – сразу погрустнев, сказала я. – Он пишет, что до выздоровления Джону еще очень далеко. Но он весьма мужественно сражается с искушением.

– А от самого Джона не было ни словечка? – осторожно спросила Селия.

– Увы, нет, – и я, храбро улыбнувшись, покачала головой. – Я, правда, все время ему пишу. Но доктор Роуз считает, что Джон просто пока не готов отвечать ни мне, ни кому бы то ни было другому. Так что я стараюсь не слишком огорчаться.

– А ты бы не хотела навестить его, Беатрис? – спросила Селия. – Дороги наверняка вскоре подсохнут. И потом, всегда лучше увидеть своими глазами, в каком он состоянии.

Я снова печально покачала головой и сказала:

– Нет. Это ни к чему хорошему не приведет. Доктор Роуз вполне определенно дал мне понять, что Джон не готов принимать посетителей и любой неожиданный визит почти наверняка вызовет ухудшение. Видно, придется проявить терпение.

– О да, – вполне искренне согласилась Селия. – Бедный Джон! И бедная ты! – Она ласково обняла меня и поцеловала. – Ну все, я уже ухожу: я понимаю, как ты занята. Но все же прошу тебя: не работай так много и поскорее сделай перерыв. Отдохни и пере-оденься к обеду.

Я кивнула, одарив ее одной из своих мужественных улыбок, и она ушла. Я выждала, когда за дверью в коридоре послышится звук ее удаляющихся шагов, и, открыв один из потайных ящичков своего стола, вытащила оттуда отчеты доктора Роуза и целую пачку писем, адресованных моему мужу. Все эти письма были от Селии.

Доктор Роуз, как и обещал, честно пересылал их мне вместе со своим ежемесячным отчетом. Отчеты, кстати, были весьма оптимистичные, и это весьма меня тревожило; было ясно, что Джону становится все лучше, и если юристы не поторопятся, то он вернется домой раньше, чем я успею воспользоваться его деньгами, чтобы выкупить у нашего кузена права на наследство. Первый отчет доктора Роуза был весьма мрачен. Джон добрался до Бристоля в состоянии наркотического сна и, лишь проснувшись, обнаружил, что его комната заперта, а на окнах решетки. Он прямо-таки обезумел от страха и ярости и проклинал «ту ведьму, что засадила его в эту тюрьму». Он твердил, что эта ведьма, ведьма Широкого Дола, наложила страшные чары на всю свою семью, а его теперь продержит под замком до самой смерти.

Эти речи звучали достаточно безумно, чтобы Джона и впрямь держали взаперти, и я уже надеялась, что он на долгие годы останется в лечебнице доктора Роуза и вдали от Широкого Дола. Однако в последующих отчетах доктора уже появилась надежда на улучшение. Джон явно поправлялся. Он, правда, все еще испытывал определенную тягу к спиртному, но в остальное время был вполне миролюбив и спокоен. Он принимал небольшую дозу настойки опия и ни капли алкоголя. «Я думаю, мы уже можем начинать надеяться», – написал мне доктор Роуз в своем последнем отчете.