Неизданный дневник Марии Башкирцевой и переписка с Ги де-Мопассаном - Мария Башкирцева

В пятницу, 18 февраля 1876 г., я была на балу в Капитолии и беседовала с А. Он рассказывал мне об Л., которого я в то время не знала. В понедельник, 21 февраля, А. нанес мне визит. В пятницу, 10 марта 1877 г., я встретила А. в Неаполе. В понедельник, 12 февраля 1877 г., я дошла до Канчелло. В пятницу, 16 марта, я получила первое письмо. В пятницу, 6 апреля, я говорила с королем. В понедельник, 23 апреля, я получила последнюю записку от А. В пятницу, 15 июня, я узнала о его приезде в Ниццу и хотела переодеться, чтобы видеть его, не будучи им узнанной.

Я скучаю. По совету мамы я написала художнику Гордиджани.

Я не могу не думать о ком-либо. И хотя я отношусь безразлично к А., но пусть он займет тот уголок моих мыслей, который предназначен для этой стороны жизни…

Почему некоторые имена поражают нас? Слышишь какое-нибудь незнакомое имя. Оно странно звучит в твоих ушах. Потом часто воспоминаешь о нем без всякого повода, просто так.

На том балу в Капитолии А. ведь рассказывал мне о многих, называл мне всех мужчин, которые там были, а я почему-то обратила внимание только на Л.

Это имя всегда производило на меня сильное впечатление.

На том же балу А. прошел со мною мимо Л. и указал мне на него: «вот Л., вы его знаете?»

— Ваш Л. слишком некрасив для того, чтобы я его знала.

Пятница, 13 июля 1877 г.

Мы продолжаем осматривать отели. Между прочим мы посетили отель герцогини Риарио Сфорца, урожденной Беррие. Гербы ее предков, пап и кардиналов, ослепили меня, очаровали. Я отвлеклась от них только для того, чтобы заглянуть в ламартиновский «Жоселэн». Но когда я наткнулась на то место, где «Жоселэн» снова встречается с Лорансой, я не могла оторваться и прочла целых три страницы. При чтении этой сцены на меня нахлынула целая волна мыслей.

Я сама не знаю, о чем я думала! Только наверное не об А. Скорее всего я думала о Риме, о нашем мрачном балконе, о дожде, об Антонелли, который как-то раз вечером убежал с концерта, спасаясь от моих придирок. Впрочем, нет, и не об этом я, думала, потому что я не любила бы, если бы была любима. Так о чем же я думала? Нет, г. де-Ламартин! нехорошо сочинять такие книги, как «Жоселэн». От чтения этих чудесно описанных душевных страданий у некоторых честных людей глаза наполняются слезами, а сердца обливаются кровью, хотя самому г. Ламартину, быть может, все это и ничего не стоило…

Розали встретила сегодня вечером курьера прусского принца. Этот курьер часто приносил нам весточки и букеты от графа Денгофа. Розали говорила с ним о графе Денгофе и о г. де-Л. Об обоих шла молва, будто они умирают от любви ко мне, и прислуга спорила насчет того, у кого из них больше шансов.

Воскресенье, 15 июля 1877 г.

Вчера я начала рисовать. Моя мастерская готова.

Мы пошли на «Маделэн», чтобы видеть наших львиц-щеголих, но в этом отношении я была обманута. Я надела белое бумажное платье, стянутое в талии египетским поясом, белые кожаные ботинки, тонкую соломенную шляпу с белым креповым шарфом. В руках у меня был букет ландышей и большой белый, очень плоский зонтик. Проще и выдумать трудно.

А выставка! Но не будем преждевременно мучить себя.

Целый день я рассматривала чудеса античных, высоко — художественных вышивок. Я видела платья — настоящие буколические или рыцарские поэмы! Я видела образцы роскоши и великолепия, каких и не подозревала. И это была роскошь настоящего beau monde’a, а не полусвета.

Да, все это прекрасно, но мне оно теперь ни к чему не послужит.

Как только нам понравится какой-нибудь наш поступок, мы тотчас же говорим: я буду это делать всегда!

Говорят: я буду всегда это любить, потому что надеюсь, что это всегда будет доставлять мне удовольствие. Но как только является что-нибудь другое, что кажется нам более желанным, — все прежнее исчезает: и желание, и обещания, и клятвы…

Я боюсь этих ужасных парадоксов. Но, быть может, это не парадоксы, а великие истины? Кто знает?

Суббота, 22 июля 1877 г.

Время летит с ужасающей быстротой! Я в отчаянии, глядя на себя!

Почему я любила только себя?

Если бы я в жизни нашла какую-нибудь искреннюю привязанность, я забыла бы о себе.

К счастью, мне это счастье не было дано. Я принадлежу только себе одной, и теперь, глядя на себя, я прихожу в отчаяние.

Я пережила всякого рода разочарования: я боролась, плакала, приходила в отчаяние. И знаете, что со мной сталось, во что я превратилась? Знаете ли вы всю глубину моего несчастья? Понимаете ли вы, до какой степени я чувствую себя погибшей?

Так знайте же — я смирилась!!! Может ли быть что-нибудь лучше этого?..

Французы уверены, что они обладают своей школой живописи, своей школой пения.

Но все, что они знают, они приобрели у итальянцев. Все они поэтому и стремятся в Италию. Самый бедный, самый несчастный француз делает все, чтобы накопить немного денег и побывать в Италии. Господи, как глупо рассказывать о том, что всем давным давно известно!

Мы были у доктора Фовеля. Я осведомилась у него, можно ли мне будет начать заниматься через два месяца. Он ответил:

— Да, но вы должны быть очень осторожны. Что касается учителя, то я советую вам выбрать итальянца. Что бы там не говорили теперь, а итальянцы — лучшие учителя в мире.

30 августа.

Сегодня вечером за чаем у нас было несколько знакомых, между прочим, монсиньор Филипп Бурбонский. С ним надо считаться, — все-таки одним кавалером больше. Он брюнет, маленького роста. У него свежий цвет лица, черные, длинные усы, широко развитая и подвижная нижняя челюсть. Он часто морщит лоб. У него хорошие простые манеры, и, по-видимому, он не слишком глуп. Весь вид спокойный, незначительный.

Он помог мне приготовить шоколад, и вообще он, кажется, добрый малый.

Но, Господи, я все забываю сказать вам, что Поль, мой родной брат Поль, приехал сегодня утром в шесть часов из России!

Он такой толстый, коренастый. Рядом с ним я кажусь маленькой принцессой.

Неаполь, вторник 27 февраля 1878 г.

Консул Наринов пробыл у нас больше часа. Мы с ним знакомы уже пять лет. Это милый и добрый человек.

Он самым забавным образом рассказывал нам о проделках неаполитанских сеньоров. Впрочем, перед нашими окнами ежедневно вертится до двадцати таких сеньоров, а иногда и более, и мы можем наблюдать их проделки. В руках этих господ всегда белеет платок, который, очевидно, имеет свое специальное назначение.

Он очень мило рассказывает много интересного и забавного, и я жалею, что уже поздно и что нельзя оставаться здесь дольше. Через него я могла бы получать приглашения на большие балы и, вообще, провести время весело и приятно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});