Грушевая поляна - Нана Эквтимишвили

выглядит подавленной и напуганной, относится к Леле с опаской.

– Ну, слушаю тебя! – говорит Цицо, укрывшись в тени ели.

– Цицо-мас, – говорит Лела, – скажи этой Мадонне или как там ее, пусть снимет и других детей. Которые маленькие.

У Цицо екает сердце. Она делает шаг к Леле и говорит негромко:

– А ты скажи мне, кого считаешь нужным сфотографировать… Ты же знаешь, как я тебя ценю.

– Не знаю. Всех. Хотя бы маленьких. Только не просто сфотографировать, а скажи этой Мадонне или как там ее, чтобы всех показала американцам. Вдруг им Стелла понравится, кто их знает! Или Леван.

– Нет, Левана, даже если он им понравится, мы не сможем отпустить, у него есть мать и она не давала нам такого права. Но давай снимем и других, сфотографируем и Стеллу. Погоди…

Цицо деловито направляется к Мадонне. Лела следует за ней.

– Я не разрешила их снимать, чтобы не давать ложных надежд, американцы хотят ребенка максимум шести лет, и ты сама понимаешь, Стелла там никому не нужна, но давай все-таки сфотографируем, отправим.

Цицо и Лела идут к Мадонне и детям, Цицо объясняет, понизив голос:

– Все дело в документах. Если родители имеются, такого ребенка я отпустить не могу, вдруг они объявятся, не садиться же мне в тюрьму? Снимем беспризорных, пожалуйста, их можем отправить.

Цицо, как обещала, предлагает Мадонне снять и других детей, и Мадонна без лишних слов соглашается: какая разница, кого фотографировать?

Остальные дети, сказать по правде, не такие вымытые и чисто одетые, как Пако, Лаша и Джильда, однако же с не меньшей радостью позируют у стенки, следуя указаниям Дали и Мадонны. Фотографируют почти всех детей, кому еще нет десяти и у кого родители умерли или пропали навсегда. Стелла бежит к фонтанчику, мочит руку, приглаживает растрепанные волосы, возвращается к стенке и с улыбкой застывает перед камерой.

– А где Ираклий? – Цицо оглядывает детей. Ираклия не видно.

Лела не верит своим ушам: неужели ей послышалось? Может, Цицо что-то напутала? Но нет, видимо, судьба Ираклия тоже решена, и укатившая в Грецию мамаша махнула на него рукой. Лела на миг застывает, опустошенная, точно это ее обманули, потом, опомнясь, задумчивая и хмурая, медленно направляется к спальному корпусу, чтобы найти Ираклия и сказать ему правду. Она жалеет, что еще хуже не выругала по телефону мать Ираклия. Теперь ей хочется лишь одного: отыскать Ираклия и выпалить ему в лицо, мол, твоя гребаная мамаша бросила тебя, а ты и понятия не имеешь.

Лела заглядывает в туалет первого этажа, потом поднимается выше и в одной из комнат находит Ираклия. Он не плачет. Лежит на спине на кровати, закрыв лицо локтем. Увидев его таким, Лела тут же решает ничего не говорить ему о матери.

– Пойдем, братец, тебя Цицо зовет, тебя тоже сфоткают. Как знать, вдруг тебе судьба улыбнется.

– Не хочу, – говорит Ираклий, не глядя на Лелу.

– Что с тобой?

– Голова болит, – отвечает он и отворачивается к стене.

Лела хватает Ираклия за локоть, отнимает от лица, щекочет.

– Да хватит тебе, пойдем, развлечешься, тебя же взаправду не увезут в Америку, им нужны маленькие… Кому нужны взрослые ослы вроде тебя, вставай, пошли отсюда!

Ираклий ничего не отвечает.

– Ты потому такой, что я обругала твою маму?

Ираклий закрывает глаза и плотнее прижимается к стенке.

– Ты боишься, что она обидится и больше не приедет? – спрашивает Лела и, помолчав, продолжает: – Ладно, не бойся… Позвоним, скажешь ей, одна сумасшедшая тут привязалась ко мне. Делать ей нечего, вот и ругается на всех.

Ираклий принимается плакать.

– Ика, мы сходим еще раз позвонить, и ты скажешь: это какая-то психованная, прилипла ко мне и не отставала, ее уже забрали из интерната, или вообще умерла, машина ее сбила!

Лела тщетно пытается перевернуть Ираклия на другой бок.

– Хватит уже, что ты как не мужчина?! Давно пора было ее отругать, сколько раз она тебя обманывала, прекрати реветь!

Лела тянет Ираклия за руку, стаскивает с кровати.

– Ну что тебе надо? – злится Лела. – Хочешь, завтра же пойду с тобой звонить. – Она встряхивает Ираклия за плечи. – А хочешь, прямо сейчас пойдем и позвоним. Только ты скажи ей, что это была какая-то психопатка. Я перед ней извиняться не буду, понятно? – Лела хватает Ираклия за запястье и тащит за собой по коридору.

Они выбегают во двор. Лела подводит Ираклия к стене и, отодвинув других ребятишек, ставит его перед Мадонной. Дети видят его заплаканное лицо и смеются.

– Этого кто заберет? – хихикает Леван. – Кто такого впустит в дом, у тебя вошки завелись, Ика, да, ты вшивый? – давится от смеха Леван, за что получает от Лелы увесистый подзатыльник.

На следующий день накрывают свадебный стол. По сравнению с предыдущим днем в столовой еще больше помощниц. Дети тоже здесь, толкутся у дверей, помогают взрослым переносить продукты, бегают с поручениями к соседнему дому.

Две соседки, Мзия и тощая унылая Ия, муж которой сидит в тюрьме, вешают на стенку кусок красного бархата. Физрук Авто прибивает материю к стене. Кудрявая женщина, которая несколько лет назад устроила детям новогоднее застолье, забирается на стремянку и пытается прикрепить к красной ткани бутоны роз. Кто-то предлагает: давайте напишем розами «Годердзи и Манана» (так зовут невесту), но эту идею забраковали, потому что выкладывать бутонами роз имена дело нелегкое, так что решено украсить бархат лишь частично.

Возле нарядной стены сервируют лучшей посудой стол для жениха и невесты: здесь и фарфоровые тарелки в синий цветочек, составленные одна на другую, и огромные хрустальные бокалы с золотой каймой. Во втором, меньшем зале, продолжении главного, накрывают большой стол для воспитанников интерната.

– Им все блюда поставить? – прибегает из кухни пышнотелая кухарка и оглядывает детский стол.

Главная представительница семьи Годердзи и Венеры, распорядительница сегодняшнего мероприятия, пожилая сухощавая женщина с короткими волосами и строгим лицом со следами оспы, кивает кухарке.

– И вино? – интересуется кухарка.

Распорядительница задумчиво оглядывается на стоящего поблизости Авто, у которого готов ответ:

– Один стаканчик им не повредит, пусть выпьют, благословятся[11]. А так поставьте лимонад, он им больше понравится.

Слышатся протяжные гудки. Лела встречает у открытых настежь ворот машины, которые, весело бибикая, заезжают во двор. Лела закрывает ворота и бежит к автомобилям. Гости высаживаются у входа в столовую. Там же крутятся ребята, за которыми присматривает Дали, стараясь, чтобы они поменьше попадались гостям на глаза. Сама Дали по случаю торжества надела черную кофту в зеленую крапинку, с зеленым бантом на груди. От волнения ее красные волосы, легкие, как высохшие кукурузные рыльца, стоят дыбом, глаза неровно обведены черным карандашом, от пота линия расплывается по морщинкам в уголках глаз. Из машины выходит Годердзи, по-свадебному чистый, нарядный, расчесанный на косой пробор. Годердзи торопливо обходит машину, открывает дверцу с противоположной стороны, подает невесте