Фатум. Сон разума - Виктор Глумов

— Надо уходить, — сказал он Артуру.

— Поздно… Что же они делают, Ник? Не разбирая, правых и виноватых… Я этого в дубленке знаю. Он — мразь, торгаш, малолеток портит. Но жена его при чем здесь? Дети при чем? Они же, бритые, не люди уже! — Артур поднялся. — Я — мужчина. Я не буду просто смотреть.

— Сядь, дурак, не отсвечивай! — До Ника дошло, что за драка приближалась к ним.

Он видел, как гнали стаей волков всех, у кого цвет волос отличается от русого. Как бежал, оборачиваясь в ужасе, пожилой индус в чалме, как шарахнулись в сторону очень аккуратные, подчеркнуто хорошо одетые юноши. И как вспомнивший о чести Артур оборачивается к погрому лицом.

Бритые выволокли из-за стойки молоденькую узбечку, бритые скинули через перила охранника, и побоище сомкнулось вокруг Артура с Ником, застывших спина к спине.

Первый удар Ник отбил. Потом догадался схватить стул за ножки и приложить по бритой голове врага. Краем глаза он еще заметил девчонку-еврейку, дикими карими глазами уставившуюся на ржущих скинов. Потом стало не до обстановки.

Артур дрался, как тигр. Как лев. Как Паруйр Алексанян, защищающий сейчас честь свою, честь русских и армян, защищающий всю семью: интеллигентных родителей, шумных родственников… Но Артур был с похмелья. И вскоре он охнул, тяжело привалившись к Нику.

«Не выстоим», — подумал Ник с ужасом. На миг шевельнулись нити — напряг кисть кукловод, и Ник мог бы сейчас стать большим, рыкнуть, раскидать скинов, заставить слушать себя, поклониться себе, умолять о пощаде… «Чуть-чуть продержаться, — он отмахивался стулом, надеясь, что огнестрела у нападающих нет, — тут же охрана. Тут же менты рядом…»

Столик уже перевернули. Ник попытался прикрыть Артура, но тщетно — нападавших было намного больше.

— Отойди! — дыхнуло на него гнилыми зубами. — Уйди!

Разговаривать с фашистами Ник не собирался.

Удар стулом пришелся прямо в черную пасть бритого. Ник усмехнулся.

Артур вдруг охнул и начал оседать. Ник почувствовал, как белая волна гнева нарывает его с головой. Убить. Этих — убить. Всё уничтожить. Будь его воля — он бы взорвал к чертям этот мир.

— Ах ты… — В руке у бритого, нацистского лидера со свастикой на лысине, был нож.

Ник вынырнул из ярости и удивился своему хладнокровию. Он отбросил стул, перехватил руку, вывернул, швырнул скина на пол, саданул ногой в лицо. Вожак вырубился, вокруг Ника на миг затихла драка — он попал в «глаз циклона» и успел посмотреть на Артура.

Друг, зажимая окровавленный живот руками, что-то шептал. Губы его побелели, глаза закатились. Ник закричал и, будто вторя ему, снова закричали снизу, потянуло резким химическим запахом, Ник увидел фигуры в шлемах и форме, продирающиеся сквозь побоище, услышал усиленное мегафоном:

— Всем оставаться на местах!

Скины пытались утащить татуированного. Ник, не обращая на них внимания, опустился рядом с Артуром на колени.

— Паруйр, — позвал он, — Артур, что же ты так… Артур…

Друг не слышал его. Ник почувствовал, как из глаз потекли слезы, а легкие сдавила чья-то рука и принялась когтями терзать грудь. Сперва он подумал, что дело в горе, в боли потери, но потом, уже теряя сознание, понял: газ. Полиция применила газ.

* * *

— Воскресенье же! — надула губки жена.

Тимур Аркадьевич, вздохнув, застегнул рубашку на последнюю пуговицу.

— Ну куда ты опять? К любовнице, да, к любовнице?! Ну скажи мне!

Тимур Аркадьевич завязывал галстук перед зеркалом. За спиной отражалась сидящая на кровати жена. Красивая. Представительская, наподобие его автомобиля, столь же дорогая в содержании. И совершенно безмозглая, как рыбка в аквариуме. Человеческая самка, спасибо тебе, Лев Николаевич Толстой, за определение.

— На работу, Лена. Ты же знаешь, я много работаю. Вызвали вот.

— Вызвали?! Ты что, президент, чтобы тебя вызывать?! Гос-по-ди! Такое чувство, что без тебя в этой стране ничего не обходится! А ты подумал, что сын тебя не видит? Что уже забыл, как папа выглядит? Мне что ему, фотографии показывать?

— Вот и покажи.

Общаться с сыном Тимуру Аркадьевичу не хотелось. Мальчишка снова начнет ныть: «Купи, купи, купи, у Пети есть, у Миши есть!» Можно подумать, он видит мать. Круглосуточно — охрана, няньки, гувернантки, частная школа, в классе пять таких же избалованных пустых пацанов. Вырастет мажор — ни идей, ни мыслей. «Купи, папа, купи!»

Настроение, и без того поганое, испортилось, и Тимур Аркадьевич обернулся к Лене:

— Домашние дела — твои проблемы, милая. Воспитание ребенка — твоя обязанность. А я вас обеспечиваю.

— Да лучше бы не обеспечивал! — Она прижала кулачки к подбородку, и губы у нее задрожали. — Ты совсем нас не любишь! Мы тебе для «галочки» нужны! И зачем я за тебя замуж пошла?!

— Так разводись, — предложил Тимур Аркадьевич. — Я тебе даже Егора оставлю. Только, Лена, придется поумерить аппетит. Чего тебе не хватает? Любви? Ты прекрасно знаешь — я не умею проявлять чувства.

Она уже рыдала — растрепанная натуральная блондинка, совсем юная, тридцать лет. Многие сочли бы ее желанной. Тимур Аркадьевич это понимал. В другой день, возможно, он поговорил бы с Леной (все же обижать ее — все равно что самоутверждаться за счет ребенка), предложил бы новые занятия, курсы, танцы, путешествие. Сегодня — не до нее.

— Всё, Лена, я ушел. Вечером попробую вернуться, если не смогу — позвоню. Постарайся к моему приходу успокоиться. — Тимур Аркадьевич коснулся ее щеки кончиками пальцев.

Наверное, не стоило заводить эту семью. Он слишком стар. Ему трудно с молодежью, и этот сын ему не нужен… Но вопрос статуса. Не женись Тимур Аркадьевич — пошли бы слухи. А Лена все же не так плоха и почти не мешает. Еще бы не требовала внимания… Захотелось сделать ей приятное, и Тимур Аркадьевич положил на тумбочку у кровати кредитку:

— Купи себе что-нибудь.

Когда он выходил, Лена закричала в спину:

— Подавись своими деньгами! Не нужны мне они! Не нужны!

Тимур Аркадьевич только плечами пожал. Егор пока не встал, и встречи с сыном удалось избежать. Шофер уже вывел машину из гаража и прогрел двигатель. Тимур Аркадьевич устроился на переднем сиденье, шофер включил мигалку, и они понеслись, завывая сиреной, в офис «Фатума».

Хотя Тимур Аркадьевич предпочел бы лично присутствовать на месте событий. Но — статус. Человека, даже самого влиятельного, окружают железные стены условностей. Остается жить по правилам, нарушать их тихо и незаметно или же перестать казаться человеком.

Водитель включил радио — он в курсе, что нужно шефу. Тимур Аркадьевич, прикрыв глаза, слушал новости. Погромы… В нескольких торговых центрах. На рынках. На площадях. Пострадавшие — приезжие и давным-давно живущие в Москве. Эта зараза может перекинуться на другие города и страны.

Но не перекинется. Заглохнет.

Никита Каверин в больнице, Тимур Аркадьевич проконтролировал, чтобы юношу положили в «свою» больницу, под присмотр. Каверин на несколько дней выбыл из игры. Либо он остановится, либо его остановят. А толпа скоро утихнет. Нацистов (тут руки Тимура Аркадьевича сжались, аж пальцы хрустнули) пересажают и разгонят.

И все равно пора форсировать события.

Тимур Аркадьевич приглушил радио и позвонил Маше. Откликнулась сразу, он хорошо выдрессировал девочку.

— Маша, у меня к тебе поручение. Затраченное время оплатим, не волнуйся. Каверин снова влип, он в больнице. Ты уж к нему зайди, поговори, поддержи от лица всего нашего коллектива. Я очень на тебя рассчитываю. Очень.

— Я поняла, Тимур Аркадьевич. Конечно зайду. Все равно дома делать нечего. И планов никаких.

— Сочувствую твоей потере, Маша. Никита сейчас переживает что-то подобное. Вместе вам будет легче. Так ты справишься?

— Конечно. — Ни радости, ни облегчения, лишь послушание. — Естественно. Не волнуйтесь, Тимур Аркадьевич.

Он отключился. В офисе предстоит неприятное дело — разговор с Президентом. Хорошо бы Главный не приехал, сидел бы в своей резиденции под Можайском. Присутствие Президента с трудом переносил даже Тимур Аркадьевич. Слишком уж тот подавляет при общении с глазу на глаз.

Черный автомобиль пронесся мимо поста ДПС, который Реут по привычке называл ГАИ, и толстый полицейский отсалютовал вслед.

* * *

В себя Ник пришел в машине «Скорой помощи», попытался встать, но медики прижали его к кровати и приложили кислородную маску. Глаза пекло огнем, тошнило и хотелось выплюнуть легкие, раскалывалась голова; грохот и вопли, доносившиеся с улицы, отдавались набатом. Ник зажмурился и примирился. Некоторое время он прислушивался к своему телу; мысли разлетелись, все до единой. Ему даже понравилось безмыслие.

Но что-то нависло грозовой тучей, готовое ринуться вниз, взорваться в голове пониманием.