Комедии - Жан Мольер

Эта книжка была преподнесена Вашему величеству, и теперь Вы сами, государь, можете судить, сколь тягостно для меня подвергаться постоянным оскорблениям этих господ, какой урон нанесут мне во мнении общества подобные наговоры, если я буду вынужден их сносить, и сколь важно для меня отвести наконец от себя напраслину и доказать публике, что моя комедия менее всего похожа на то, за что ее выдают. Я не стану говорить Вашему величеству, что именно было бы мне желательно для обеления моей репутации и публичного удостоверения благонамеренности моей пьесы. Столь просвещенным монархам, как Вы, государь, не подсказывают, чего от них ждут: они, подобно богу, сами видят наши нужды и знают лучше нас, какие милости нам оказать. С меня довольно, что я вверяю себя Вашему величеству, и я почтительнейше приму все, что Вы соизволите по сему поводу повелеть.

Второе прошение,

поданное королю в лагере перед городом Лиллем во Фландрии

Ваше величество!

Я решаюсь на большую дерзость, докучая великому монарху во время его победоносного похода, но в положении, в каком я очутился, где могу я, государь, найти покровительство, как не там, куда я обращаюсь? И у кого искать мне защиты от притесняющих меня власти и могущества{63}, как не у источника могущества и власти, как не у справедливого и непререкаемого законодателя, не у верховного судии и властелина?

Моей комедии, государь, было не суждено снискать благоволение Вашего величества. Ей не помогло то, что я поставил ее под заглавием Обманщик и нарядил ее героя в светское платье. Нужды нет, что он у меня носит длинные волосы, маленькую шляпу, широкий воротник, шпагу и камзол, обшитый кружевами, что я смягчил в комедии некоторые места и старательно вымарал всё, что, как мне казалось, могло бы дать достославным оригиналам рисуемого мною портрета малейший повод для придирок. Предосторожности не послужили ни к чему. Вся эта братия переполошилась — им было довольно простых догадок. Они нашли средства повлиять на умы тех, кто в любом другом случае не преминул бы во всеуслышание провозгласить, что не поддается никакому влиянию{64}. Как только моя комедия появилась на сцене, на нее обрушила громовой удар власть, к которой нельзя не питать уважение. При таких обстоятельствах, дабы самому спастись от грозы, мне не оставалось ничего иного, как сослаться на то, что Вашему величеству угодно было дозволить представление моей комедии и что я не считал нужным испрашивать дозволение у кого-либо другого, поскольку и запрет исходил только от Вашего величества.

Я не сомневаюсь, государь, что люди, изображенные в моей комедии, сумеют нажать изрядное количество пружин вокруг Вашего величества и, как им это уже не раз удавалось, привлекут на свою сторону истинно праведных людей, которых тем легче обмануть, что они судят о других по себе. А ведь те навострились в искусстве приукрашать подлинные свои намерения. Как бы ловко они ни притворялись, ими руководит отнюдь не ревность о божьей славе: это они доказали, глядя сквозь пальцы на иные комедии и допуская без малейших возражений их многократные публичные представления. Ведь там подвергались нападкам вера и благочестие, а это их мало трогает; моя комедия задевает и осмеивает их самих, и вот этого они снести не могут. Они никогда не простят мне, что я хочу выставить их лицемерие на всеобщее обозрение. Без сомнения, Вашему величеству будет доложено, что все возмущены моей комедией. Истина же, государь, заключается в том, что весь Париж был возмущен наложенным на нее запретом, что лица самых строгих взглядов нашли ее полезной и что все удивляются, как это особы, известные своей порядочностью, выказали такую снисходительность к людям, которые должны бы всюду вызывать отвращение и которые ничего общего не имеют с подлинным благочестием, о коем столько распространяются.

Я почтительно ожидаю решения, которое Ваше величество соблаговолит вынести по этому делу. Но не подлежит сомнению, государь, что если Тартюфы восторжествуют, то мне нечего и думать сочинять комедии впредь — это даст им основание усилить травлю, они станут придираться к самым невинным вещам, которые выйдут из-под моего пера.

Соблаговолите, Ваше величество, защитить меня от их ядовитой злобы, дабы я мог по завершении государем столь славного похода доставить ему отдых после побед на поле брани, устроить ему невинное развлечение после доблестных подвигов, повеселить монарха, заставляющего трепетать всю Европу.

Третье прошение,

поданное королю

Ваше величество!

Один весьма почтенный врач{65}, у коего я имею честь лечиться, обещает мне — и готов засвидетельствовать свое обязательство у нотариуса, — что с его помощью я проживу еще тридцать лет, если только испрошу у Вашего величества некую для него милость. По поводу его обещания я ответил, что оно чрезмерно и что с меня будет вполне достаточно, если он обяжется не отправлять меня на тот свет до срока. Просимая им милость, государь, — должность настоятеля Вашей королевской капеллы в Венсенне, освободившаяся после смерти бывшего настоятеля.

Смею ли я обратиться к Вашему величеству еще и с этой просьбой в знаменательный день воскресения Тартюфа{66}, возвращенного к жизни Вашим соизволением? Благодаря первой из этих милостей я примирился со святошами, вторая примирила бы меня с врачами. Столько благодеяний зараз — это, разумеется, для меня слишком много, но, быть может, это не будет слишком много для Вашего величества, и я, преисполненный почтения и надежды, ожидаю ответа на мое прошение.

Действующие лица

Оргон.

Г-жа Пернель — его мать.

Эльмира — его жена.

Дамис — его сын.

Мариана — его дочь.

Валер — молодой человек, влюбленный в Мариану.

Клеант — брат Эльмиры.

Тартюф — святоша.

Дорина — горничная Марианы.

Г-н Лояль — судебный пристав.

Офицер.

Флипота — служанка г-жи Пернель.

Действие происходит в Париже, в доме Оргона.

Действие первое

Явление первое

Г-жа Пернель, Эльмира, Мариана, Дамис, Дорина, Клеант, Флипота.

Г-жа Пернель

Флипота! Марш за мной!.. Уж пусть они тут сами…

Эльмира

Постойте, маменька! Нам не поспеть за вами.

Г-жа Пернель

Вам прежде бы меня уважить, не теперь.Без ваших проводов найду я, где тут дверь.

Эльмира

О нет! Вас проводить велит нам чувство долга.Но почему у нас вы были так недолго?

Г-жа Пернель

А потому, что мне весь этот дом постылИ ваши дерзости сносить нет больше сил.Меня не ставят в грош, перечат, что ни слово.Поистине для них нет ничего святого!Все спорят, все орут, почтенья нет ни в ком.Да это не семья, а сумасшедший дом!

Дорина

Но…

Г-жа Пернель

Милая моя! Я замечала часто,Что слишком ты дерзка и чересчур горласта.Советов не прошу я у нахальных слуг.

Дамис

Однако…

Г-жа Пернель

Ты дурак, мой драгоценный внук,А поумнеть пора — уж лет тебе немало.Я сына своего сто раз предупреждала,Что отпрыск у него — изрядный обормот,С которым горюшка он досыта хлебнет.

Мариана

Но, бабушка…

Г-жа Пернель

Никак, промолвила словечкоТихоня внученька? Смиренная овечка?Ох, скромница! Боюсь, пословица о ней,Что в тихом омуте полным-полно чертей.

Эльмира

Но, маменька…

Г-жа Пернель

Прошу, дражайшая невестка,Не гневаться на то, что выскажусь я резко.Была б у них сейчас родная мать в живых,Учила б не тому она детей своих —И эту дурочку, и этого балбеса.Вы расточительны. Одеты, как принцесса.Коль жены думают лишь о своих мужьях,Им вовсе ни к чему рядиться в пух и прах.

Клеант

Сударыня!..

Г-жа Пернель