Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг. - Александр Иванович Спиридович

единственное, видимо способное прекратить революцию и спасти Россию от ужасов анархии. Генерал-адъютант Эверт“.

Всеподданнейше докладывая эти телеграммы Вашему Императорскому Величеству, УМОЛЯЮ БЕЗОТЛАГАТЕЛЬНО ПРИНЯТЬ РЕШЕНИЕ, КОТОРОЕ ГОСПОДЬ БОГ ВНУШИТ ВАМ. Промедление грозит гибелью России. Пока армию не удастся спасти от проникновения болезни, охватившей Петроград, Москву, Кронштадт и другие города, ручаться за сохранение дальнейшее высшей дисциплины нельзя. Прикосновение же армии к делу внутренней политики будет знаменовать неизбежный конец войны, позор России, развал ее. Ваше Императорское Величество горячо любите родину и ради ее целости, независимости, ради достижения победы соизволите принять решение, которое может дать мирный и благополучный исход из создавшегося более чем тяжкого положения. Ожидаю повелений.

2 марта 1917 г. № 1878. Генерал-адъютант Алексеев».

Телеграмма из Ставки произвела в штабе большую сенсацию. Особенно телеграмма великого князя. Генерал Рузский внимательно ознакомился с нею и со всеми переданными в штаб новостями, которые Ставка просила доложить его величеству. Личное мнение Рузского совпадало с мнением других главнокомандующих. Генералы штаба разделяли его.

За завтраком Рузский сказал генералам Данилову и Савичу, что они поедут с ним на доклад к его величеству.

— Я вижу, — сказал Рузский, — что государь мне не верит. Сейчас, после обеда, поедем к нему втроем. Пускай он помимо меня еще выслушает вас.

Рузский знал, что они поддержат его.

Генерал Юрий Данилов был хорошо известен государю по старой Ставке. Знал государь и генерала Савича. Савич был начальником снабжения фронта. Некогда он состоял начальником штаба Корпуса жандармов, был другом дворцового коменданта Дедюлина, и от последнего государь слышал много хорошего про Савича. В Корпусе жандармов Савич прославился как правдивый, прямой и резкий до грубости человек.

Немного позже, в 2 часа 30 минут генералы Рузский, Данилов и Савич входили в салон вагона-столовой царского поезда.

О том, как происходила та знаменитая аудиенция, я слышал позже от генералов Данилова и Савича. Я привожу описание аудиенции, как она изображена генералом Савичем и помещена в «Русской летописи».

«Приехали на вокзал около 2 с половиной часов дня 2 марта, и все трое немедленно были приняты государем в салон-вагоне, столовой императорского поезда. Кроме государя и их, никого не было, и все двери были закрыты плотно.

Государь сначала стоял, потом сел и предложил всем сесть, а оба генерала все время стояли навытяжку. Государь курил и предложил курить остальным. Рузский курил, а генералы не курили, несмотря на повторное предложение государя.

Рузский сначала предложил для прочтения государю полученные телеграммы, а затем обрисовал обстановку, сказав, что для спасения России, династии сейчас выход один — отречение его от престола в пользу наследника. Государь ответил: „Но я не знаю, хочет ли этого вся Россия?“ Рузский доложил: „Ваше величество, заниматься сейчас анкетой обстановка не представляет возможности, но события несутся с такой быстротой и так ухудшают положение, что всякое промедление грозит неисчислимыми бедствиями. Я вас прошу выслушать мнение моих помощников, они оба в высшей степени самостоятельные и притом прямые люди“.

Это последнее предложение с некоторыми вариациями Рузский повторил один или два раза. Государь повернулся к генералам и, смотря на них, заявил: „Хорошо, но только я прошу откровенного мнения“.

Все очень сильно волновались. Государь и Рузский очень много курили. Несмотря на сильное волнение, государь отлично владел собою.

Первым говорил генерал Данилов о том, что государь не может сомневаться в его верноподданнических чувствах (государь его знал хорошо), но выше всего долг перед родиной и желание спасти отечество от позора, приняв унизительные предложения от желающего нас покорить ужасного врага, и сохранить династию. Он не видит другого выхода из создавшегося тяжкого положения, кроме принятия предложения Государственной думы.

Государь, обратясь к другому генералу, спросил:

— А вы такого же мнения?

Генерал этот (С. С. Савич) страшно волновался. Приступ рыданий сдавливал его горло. Он ответил:

— Ваше императорское величество, вы меня не знаете, но вы слышали обо мне отзывы от человека, которому вы верили.

Государь:

— Кто это?

Генерал:

— Я говорю о генерале Дедюлине.

Государь:

— О да.

Генерал чувствовал, что он не в силах больше говорить, так как он сейчас разрыдается, поэтому он поспешил закончить:

— Я человек прямой, и потому я вполне присоединяюсь к тому, что сказал генерал Данилов.

Наступило общее молчание, длившееся одну-две минуты. Государь сказал:

— Я решился. Я отказываюсь от престола, — и перекрестился.

Перекрестились и генералы. Обратившись к Рузскому, государь сказал:

— Благодарю вас за доблестную и верную службу, — и поцеловал его.

Затем государь ушел к себе в вагон» (Русская летопись).

Рассказывая приведенное выше мне лично, генерал С. С. Савич, которого я давно и хорошо знал, прибавил лишь, что, перед тем как спросить мнение генерала Рузского и двух других генералов, государь долго и внимательно читал все телеграммы Алексеева и главнокомандующих армиями, а также все телеграммы со сведениями о Петрограде.

Государь, видимо, был очень задет сведениями о своем Конвое, о приходе в Государственную думу его Конвоя и великого князя Кирилла Владимировича. Когда же государь выслушал личное мнение Рузского и мнения обоих генералов, он тихо отошел к окну.

Прошло минуты две ужасной, тягостной тишины. Вдруг государь обернулся и как-то особенно странно произнес:

— Я решился. Я отказываюсь от престола. — Перекрестился.

Странное было у него лицо. Как ошеломленные, остались в салоне генералы. Вошел взволнованный генерал Воейков с вопросом: «Что случилось?» Ему отвечали неохотно и недружелюбно. Рузский упрекнул его за прошлое, но в это время пришел граф Фредерикс, и Воейков ушел.

Совершенно расстроенный и взволнованный граф Фредерикс сказал, что государь сообщил ему о случившемся и спросил его мнения. Но он не решился что-либо советовать, не зная их мнения. Генералы стали объяснять графу, что было доложено его величеству.

Выслушав, граф сказал:

— Никогда не ожидал, что доживу до такого ужасного конца. Вот что бывает, когда переживешь самого себя…

В это время пришел государь, передал телеграмму для Родзянко и, сказав, что пойдет писать телеграмму для Алексеева, удалился. Рузский прочел телеграмму и, заметив, что в ней пропущено про великого князя Михаила Александровича, просил доложить это его величеству. Граф взял телеграмму и пошел к государю.

Через несколько минут государь принес и вручил Рузскому две телеграммы. В одной, адресованной председателю Государственной думы, значилось:

«Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родимой матушки России.

Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына, с тем чтобы он оставался при мне до совершеннолетия, при регентстве брата моего Михаила Александровича. Николай».

Другая телеграмма на имя генерала Алексеева гласила:

«Во имя блага,