Дэниэл молчит - Марти Леймбах

Но всего через несколько часов Айрис позвонила снова. Она все утро провисела на телефоне, добывая сведения об Энди О'Конноре, и голос ее лился в трубку звенящим ключом, оживляя мою надежду:

— Энди О'Коннор — это волшебник! Несколько мам аутистов сказали, что он творит чудеса. Дети его обожают.

— А мне он поможет? То есть Дэниэлу? Поможет?!

— Разыщите его. — Негромким, но уверенным голосом Айрис назвала мне номер телефона, будто секретный шифр передала. — Добейтесь встречи с ним.

— Добьюсь!

— Не опускайте руки, Мелани.

Когда сын Айрис был в возрасте Дэниэла, метода, который использует Энди О'Коннор, еще не знали. По крайней мере, в Англии. Будь я на месте Айрис, меня снедало бы горькое разочарование. А она искренне хочет помочь мне и моему сыну.

— Как мне вас благодарить, Айрис?

— Позвоните О'Коннору.

Она спешно распрощалась — нужно освободить телефон. Сыну захотелось войти в Интернет — в который раз за день, — а телефонная линия у них одна.

Полтора десятка раз набрав номер Энди О'Коннора, я вдоволь наговорилась с автоответчиком.

«Здравствуйте, вы позвонили Энди О'Коннору. Сейчас я не беру новых клиентов, но вы можете оставить свое имя…»

Ирландский акцент, голос энергичный и дружелюбный. Но перезвонил ли он мне? Нет.

Я оставляла сообщения вежливые, сообщения резкие, сообщения с извинениями за то, что оставляю так много сообщений. Я оставляла сообщения с дополнениями и исправлениями к предыдущим. Я самым жестким тоном умоляла немедленно мне позвонить. Я жалобно требовала набрать мой номер. Даже представилась журналисткой из «Дейли телеграф», мечтающей взять у него интервью, но, боюсь, он к тому времени уже запомнил мой голос.

Ответного звонка все не было. «Сейчас я не беру новых клиентов…» Я догадывалась, что причина — в этой части приветствия.

Опустить руки? Еще чего.

— Привет, Энди. Вопрос: что сказать аспирантке Оксфорда с дипломом, полученным в Тафтсе?[2] Сдаетесь? Ответ: получите свой гамбургер с жареной картошкой.

Шутка с длиннющей бородой, но на следующее утро Энди позвонил.

— Получите свой гамбургер с жареной картошкой! — рассмеялся он.

Отправив Эмили в дошкольную группу, я принималась за упражнения из книги о прикладном поведенческом анализе, который Энди О'Коннор взял на вооружение, а логопед отмела как бесполезную трату времени. Энди пообещал нами заняться, но не раньше чем через несколько недель.

— Сейчас на мне масса детей, — объяснил он по телефону. — Мамаши вконец замучили! Даже поспать некогда!

— А с чего бы это вам спать, когда нам, мамам, не до сна? — уколола я.

— И то правда!

Судя по голосу, человек он добродушный, мягкий, веселый. Заверил, что понимает, как тяжело общаться с ребенком, который совсем не говорит, и пообещал прийти, как только возникнет «окошко» в работе.

— Вы из Америки? — поинтересовался он. — Люблю американцев. Хм. Женскую половину.

А я вмиг полюбила Энди О'Коннора. Это было неизбежно: козыри-то все у него на руках. И плевать мне, сколько придется заплатить. Стивен настаивал на специальной программе для Дэниэла, причем хотел записать его немедленно. И по-прежнему считал спецшколу единственным нашим спасением в будущем. Так и заявил, позвонив мне из офиса. Но мы ничего другого еще и не попробовали, сказала я. Если он вернется домой и прочитает одну-две книжки об аутизме, то сам поймет, что недооценивает возможности детей с таким диагнозом.

— Сейчас я вернуться не могу, — ответил он.

— И что же тебе мешает, черт возьми?!

— Прежде всего этот твой настрой.

— Ну конечно. — Как можно принимать всерьез человека, который ведет себя как капризный ребенок. — Я ведь такая страшная бяка!

— Говорят, есть такие школы, где…

— Если он попадет в одну из этих школ, мы его потеряем. К тому же отправить в спецшколу всегда можно, если уж все остальное не сработает. Ты выбрасываешь белый флаг до начала сражения, Стивен!

— Я устал с тобой сражаться.

— Хочешь сказать, что не вернешься домой, пока я не соглашусь отдать Дэниэла в спецшколу?

— Нет, совсем…

— Так почему ты не возвращаешься?! — Я даже голос повысила. Ладно, согласна. Я просто-напросто заорала.

Какая разница — он все равно уже переключился на другую линию.

— Где папуля? — выпалила Эмили.

Она задает этот вопрос каждый день после школы, пунктуальная, как часы. И я каждый день отвечаю по возможности радостно:

— На работе, где же еще.

В руках у Эмили рисунок. Гусеница получилась из длинного прямоугольника с пририсованными глазами, а бабочка — цифра 8, уложенная на бок и раскрашенная. Если бы учителя разрешили ей рисовать по-своему, вышло бы лучше, но сочетания красок и так впечатляли.

— Вот это да! Отличный рисунок!

Эмили пришлепнула листок к моему животу и запрокинула голову:

— А когда папуля вернется домой?

— Он пойдет с вами гулять в парк. — Мой ответ Эмили не устроил. Она прекрасно поняла, что это, собственно, и не ответ вовсе. — Ну-ка, давай по бордюру!

Эмили держалась за мою руку за спиной, я держалась другой рукой за коляску, и мы прошли по бордюру до самого перекрестка. И как только не свалились всей компанией.

— В какой день он вернется? — Ладошка Эмили крепко стиснула мою. — Сегодня?

— Скоро, — пообещала я. — У тебя здорово получается!

— Скоро когда?

— Давай скакать! Готова? Раз, два, начали!

Я запрыгала на одной ноге, а Эмили встала как вкопанная. Прыжки и бордюр побоку — нам грозили слезы.

— Папа придет в субботу. — Я подхватила дочь на руки. — А если повезет, то и раньше.

В книжке по прикладному поведенческому анализу, экспериментальной терапии для аутистов, подчеркивалось, что ребенка необходимо научить говорить как можно раньше. А значит, Дэниэл обязан заговорить. Он должен запомнить названия самых разных предметов, а для начала — научиться слушать меня. Очень хорошо, но каким способом заставить его обратить на меня внимание? Я видела только один: отнять Томаса. Держа паровозик над головой, я ждала паузы в обиженных криках Дэниэла. Едва Дэниэл уставал плакать и тянуть руки к Томасу, я опускала на журнальный столик яркий мяч, прикладывала к нему ладошку Дэниэла, отчетливо произносила: «Мяч!» — и награждала Дэниэла паровозиком.

В первую мою попытку Дэниэл рухнул на пол и минут пять с горестным воем колотился лбом о дверцу серванта. Я ждала, с Томасом над головой, хотя сердце ныло от желания подхватить сына на руки и отдать любимую игрушку. Материнский инстинкт призывал сделать что-нибудь — все что угодно! — лишь бы ребенок перестал плакать. Но я обязана была привлечь его внимание, а кроме конфискации Томаса ничего не действовало. Истерика вскоре прекратилась, но Дэниэл не желал иметь ничего общего ни со мной, ни с журнальным столиком, ни с мячом. С большим трудом мне удалось поймать его пальцы и дотронуться ими до мяча. «Мяч!» — сказала я и отдала Томаса.

В следующий раз он уже не катался по полу — просто вопил. Я снова поймала его руку, приложила к мячу, произнесла заветное слово и вернула паровозик.

В третий раз он сам дотронулся до мяча.

— Мяч! — сказала я.

Пухлая ладошка на долю секунды задержалась на мяче.

Я отпраздновала победу, кружась по кухне в танце, в обнимку с Дэниэлом и Томасом. Радио заливалось песней Принца, которую я так давно не слышала… слишком давно… Подари мне минутку… подари поцелуй.

Стивен уже две недели жил у Кэт, навещая детей лишь по выходным. Полнейшее безумие, но мне никак не удавалось убедить мужа в том, что это полнейшее безумие. Он приходил в свой дом, чтобы пообщаться со своими детьми. Он водил их в парк, играл с Эмили в футбол — словом, все как раньше, если забыть, что на ночь он уходил к сестре. К концу второй недели я поняла, что сыта по горло.

— Ладно. Отлично. Твоя позиция предельно ясна, Стивен, но умоляю…

Щадя мои чувства, он всегда являлся к нам в кошмарном виде: серые спортивные штаны, уродливый свитер, щетина, немытые волосы. Он явно пытался вызвать отвращение, видимо не догадываясь о том, что мужчинам его типа все эти уловки лишь придают сексуальности. Ему бы обтянуть зад черной кожей, выбрав брюки размера на три меньше своего, всунуться в водолазку с горлом до самого подбородка, отрастить неопрятную бородищу и обриться наголо. Быть может, тогда я вздохнула бы свободнее. А он вваливался в дом, будто только что вылез из постели, — вариант для меня никуда не годный.

Я скучала по нему. По утренним поцелуям с ароматом мыла. По его отрешенности, когда он долбил клавиши ноутбука, отвечая на е-мейлы. Мне не хватало его любимого пива в холодильнике, не хватало чая, который он приносил мне по утрам, и тех минут, что мы проводили с детьми перед телевизором. И я тосковала по его теплу в постели.