Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Старичокъ повертѣлъ письмо въ рукахъ, взглянулъ на углы конверта, на адресъ, на печать, придвинулъ стулъ къ круглому столику, поправилъ лампу, сломалъ печать, развернулъ бумагу и приготовился читать.

Но въ этотъ самый моментъ м-ръ Бобъ Сойеръ, казавшійся спокойнымъ въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ, положилъ свои руки на колѣни и сдѣлалъ уморительную гримасу въ родѣ тѣхъ, какія мы встрѣчаемъ на портретахъ, изображающихъ покойнаго м-ра Гримальди, знаменитаго шута. Случилось, однакожь, что м-ръ Винкель старшій, вмѣсто того, чтобы углубиться въ чтеніе письма, какъ разсчитывалъ Бобъ Сойеръ, устремилъ ненарокомъ пристальный взглядъ на фигуру самого Боба Сойера, и, заключая весьма основательно, что шутовская гримаса имѣетъ цѣлью осмѣяніе его собственной особы, старичокъ сдѣлалъ такую строгую и суровую мину, что черты покойнаго Гримальди мгновенно приняли выраженіе невинной скромности и смиренія.

— Вы что-то говорили, сэръ? — спросилъ м-ръ Винкель послѣ страшнаго молчанія.

— Нѣтъ, сэръ, — отвѣчалъ Бобъ Сойеръ смиреннымъ тономъ.

— Увѣрены-ли вы въ этомъ, сэръ?

— О, да, сэръ, совершенно увѣренъ.

— A мнѣ показалось, что вы дѣйствительно говорили, сэръ, — продолжалъ старый джентльменъ тономъ выразительнаго негодованія, — вы, можетъ быть, смотрѣли на меня, сэръ?

— О, нѣтъ, сэръ, совсѣмъ нѣтъ! — отвѣчалъ Бобъ съ величайшею учтивостью.

— Очень радъ слышать это, сэръ, — сказалъ м-ръ Винкель старшій.

Бросивъ еще разъ сердитый взглядъ на уничтоженнаго Боба, старый джентльменъ пододвинулъ къ себѣ лампу и уже серьезно углубился въ чтеніе письма.

М-ръ Пикквикъ слѣдилъ пристально и внимательно за всѣми движеніями старца, по мѣрѣ того, какъ онъ перебѣгалъ отъ одной строки къ другой, отъ первой страницы ко второй, отъ второй къ третьей, отъ третьей къ четвертой и послѣдней; но ни малѣйшее измѣненіе въ чертахъ лица не могло служить болѣе или менѣе правдоподобнымъ истолкованіемъ чувствованій, съ какими м-ръ Винкель старшій принялъ извѣстіе о супружествѣ своего сына, которое супружество, какъ зналъ м-ръ Пикквикъ, описывалось уже на первой страницѣ послѣ двѣнадцатой строки.

М-ръ Винкель прочиталъ письмо до послѣдняго слова, сложилъ его опять со всею тщательностью и аккуратностью дѣлового человѣка, и въ то самое мгновеніе, какъ м-ръ Пикквикъ ожидалъ неминуемаго взрыва сильныхъ ощущеній, старичокъ обмакнулъ перо въ чернильницу и сказалъ совершенно спокойнымъ тономъ, какъ будто рѣчь шла о какой-нибудь коммерческой бездѣлкѣ:

— Куда адресовать къ Натаніэлю, м-ръ Пикквикъ?

— Въ гостиницу "Коршуна и Джорджа", — отвѣчалъ этотъ джентльменъ.

— "Коршунъ и Джорджъ". A гдѣ эта гостиница?

— На Георгіевскомъ подворьѣ, въ Ломбардской улицѣ.

— Въ Сити?

— Да.

Старый джентльменъ методически записалъ адресъ на изнанковой сторонѣ конверта, бросилъ письмо въ конторку, заперъ ее, положилъ въ карманъ связку ключей и сказалъ:

— Больше, я полагаю, ничто не можетъ удерживать васъ y меня, м-ръ Пикквикъ?

— Ничто, почтеннѣйшій! — вскричалъ озадаченный м-ръ Пикквикъ въ порывѣ негодующаго изумленія. — Ничто! И вы не намѣрены ничѣмъ больше выразить своего мнѣнія по поводу этого великаго событія въ жизни нашего молодого друга? Вы не хотите увѣрить его черезъ меня въ продолженіи своего покровительства и родительской любви? И не будетъ отъ васъ ни одного ласковаго слова, ни одного привѣта этой юной четѣ? Что съ вами, м-ръ Винкель? Образумьтесь, почтеннѣйшій, подумайте!

— Я подумаю объ этомъ на досугѣ,- отвѣчалъ старичокъ. — На этотъ разъ мнѣ нечего сказать. Я человѣкъ дѣловой, м-ръ Пикквикъ, и не привыкъ сгоряча пускаться на какія бы то ни было аферы. Въ настоящемъ случаѣ я никакъ не могу одобрить этого дѣла: обстановка его мнѣ рѣшительно не нравится. Тысяча фунтовъ — небольшая сумма, м-ръ Пикквикъ.

— Что правда, то правда, вовсе небольшая, бездѣльная сумма, — перебилъ Бенъ Аліенъ, проснувшійся въ эту минуту и припомнившій весьма кстати, что самъ онъ прокутилъ с_в_о_ю тысячу фунтовъ наслѣдства безъ малѣйшаго затрудненія. — Вы умный человѣкъ, сэръ. Вѣдь, онъ смышленый малый: какъ ты думаешь, Бобъ?

— Очень радъ, что вы, сэръ, признаете мое мнѣніе справедливымъ, — сказалъ м-ръ Винкель старшій, бросая презрительный взглядъ на Бена Аллена, продолжавшаго глубокомысленно качать головой. — Дѣло вотъ въ чемъ, м-ръ Пикквикъ; я позволилъ своему сыну совершить подъ вашимъ руководствомъ нѣсколько путешествій съ тою цѣлью, чтобы онъ приглядѣлся къ людямъ и отвыкъ отъ своихъ пенсіонныхъ привычекъ; но я никогда не уполномочивалъ его на женитьбу безъ моего согласія. Онъ знаетъ это очень хорошо. Стало быть, если мнѣ вздумается лишить его своего отеческаго покровительства, Натаніэль не будетъ имѣть никакого права изумляться или сѣтовать на меня. Впрочемъ, я буду писать къ нему, м-ръ Пикквикъ. Прощайте, спокойной вамъ ночи, сэръ. Маргарита, проводите этихъ господъ.

Все это время Бобъ Сойеръ неугомонно толкалъ м-ра Бена Аллена, поощряя его сказать что-нибудь съ своей стороны въ защиту праваго дѣла. На этомъ основаніи Бенъ Алленъ, безъ всякихъ предварительныхъ соображеній, вдругъ разразился краткою, но сильно патетическою рѣчью:

— Сэръ! — воскликнулъ м-ръ Бенъ Алленъ, раскрывъ свои мутные глаза на стараго джентльмена и размахивая вверхъ и внизъ своею правою рукою, — сэръ, стыдитесь самихъ себя… стыдитесь этихъ стѣнъ, сэръ!

— Какъ братъ жены моего сына, вы, конечно, превосходный судья въ этомъ дѣлѣ,- отвѣчалъ м-ръ Винкель старшій. — Довольно объ этомъ. Прошу васъ не возражать, м-ръ Пикквикъ. Прощайте, господа.

Съ этими словами старичокъ взялъ свѣчу и, отворивъ дверь, учтиво попросилъ гостей освободить его отъ дальнѣйшихъ переговоровъ.

— Вы станете жалѣть объ этомъ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, съ трудомъ удерживая порывы своего негодованія.

— Это мы увидимъ, — отвѣчалъ спокойно м-ръ Винкель старшій. — Еще разъ, господа, желаю вамъ спокойной ночи.

М-ръ Пикквикъ пошелъ на улицу сердитой стопой, въ сопровожденіи м-ра Боба Сойера, совершенно оглушеннаго непреклонно строгимъ рѣшеніемъ стараго джентльмена. За ними покатилась шляпа Бена Аллена, и черезъ минуту самъ Бенъ Алленъ появился на лѣстничной ступени y подъѣзда. Всѣ три джентльмена хранили глубокое молчаніе во всю дорогу и, не поужинавъ, разошлись въ гостиницѣ по своимъ спальнямъ. Углубляясь на досугѣ въ сущность и вѣроятныя послѣдствія своего визита, м-ръ Пикквикъ скоро пришелъ къ заключенію, что ему никакъ не слѣдовало отваживаться на эту поѣздку, не собравъ напередъ отчетливыхъ свѣдѣній о характерѣ м-ра Винкеля старшаго, который оказался въ такой ужасной степени дѣловымъ человѣкомъ.

Глава L. Мистеръ Пикквикъ встрѣчаетъ одного изъ своихъ старыхъ знакомыхъ, и этому счастливому обстоятельству читатель обязанъ поразительно интересными подробностями относительно двухъ великихъ людей, могущественныхъ и славныхъ въ литературномъ мірѣ

М-ръ Пикквикъ проснулся, по обыкновенію, въ восемь часовъ. Наступившее утро всего менѣе могло разсѣять въ душѣ великаго человѣка непріятныя впечатлѣнія, произведенныя неожиданными послѣдствіями вчерашняго визита. Небо было пасмурно и мрачно, воздухъ затхлъ и сыръ, улицы мокры и грязны. Дымъ лѣниво выходилъ изъ трубъ, какъ будто y него не хватило храбрости подняться къ облакамъ; дождь капалъ медленно и вяло, какъ будто не смѣя превратиться въ ливень. Боевой пѣтухъ на трактирномъ дворѣ, лишенный всѣхъ признаковъ своего обычнаго одушевленія, печально покачивался на одной ножкѣ въ уединенномъ углу; оселъ, понуривъ голову, расхаживалъ въ созерцательномъ расположеніи духа, какъ будто въ глупой головѣ его мелькала мысль о самоубійствѣ. На улицѣ, кромѣ зонтиковъ, не было видно никакого предмета, и ничего не слышалось, кромѣ паденія дождевыхъ капель.

Завтракъ былъ очень скученъ, и разговоръ между нашими путешественниками вовсе не клеился. Даже м-ръ Бобъ Сойеръ живо чувствовалъ на себѣ одуряющее вліяніе погоды. Онъ былъ теперь, по его собственному выраженію, "сбитъ съ панталыка". М-ръ Пикквикъ и Бенъ Алленъ были тоже не въ своей тарелкѣ.

Въ тоскливомъ ожиданіи лучшей погоды, путешественники перечитали послѣдній нумеръ лондонской вечерней газеты отъ первой строки до послѣдней, перетоптали коверъ въ своей комнатѣ отъ перваго до послѣдняго рисунка, повысмотрѣли всѣ картины на стѣнахъ и перепробовали, безъ малѣйшаго успѣха, всѣ предметы для разговора. Наконецъ, м-ръ Пикквикъ, дождавшись полудня и не видя никакой перемѣны къ лучшему, позвонилъ и отдалъ приказаніе закладывать лошадей.

Заложили и поѣхали. Дождь полилъ сильнѣе, слякоть по дорогѣ увеличивалась съ каждою минутой, и огромные куски грязи летѣли безпрепятственно въ открытыя окна экипажа, такъ что пассажирамъ во внутренности кареты было почти столько же неловко, какъ и тѣмъ, которые по-прежнему помѣстились на запяткахъ. При всемъ томъ, въ самомъ движеніи и живомъ сознаніи чувства дѣятельности заключалось уже безконечное превосходство передъ скучнымъ и томительнымъ бездѣйствіемъ въ скучной комнатѣ, откуда, безъ всякой цѣли и намѣренія, приходилось смотрѣть на скучную улицу и дождевыя капли. Оживленные путешественники не могли понять, зачѣмъ и отчего они такъ долго отсрочивали свою поѣздку.