Соседи (СИ) - Коруд

из его памяти. А может, и нет. В любом случае, видел бы он её опухшее лицо и глазки-щелочки на утро после того разговора, был бы к ней немного гуманнее. Зато мама видела всё: прибежала ночью на звуки прорвавшихся рыданий, застала дочь в расхлябанном состоянии и пришла в ужас. А после вновь завела волынку о том, что не надо, мол, вешать лапшу ей на уши. Что она не слепая и способна выстроить причинно-следственные связи. Что всё ей указывает на одно: на Егора! Что этого она и боялась. Что всё повторяется.

Напоминать о прошлом в и без того тяжелый период было жестоко. Потому что… да, может, всё и повторяется: Егора после разговора в прихожей Ульяна тоже ни разу не слышала и не видела. Ни разу не удалось застать его дома. Просыпалась в шесть утра от рёва «Ямахи» под окном, а засыпала после полуночи, когда звуки мотора вновь оглашали двор. От школы по-прежнему приходилось добираться самостоятельно, благо с приходом осени занятия передвинули на более приличное время, и получалось не так поздно. Но тот факт, что у мамы всегда и во всём виноват Егор, задевал и раздражал просто неимоверно. И язык за зубами Уля удержать всё-таки не смогла: вскинулась, выговорила ей, что к её состоянию Егор ни малейшего отношения не имеет. Что дело в интернет-знакомом, только-только рассказавшем о детстве в детдоме. Вывалила на мамину голову всё, что особенно врезалось в память: и о прошлом его, и о настоящем. И в затихающей истерике заснула в её руках: под вздохи, поглаживания по волосам и спине и растерянное бормотание. Помнит, как сказанное Томом пульсировало в уходящем в спящий режим мозгу. «Мне был привычнее удар в рожу или под дых, чем поглаживание по голове. О поглаживаниях там никто и не мечтал. Я не знал, что это». Помнит, как благодарила судьбу за своих родителей, за то, что с самого рождения знала, что это. Осознание, что принимала их любовь как данное, не подозревая, что ведь может быть и иначе, растворилось в густой дымке.

19:02 Кому: Папа: Пап, привет. У тебя все нормально? Просто маякни.

Писать папе было, может, и глупо, но Ульяна решила проверить всех. И почти до всех дотянулась, кроме…

Кроме Егора. Внутри расцветала тревога, беспокойство монотонно вытягивало жилы. «Ямаху» она слышала рано утром и вроде слышала минут тридцать назад, но домой он не заходил: обычно слышно, как ключи звенят. Наверное, у бабы Нюры.

19:03 От кого: Папа: Дочь, всё хорошо. Что-то случилось?

19:03 Кому: Папа: Нет, всё в порядке. Хотела убедиться. Отбой.

Коржик продолжал безумствовать: ретировавшись к прихожую, он теперь драл глотку у входной двери. Ульяна всегда относилась к чужим просьбам с уважением, так что дошла до кота и заглянула в глазок. Никого. В смятении покосилась на животное, пытающееся прорыть в стальном листе тоннель, и вернулась на кухню, чтобы всё-таки открыть балкон. Егора дома точно нет, но её коту никогда не было дела до того, на месте ли хозяин соседней квартиры. Ко встречам с ним Коржик готовился задолго до его появления.

Характерное поскрипывание петель балконной двери должно было сообщить Коржу, что путь свободен, однако кошак и ухом не повел: страшный скрежет нарастал под аккомпанемент ставших воистину истошными воплей. Вернувшись в прихожую, Ульяна поняла, почему звук стал просто невыносимым: Коржик сидел на попе и в остервенении рыл себе проход уже двумя лапами.

«Ты ж у нас кастрированный… И сезоном ты ошибся… А вдруг в доме пожар?..»

Маразм! Она всё-таки сошла с ума вместе со своим котом! На пару! Повернув замок, Уля с опаской выглянула в общий коридор, втянула носом воздух и в сомнении уставилась на соседнюю дверь, а кот, стремглав вылетев из квартиры, устремился прямиком к лифтам.

— Коржик! Сюда иди!

Сейчас только убедится во всем еще раз и заберёт это несносное животное. Выйдя в тамбур, Уля прислонилась ухом к двери одиннадцатой квартиры и внимательно прислушалась: у Егора там стояла мертвенная тишина. Рука уже потянулась к звонку, как вдруг…

— Ой, котик! А ты чей? Потерялся? Ну, иди сюда… — раздался вдруг молодой женский голос. От неожиданности Ульяна замерла истуканом, пытаясь понять, откуда звук, если в коридоре пусто и двери лифта точно не открывались.

— Это мой! — кинулась она на голос. Еще не хватало, чтобы кто-то похитил её кота прямо у неё из-под носа!

Возле лифтов обнаружилась их новая соседка — да-да, та самая, что въехала в квартиру напротив в начале лета. Та самая, милостью которой однажды Уля оказалась перед закрытой дверью, разделяющей лифты и тамбур, и попалась в чужие мерзкие лапы. Только о своих грехах девушке этой, очевидно, ничего не известно. Разогнувшись, — видимо, шансы быть сцапанным у Коржа всё-таки имелись — она приветливо улыбнулась:

— А я выходила покурить, возвращаюсь, а тут котик. Ну, я так сразу и поняла, что домашний. Красивый какой! Меня Светлана зовут. А вас?

— Ульяна, — отозвалась Уля растерянно, подхватывая Коржика на руки. Тот, мгновенно вывернувшись, плюхнулся на пол. Светлана изумленно повела бровью, возможно даже засомневавшись, что прописан этот кот действительно в квартире Ильиных. — Он очень беспокоится последние минут двадцать. Вот, вышла на всякий случай проверить соседей, а он взял и выскочил, — нервно пояснила Уля, вновь подбирая извивающегося Коржа.

— Может, у него просто что-то болит? Не обязательно же, что что-то случилось… — предположила соседка.

— Может. Я не зна…

Створки лифта распахнулись, и две головы на автомате повернулись на звук.

— О Господи!

Это подала голос Светлана. Потому что у Ули начисто пропал дар речи, язык к нёбу приклеился, под ногами завертелся пол, а сердце — сердце просто остановилось. Ничего, казалось бы, катастрофического, она ведь не боится вида крови, а человек перед ней каким-то образом держится на ногах, но… Ей плохо!

— Привет, — прохрипел Егор, вываливаясь из лифта и чуть пошатывающейся походкой устремляясь в тамбур. Корж, резко вырвавшись из Улиных рук, потрусил следом с жалобным мяуканьем.

— Егор! Это нужно обработать! Может, вызвать скорую? Я могу! — залепетала Света.

Она явно умела держать себя в руках, умела в нужный момент собрать мозги в кучку, проанализировать ситуацию и действовать, а не стоять столбом с круглыми зенками, не в силах губ разлепить. Она — умела, в отличие от Ули, чувствовавшей, как из-под ног исчезает земля. Капельки крови на полу лишали её разума и остатков самообладания. Кровь. На измазанной землей белой футболке, на лацкане и рукавах грязной порезанной джинсовки, той самой, которую он ей после