Дэниэл молчит - Марти Леймбах

— Только не говори, что не нашла костюмы, — прошипел Стивен.

Я кормила Дэниэла грудью, чем вывела из себя его отца, убежденного, что детей нужно отлучать от груди в девять месяцев. Эмили в девять месяцев уже забыла о грудном молоке, постоянно твердил мне Стивен. Но Дэниэл не похож на других детей — если можно так сказать, не выставив себя на посмешище, — и вдобавок простудился. Горло покраснело, сопли рекой, и голова наверняка болела: он старался ею не вертеть. Единственное, чем я могла ему помочь, — это дать грудь, что бы там по этому поводу ни думал Стивен. Что же касается его костюмов, то я их не нашла.

— Пока нет, — уточнила я для Стивена.

— Мэл, они мне нужны! Я сотни фунтов за них выложил. И на покупку новых времени нет, командировка на носу.

— А что, в Вене костюмы не продаются?

— Откуда мне знать, черт возьми? Ясное дело, продаются, — вскипел он. — Но мне нужны мои.

Я обещала непременно найти и на следующий день снова отправилась в поход, объезжая по кругу все химчистки и везде умоляя поискать наши вещи. Если верить одной из умных книг о воспитании аутистов, таких детей нужно постоянно отвлекать от их аутизма, к примеру, от одержимости какими-то предметами. А я потерпела в этом полнейший крах. Простуженный, пленник коляски, он был вынужден день напролет кочевать по району в поисках костюмов своего отца.

— Нашла? — Стивен позвонил мне с платформы, пока ждал электричку домой.

— Да.

— И где?

— В кладовке, — сообщила я кисло.

— В стенном шкафу? — Стивен перевел мою американскую «кладовку» в правильный британский «стенной шкаф»; я эту поправку проигнорировала. Секунду спустя в трубке раздался смех. — Ну, Мелани! Ну ты и растяпа!

А мне совсем не смешно, я очень расстроена. Дэниэл опять прижался носом к телевизору, а Эмили полдня скорбела по искалеченному пластилиновому Дамбо. Кроме того, Дэниэл посреди цикла выключил стиральную машину, я не заметила, открыла дверцу и затопила кухню. С тех пор как Дэниэл приболел, мне удавалось спать часа по два в день, не больше. Так что я была не в духе, мягко говоря. И тем не менее заставила себя хохотнуть вместе со Стивеном, потому что так надо, потому что муж не прикасался ко мне вот уже три недели, и меня мучило подозрение, что больше не прикоснется никогда.

Мне было страшно. Хотелось спать. И плакать. Не в состоянии ни на чем сосредоточиться и здраво мыслить, я бестолково металась по дому: то шторы задерну, то игрушки соберу, то возьмусь драить кастрюлю до хирургического блеска. Виина предложила посидеть с детьми, чтобы мы со Стивеном сходили, к примеру, в ресторан перед его командировкой. Я отказалась — не могу. Не в силах так долго сидеть на одном месте.

— Что ты принимаешь? Прекрати гльотать всякую дрянь, — посоветовала Виина.

— Я ничего не принимаю. Держусь исключительно на «Нескафе».

Боюсь, мне все же надо было выйти куда-нибудь со Стивеном. Опять я, идиотка, дала маху. Потому что на следующее утро, после отъезда Стивена в аэропорт, я обнаружила пакет с подарком на день рождения Дэниэла — лохматого Элмо, игрушку-варежку, можно было бы сказать, в натуральную величину, если бы Элмо был реальным существом. (А я уверена, что это не так, хотя выглядел он поразительно живым, чего в последнее время нельзя было сказать о моем муже: вернувшись из офиса, он вел долгие беседы по телефону или стучал по клавишам ноутбука, отвечая на е-мейлы.) В пакете обнаружилась говорящая (Мне уже три года!) открытка с Паровозиком Томасом и трубочка купюр, стянутая резинкой. Тысяча фунтов. Тысяча. Слишком много, если он намерен, как обещал, вернуться через несколько дней. И до слез мало, если он не собирался возвращаться. У меня родился новый, и далеко не беспочвенный, страх.

Глава девятая

Логопед глубоко беременна — месяцев шесть, прикинула я. У нее толковое, живое лицо и по-американски бодрый голос. Подъехав вместе с креслом к столу с раскрытой картой Дэниэла, докторша одернула платье и с ходу, без тени смущения, приступила к самой больной для меня теме — заговорила о Дэниэле, который сидел тут же, в кабинете.

— Тяжесть средняя. Не безнадежен. — Она прищурилась на Дэниэла сквозь стекла очков без оправы. Левое ухо у логопеда утыкано дюжиной стразов, на макушке облачко подобранных заколками черных кудрей, а роскошная улыбка затмевает мелкие прыщики — бич беременных. — Собственно, я не вправе даже называть его аутистом, не моя специальность. Однако на вашем месте я подумала бы о спецшколе и о круглосуточном уходе. Иного выхода у вас просто нет.

В точности слова Стивена: иного выхода у нас просто нет. По мнению мужа, сына требовалось как можно скорее отправить в специализированное заведение для детей с задержкой развития. Стивен на этом настаивал; его упорство — самая тяжкая из проблем, которые он мне создавал, но не единственная.

— Есть другой выход! — возразила я.

Она рассмеялась.

— Вы крепкий орешек, однако аутизм, доложу я вам, — штука сложная. Обычные логопеды, и я в том числе, за таких детей не берутся. Приведите мне ребенка с легкими речевыми отклонениями — и я завалю вас идеями, как с этим справиться. А с вашим мальчиком… — Она покачала головой.

Дэниэл устроился на полу, поджав под себя ножки, и с отрешенным видом раздирал страницы журнала, который я для него купила, с картинками Паровозика Томаса. Он не обращал ни малейшего внимания ни на меня, ни на докторшу, ни на разговор между нами. Его ничто не интересовало, кроме мерного звука раздираемых глянцевых страниц.

— Но почему вы не возьметесь за Дэниэла? — настаивала я. Докторша переводила взгляд с меня на Дэниэла и молчала, покусывая губу. — Почему? Скажите правду. Не бойтесь, хуже не будет. — Конечно, это ложь. Мне уже стало хуже от ее слов. Она ведь мне отказала, и все потому, что сочла Дэниэла безнадежным. Если я правильно ее поняла. — Прошу вас! Я ко всему готова. Будьте со мной откровенны.

Она со вздохом пожала плечами, колыхнув налитой, как у всех беременных, грудью.

— Почему не возьмусь? Потому что он молчит. Если бы хоть несколько слов мог сказать — пожалуй, я попыталась бы. А ваш случай не для меня. Вам нужна помощь квалифицированного специалиста по такого рода заболеваниям. Повторяю, подумайте о школе с…

— Ему только три года!

— Я имею в виду — позже, когда он немножко подрастет.

— Не буду я ждать, пока он подрастет! — вырвалось у меня чуть резче, чем следовало.

Докторша хотела что-то сказать, но тут же передумала и стиснула челюсти. Замкнулась. Я поняла, что битва проиграна.

— Мне очень хотелось бы помочь вам, миссис Марш. Честное слово, очень хотелось бы. Но это не в моих силах.

Я стояла в очереди на прием к ней четыре недели. Я приехала сюда, вместо аэропорта, где, судя по моим часам, как раз приземлялся самолет Стивена из Вены. За три дня, что мужа не было дома, он ни разу не позвонил, а я все ждала звонка с извинениями и обещанием немедленно вернуться. Набирая его номер, я натыкалась на автоответчик — уж не знаю, то ли в Вене нет мобильной связи с Лондоном, то ли Стивен решил не отвечать на звонки.

— Ну хоть помогите мне сдвинуться с мертвой точки, — взмолилась я. — Если бы он начал говорить…

— Каким образом, мэм? Лично я представления не имею.

У меня длиннющий список вопросов, толстая чековая книжка, и во времени я не ограничена. Я готова на все, чтобы мой сын заговорил… а она не имеет представления?

— А как же «прикладной поведенческий анализ»? Слышали о таком?

Я раскопала книгу под названием «Хочу услышать твой голос» Кэтрин Морис, матери двоих детей-аутистов. Автор утверждала, что этот самый «анализ» — ППА — за каких-нибудь два года превратил ее детей в совершенно нормальных. Звучит, конечно, невероятно, зато обнадеживающе.

— ППА — это Ловаас. — Докторша вскинула брови. — Я сама из Лос-Анджелеса, где Айвор Ловаас работал. Видите ли, его подопечные не пользуются языком в контексте, просто как роботы реагируют на определенный стимул. То есть если ребенку задают вопрос: «Как тебя зовут?» — он называет свое имя. Однако языка он не понимает.

— Ясно.

Она отодвинула кресло, но так и не смогла положить ногу на ногу — живот мешал.

— Да, но если бы Дэниэл научился произносить свое имя и еще хотя бы несколько слов, вы бы за него взялись, верно? Ваши слова! — напомнила я.

Она со смехом погрозила пальцем:

— Поймали-таки!

— Ага, поймала, — улыбнулась я в ответ, принимая условия игры. Играть так играть, лишь бы сманить ее на нашу сторону.

— О'кей. Но только если он будет произносить их осознанно. Если же вы их вдолбите в него, по Ловаасу…

— А как вы догадаетесь? Ну можно хотя бы попробовать?

— Уж догадаюсь, будьте уверены, — подмигнула она.