Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг. - Александр Иванович Спиридович

во дворце самое строгое неодобрение. И вдруг больно всех ударило сообщение, что и последние две роты экипажа (1-я и 3-я) ушли в Петроград. Одна из Александровки, другая из павильона. Но все семнадцать офицеров батальона (за исключением молодого Кузьмина), во главе с командиром батальона Мясоедовым-Ивановым, явились во дворец в распоряжение ее величества. Во дворец же было принесено и сдано знамя экипажа, при котором находился мичман Черемшанский. Вечером императрица вышла к офицерам, поблагодарила их за преданность и верную службу и высказала пожелание, чтобы офицеры вернулись в Петроград в свою часть.

Офицеры исполнили желание ее величества и в следующие же дни подверглись преследованиям, а некоторые и арестам.

Поздно вечером императрица написала два одинаковых письма государю и вручила их молодым офицерам: Соловьеву и Грамотину, пообещавшим доставить их его величеству.

Императрица писала: «…Все отвратительно, и события развиваются с колоссальной быстротой. Но я твердо верю, и ничто не поколеблет этой веры — все будет хорошо… Ясно, что они хотят не допустить тебя увидеться со мной прежде, чем ты подпишешь какую-нибудь бумагу, Конституцию или еще какой-либо ужас в этом роде».

О членах царской семьи и о близких служащих царица писала: «Борис уехал в Ставку. Георгий в Гатчине, не дает о себе знать и не приезжает. Кирилл, Ксения, Миша не могут выбраться из города, твое маленькое семейство достойно своего отца. Я постепенно рассказываю о положении старшим и Корове…[173] Беби я сказала лишь половину… Все в отчаянии, что ты не едешь. Лили — ангел, неразлучна, спит в спальне. Мария со мной… Гротен — совершенство. Ресин спокоен. Старая чета Бенкендорф ночует в доме, а Апраксин пробирается сюда в статском. Я пользовалась Линевичем, но теперь боюсь, что и его задержали в городе. Никто из наших не может приехать… Все мы бодры, не подавлены обстоятельствами, только мучаемся за тебя и испытываем невыразимое унижение за тебя, святой страдалец. Всемогущий Бог да поможет тебе…»

Царица просила государя носить крест Распутина, «если даже и неудобно, ради моего спокойствия…». То было последнее письмо.

А в Царском Селе шел грабеж. Громили винные магазины. Разнузданные банды солдат бродили по городу. Но между городом и дворцом была установлена нейтральная полоса, банды и толпа за нее не переступали.

Во дворец уже проник слух, что возможно отречение.

Слуху не хотелось верить.

В тот день, 2 марта, Таврический дворец кишел толпой как муравейник. С утра на стенах и заборах появился «Приказ № 1». Солдаты были в восторге. Офицеры в панике. Во дворе против главного входа нельзя протолкаться — сплошная стена солдат. В комнатах говорят про намеченных новых министров. Портфель министра юстиции, чтобы угодить рабочим, отдан Керенскому, хотя раньше прочно стояла кандидатура Маклакова. Керенский, несмотря на решение Исполкома не входить в правительство, принял портфель, и, когда объявил об этом в Совете рабочих и солдатских депутатов, гром аплодисментов как бы санкционировал его назначение. Этому назначению многие, далеко не революционеры, искренне радовались, так как популярность Керенского в массах была велика и он один умел влиять на толпу. Керенский бросил толпе обещание добиться амнистии сосланным большевикам, и толпа неистовствовала от восторга.

После 3 часов в Екатерининском зале говорил Милюков, министр иностранных дел. Он расхваливал военного министра Гучкова и финансов — Терещенко. На сыпавшиеся из толпы вопросы о государе, о династии, Милюков заявил: «Старый деспот, доведший страну до полной разрухи, сам откажется от престола или будет низложен. Власть перейдет к регенту великому князю Михаилу Александровичу. Наследником будет Алексей».

Толпа отвечала протестами и криками «Долой, республика, республика!». Агенты Исполкома агитировали против династии, уверяя солдат, что, каков бы ни был государь, — станут преследовать за революцию. Манифестация против монархии со стороны рабочих и солдат была столь внушительна и так энергично поддержана Исполкомом перед новыми министрами, что Милюкову пришлось заявить толпе, что мнение о будущем монархе и регенте есть его личное мнение.

Так либералы уже сдавали свои позиции революционной демократии.

А между тем днем появились афиши с телеграммой великого князя Николая Николаевича, что он коленопреклоненно умолял государя об отречении. Солдаты неистовствовали от восторга: «Микола, Миколай Миколаевич за нас, ура, ура! Долой!» Часов после четырех среди министров уже положительно говорили, что государь отрекся в Пскове. Кто-то пустил утку, что и в Германии революция. Это было напечатано в московском «Русском слове». Толпа неистовствовала от восторга. Сам председатель Совета рабочих и солдатских депутатов Чхеидзе, по словам Суханова, стоя на столе, «потрясая какими-то скомканными листами бумаги, выкатив глаза, подпрыгивал на пол-аршина и что было сил кричал „ура!“».

Еще с большим усердием шли аресты. В 6 часов вечера по личному приказанию Керенского (уже министра юстиции) был арестован генерал Спиридович[174]. За ним приехал офицер Михайловского артиллерийского училища с конвоем, и генерала доставили сначала в Таврический дворец, откуда, по приказанию Некрасова, отвезли в Петропавловскую крепость. Этим арестом закончилась официальная служба генерала «царю и родине». Он был уволен в отставку и содержался под стражей до 2 октября 1917 года.

Между тем в Ставке Верховного главнокомандующего в Могилеве с утра 2 марта шла лихорадочная работа по свержению государя с престола. Уже более суток генерал Алексеев стоял за отречение государя, что главным образом и ободряло Родзянко. Рано утром 2 марта генерал Алексеев, ознакомившись с телеграммой генерала Рузского о его разговоре с Родзянко, принял открыто уже сторону тех, кто добивался отречения государя императора. С этого момента генерал Алексеев открыто, официально принимал ряд мер, чтобы склонить государя императора передать престол наследнику цесаревичу.

Около 9 часов утра, по приказанию генерала Алексеева, генерал-квартирмейстер Лукомский вызвал к аппарату генерала Данилова (в Пскове) и передал ему следующее:

«Здравствуй, Юрий Никифорович. У аппарата Лукомский. Генерал Алексеев просит сейчас же доложить главкосеву, что необходимо разбудить государя и сейчас же доложить ему о разговоре генерала Рузского с Родзянко. Переживаем слишком серьезный момент, когда решается вопрос свержения государя с престола. Уже более суток генерал Алексеев убедительно просит безотлагательно это сделать, так как теперь важна каждая минута и всякие этикеты должны быть отброшены.

Генерал Алексеев просит, по выяснении вопроса, немедленно сообщить, дабы официально и со стороны военных властей сделать необходимое сообщение в армии, ибо неизвестность хуже всего и грозит, что начнется анархия в армии. Это официально.

А теперь я прошу тебя доложить от меня генералу Рузскому, что, по моему глубокому убеждению, выбора нет и отречение должно состояться. Надо помнить, что вся царская семья находится в руках мятежных войск, ибо,