Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

тщательно осмотрел машину, нет ли повреждений. Все было в порядке. Когда мы с Санчей под руки подвели к трапу монаха Симеона, даже бывалый капитан усомнился, глядя на нас вниз с борта корабля:

– Куда вы такого больного старика везете? Он же до Стамбула не дотянет!

Монах Симеон поднял голову:

– Настоящий моряк куда хочешь дотянет!

– Боевой у вас старикан! – с капитанского мостика послышался хохот моряков. – Такой точно доплывет…

С причала махала косынкой наш единственный провожающий – Ирина Владимировна. В море корабль вышел ходко: за кормой взвихрилась широкая пенная дорожка. Белеющий в дымке Сочи, Кавказ со снежными далекими вершинами, остались далеко позади, навсегда уходя в невозвратное, трогательно родное, прошлое, со всеми его судьбами и переживаниями.

Слушай, монах: Когда возненавидишь душу свою, лишь тогда полюбишь людей, ибо любовь не живет во тьме душевных привязанностей. Лишь когда отречешься от самого себя, лишь тогда обретешь благодать, ибо благодать приходит в очищенное от страстей сердце. И когда станешь ничем, лишь тогда стяжешь мудрость Духа Божия, ибо Он дышит, где хочет. А хочет дышать Он в свободе духа твоего, лишенного всякого самомнения и суетных помышлений. Когда станешь мертвецом прежде своей смерти, то поистине достигнешь безсмертия, представляющегося вымыслом для мирского ума, впившегося в плоть, как клещ в тело. Лишь когда отречешься от своего эгоизма и власти его, войдет в тебя сила Божия, могущая и горы передвигать. Только тогда, когда земное время, словно пыль, сумеешь попрать непоколебимостью ума своего, сможешь ощутить во всей полноте жизнь вечную. Безсильной тогда становится смерть и несуществующей, а жало ее притупляется и истлевает, ибо сама смерть истлеет в себе навеки для безсмертного духа человеческого. Припадаю и я, смертный, к святому безсмертию Твоему, Боже, ибо ведаю – оно ближе ко мне, чем пугало смерти, потому что смерть – не страшнее, чем пугало в поле, колеблемое ветром.

УТРАЧЕННЫЕ НАДЕЖДЫ

Что такое святость Твоя, Боже? Для моего безкрылого ума прошу, дай мне крылья Божественного разума, чтобы смог дух мой взлететь к святым разумениям Твоим! Если я боюсь чего-то и страшусь больше, чем трепещу в благоговении пред Тобою, то понимаю – в страхе невозможно стать святым. Значит, святость, для моего разумения – это безстрашие пред всем, что не есть Бог. Если я люблю что-то сильнее, чем горит в сердце моем огонь любви к Тебе, то вижу, что в привязанности невозможно стать святым. Значит, святость, для моего постижения, – это непривязанность или нищета духа. Если я закован в цепи плоти, а плоть – это смерть, то постигаю благодатью Твоей, что если я раб плоти, тогда я – очередная жертва смерти. Значит, безсмертие – это совершенное утверждение в безплотном Святом Духе Твоем, ибо Дух Святой есть жизнь вечная. Только в святости открываются мне врата Царства Твоего, Царства истины, и в него дай войти мне, как безчисленным сонмам душ, освященных и ведомых Духом Святым, словно малое дитя Твоей вечности, Возлюбленный Иисусе!

Берег последний раз показался в вечерней дымке белоснежными вершинами гор, озаренных закатным лучом, и скрылся в непроницаемой темноте. Наши любители посидеть за чаем потирали руки: рейс долгий, двое суток, теперь можно побаловаться чайком и поужинать. Отец Симеон, выпив горячего чая, почувствовал усталость и уснул. В открытом море началась сильная качка. Море штормило. В стекло иллюминатора звонко ударяли прозрачные брызги крутой волны.

Когда я вышел на палубу, ветер швырял соленой морской пеной в лицо, поэтому пришлось спуститься вниз. Но ожидаемого ужина в кругу друзей я не увидел. Открытые рыбные консервы, которые так нравились моим товарищам, а также хлеб и чай стояли нетронутыми. Бледный иеромонах лежал на койке. Послушник Александр, с выражением тоски на лице, извинился и ушел в туалет. Через несколько минут вернулся и присел к столу. Но вид пищи вызвал у него новый приступ тошноты и он выбежал в коридор. Отец спокойно спал, посапывая на койке. Мне пришлось одному доедать расставленный на столе нехитрый ужин: помидоры и огурцы, а также чай с печеньем. Консервы я убрал в холодильник.

Хотя за стеклом стемнело, в небе еще бродили алые закатные всполохи, которыми мне захотелось полюбоваться с палубы. В тесном коридоре я увидел почти всю небольшую команду корабля, сидевшую на корточках у туалета. Должно быть, Санча находился внутри.

– Разве моряки болеют морской болезнью? – спросил я у судового матроса.

– Еще как! – услышал я в ответ. – Сколько плаваем, столько и болеем…

На палубе дул сильный ветер. Небо, в быстро темнеющих темно-багровых полосах заката, было красиво. В лицо порывами ударяли соленые брызги. По бокам корабля вздымались пенные буруны от стоячих мощных волн, рассекаемых форштевнем. Иногда судно сотрясали сильные удары крупных волн.

Капитан позвал меня в рубку.

– Эй, батюшка, становись рядом! Посмотри на нашу работу, – он весело подмигнул рулевому матросу, тот понимающе