Загадка лондонского Мясника - Тони Парсонс

Наташа посмотрела в мою сторону. Будто и не узнала меня – лицо под вуалью осталось непроницаемым. Когда мы с Мэллори приехали на кладбище, я видел на улице ее любовника. Тот стоял с другими водителями и тайком покуривал сигарету. Даже теперь этот парень больше смахивал на шофера Наташи, чем на ее мужчину. Дался он мне, с раздражением подумал я.

– Кем были мы друг для друга, тем мы и останемся, – повторил капитан, и его голос взлетел под высокие своды часовни. – Зовите меня старым привычным именем. Говорите со мной так же просто, как говорили всегда. Не меняйте интонаций. Не принуждайте себя носить маску скорби.

Мэллори наклонился ко мне и беззвучно шепнул:

– Смотрите.

Салман Хан плакал. Я не видел его лица, но плечи индийца вздрагивали. Он закрыл лицо руками. Бен Кинг медленно повернулся к нему, сочувственно сказал что-то на ухо и продолжил слушать своего брата. Гай Филипс наблюдал за этой сценой с холодным безразличием.

Хан смахнул слезы и, кажется, перестал рыдать.

– Жизнь все та же, какой была всегда, – сказал капитан Кинг, и я заметил, как по его красивому израненному лицу скользнула улыбка. – Она осталась прежней, ее течение не прервалось. Почему я должен исчезнуть из ваших мыслей, когда исчезаю с глаз?

Он сделал паузу.

– Я жду вас где-то поблизости, я рядом.

Кинг сложил листок.

– И все хорошо, – закончил он.

Я оглядел собравшихся в часовне мужчин и женщин. Почти все они были молодыми, лет тридцати. Некоторые взяли с собой детей. Лица у всех были бледные, потрясенные безвременной и жестокой смертью ровесника.

Капитан Кинг вернулся на место. Говорил теперь викарий:

– Приидите, благословенные отца моего, наследуйте царство, уготованное вам от создания мира.

У Хьюго Бака было много друзей, но в конце службы у гроба встали четверо мужчин из первого ряда. И тогда я впервые смог рассмотреть их как следует.

Салман Хан, подтянутый процветающий предприниматель, уже взял себя в руки, но горечь утраты его словно придавила.

Гай Филипс оказался румяным здоровяком. Верхняя пуговица на рубашке расстегнута, взгляд сонный и, пожалуй, немного скучающий, на лице – сеточки кровеносных сосудов, что появляются у пьяниц с двадцатилетним стажем. Он напоминал тренера, какими их изображают в голливудских фильмах, – в нем чувствовалась точно такая же благодушная жестокость.

Серьезный и сдержанный Бен Кинг производил сильное впечатление. Лицо у него было гладким, без шрамов, и оттого брат-близнец, Нэд, казался его отражением в кривом зеркале.

По команде Бена Кинга четверо мужчин встали у гроба: близнецы впереди, Хан и Филипс сзади. Снова команда; они присели, сцепили руки и встали как один, подняв гроб на плечи. Группа медленно двинулась по проходу, следом шли родители и вдова Бака.

Играла музыка. Люди всхлипывали, в том числе и Салман Хан. Видимо, горе переполнило его, когда на плечо легла тяжкая ноша, и на этот раз ни один из друзей не стал ему мешать. Прослезились в часовне многие, оплакивая покойника или собственную жизнь. Наташа смотрела прямо перед собой. Она прошла мимо, даже не взглянув на меня, и ее зеленые глаза под вуалью остались сухими.

У выхода из часовни стояла моложавая блондинка, судя по виду – бывалая наездница. Она раздавала красные розы. Мы с Мэллори держались в стороне, пропуская толпу, и вышли позже всех, когда ни женщины, ни роз уже не было, а все собравшиеся направлялись к могиле.

По особой просьбе родственников для захоронения выделили место в западной части кладбища. Это место было похоже на видение из сна. Мы поднимались по крутой тропинке, что вилась между рядами огромных гранитных крестов, статуй, на чьих лицах оставили след столетия, массивных склепов. У дверей одного из них навеки уснула гигантская каменная собака. Ангел уносил на небеса спящего ребенка. И все это завоевала природа. Свет заходящего солнца скрывали кроны старых деревьев, надгробия опутал плющ, будто заявляя свое право на них, повсюду цвели дикие цветы.

Сквозь заросли долетел голос, читающий погребальную молитву. Я поежился. Чувствовалось приближение зимы.

– Говорю вам тайну, – произнес викарий.

– Послание к Коринфянам, – одобрительно кивнул Мэллори. – Воскресение из мертвых. Попробуем подойти поближе.

– Не все мы умрем, но все изменимся. Вдруг, во мгновение ока, при последней трубе.

Мы обошли толпу. На открытом воздухе, над могилой люди рыдали громче. Дети тоже расплакались, увидев горе взрослых.

– Ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, и мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетленное, и смертному сему надлежит облечься в бессмертие.

В море черного цвета брызгами рассыпались красные розы. Мы встали за викарием прямо напротив траурного собрания. Сквозь толпу я видел ближайших родственников и друзей покойного. Его родители были убиты горем. Рядом, обнимая их, стоял Бен Кинг. Политик старался утешить каждого. Только Наташа Бак осталась бесстрастной, точно оцепенела.

– Поглощена смерть победою. Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа?

Зажужжал электронный механизм, и гроб начал опускаться.

Нэд Кинг бросил в могилу розу, его примеру последовали другие. Казалось, у родителей Бака что-то сломалось внутри. Уронив цветы на гроб сына, они неуверенно пошли прочь. Следующим к могиле шагнул Гай Филипс. Потом Салман Хан, который больше не плакал. Бен Кинг улыбнулся Наташе и жестом пригласил ее пройти первой.

– Он стоит перед лицом Господа Иисуса, что сказал умирающему на кресте: ныне же будешь со Мною в раю, – говорил викарий.

Наташа Бак шагнула вперед. Подняла вуаль, помедлила, вспоминая что-то, и осторожно плюнула на гроб мужа.

Она чуть не забыла бросить розу.

У могилы вдруг возникла какая-то суета. Я видел, как Наташа развернулась к багровому от гнева Филипсу, ее лицо исказили боль и злоба. Гай что-то сделал с ее рукой и повел прочь.

Наташа не сопротивлялась. Прямо держа спину, она прошла сквозь толпу, а Филипс поддерживал ее, разыгрывая заботливость, точно вдова сейчас упадет или бросится обратно к могиле.

– Рука, – сказала Наташа. – Черт побери, мне больно, Свин.

Я хотел шагнуть к ним, но Мэллори положил руку мне на плечо. Я обернулся, и старший инспектор покачал головой. Мне было стыдно за свое бездействие, однако мы пришли сюда наблюдать. И только. Я кивнул, показывая, что все понял. Мы двинулись за Наташей и Филипсом по тропинке, ведущей к воротам кладбища.

Водители на улице начали рассаживаться по машинам. Филипс открыл для Наташи заднюю дверь автомобиля. Я считал эту женщину сильной, а возможно, и жесткой, и меня очень удивило, как послушно она села в автомобиль. Филипс наклонился к водителю, что-то сказал, и на лице у того смешались тревога и злость. Тем не менее шофер кивнул, и машина уехала. Филипс проводил ее взглядом. Мы с Мэллори вернулись к могиле.

Большинство собравшихся, похоже, ничего не заметили. Друг покойного увел сломленную горем вдову, люди мельком взглянули на них и продолжили смотреть, как падают на гроб цветы. За некрасивой сценой следил только необычайно высокий мужчина лет шестидесяти, похожий на хищную птицу. Сейчас он смотрел в могилу, держа красный цветок. Гай Филипс вернулся как ни в чем не бывало. Я знал, что Мэллори тоже заметил, как эффективно Свин решил проблему с Наташей.

Люди выстроились в очередь. Одни – чтобы бросить розы, другие – чтобы выразить соболезнования родителям.

Бен Кинг, политик до кончиков ногтей, все еще стоял рядом с ними, расточая рукопожатия и утешительные слова.

– Не беспокойтесь о Наташе, – говорил он. – Сегодня она сама не своя. Да, благодарю вас от всего сердца.

Встретив мой взгляд, Кинг улыбнулся.

Все кончилось. Священник прочел молитвы, гроб опустили и забросали цветами. Живые утерли слезы и вернулись к своим машинам и заботам. Ушли даже мать с отцом, похоронившие сына.

Но, когда мы с Мэллори покидали кладбище, я мельком увидел за деревьями четверых друзей. Они стояли над открытой могилой, вытирая с рук землю, связанные чем-то таким, чего не могла разрушить даже смерть.

* * *

Поздно ночью Скаут вдруг вскрикнула.

Я не заметил, как заснул, и очень удивился, открыв глаза. Сна, который я видел, было уже не вспомнить.

Десять минут четвертого. Я встал и пошел в комнату дочки.

Скаут сидела в кровати, вытирая мокрые от слез щеки рукавом. Я обнял ее, посидел так немного, потом попробовал лоб. Немного горячий.

– Чудища, – пожаловалась девочка.

– Ангелочек, – сказал я. – Нет никаких чудищ.

Стэн тоже проснулся и поскуливал в темноте. Выпустив его из клетки, я вернулся в спальню дочери. Щенок прибежал за мной, бесшумно запрыгнул на кровать, и девочка машинально протянула руку, чтобы почесать его за ушком. Стэн успокоил ее, как я бы не смог. Правда, слезы еще катились у нее по щекам.