Неизданный дневник Марии Башкирцевой и переписка с Ги де-Мопассаном - Мария Башкирцева

«Нельзя терпеть у себя людей», сказал он, «которые заведомо не подчиняются воле всей нации, — людей, которые признают нечто высшее, чем желание всего народа, и провозглашают первенство своего права».

В общем я довольно хорошо видела и слышала все. Видела я, между прочим, и Поля де-Кассаньяка. Там в зале, он показался мне уродливым, но когда я уходила, он мне уже снова казался прекрасным. Он все время молчал и оставался спокойным. Мне кажется, что он меня заметил. Я смотрела на него, как и на всех остальных депутатов… может быть, чуточку больше. Мне даже показалось, что он часто посматривает на меня в бинокль. Боюсь, что я невольно сделала несколько знаков одобрения, но я так довольна, что чувствую себя республиканкой и сознаю причины, по которым я стала республиканкой…

Следовало бы украсить трибуну траурным крепом… Бриссон председательствовал. Я очень люблю его с тех пор, как он произнес речь о Гамбетте…

Он был прав: «мы не услышим более того героического напева, который составлял поэзию нашей борьбы в течение пятнадцати лет…»

Клемансо не говорил… В семь часов мы ушли в сопровождении члена турецкого посольства Миссака…

У меня какое-то грустное, беспокойное настроение, мне все кажется, что меня ждет какое-то несчастье…

Вторник, 30 января 1883 г.

Не знаю, что именно случилось, но я ожила… Я нашла, я знаю, за какую картину я должна взяться… Я полагаю, что вообще невозможно долго оставаться под давлением такой тоски. Успокоение должно наступить, хотя бы просто потому, что я молода, потому что я думаю о новой работе, о новых картинах, или в силу простой реакции после прежней печали. Моя «знаменитая» картина снова захватила меня всю целиком. Я уже сгораю от нетерпения, хотелось бы скорее дождаться лета, чтобы иметь возможность работать над нею… Это будет прекрасно… чудесно!..

Это несправедливо в конце концов! Почему?

«Если небо — глухая пустыня, то мы никого не оскорбляем. Если же оно нас слышит, то пусть оно сжалится над нами».

Так сжалься надо мной, прекрати эти преследования… избавь меня от неудач, которые я терплю даже в мелочах!..

Я очень хотела бы иметь возможность благодарить Бога… Это было бы так прекрасно… Я чувствую такую потребность верить!.. В Бога верят и счастливые, и те несчастные, у которых осталась хоть тень надежды… Тот день, когда теряешь веру… как ужасен должен быть такой день!..

Но есть люди довольно счастливые и равнодушные, которые отрицают все…

Говоря откровенно, я не способна на это. Я думаю, что неверующие лгут, — они ничего не знают. Я скорее предпочитаю верить во что-нибудь и надеяться на возможное утешение, чем знать, что в будущем меня ожидает ужасное ничто… Что было бы с нами, если бы у нас не было этой высшей надежды, этого последнего убежища?.. Преклонять по вечерам колени, жаловаться, молиться и надеяться на лучшее будущее… Верить и думать, что наши желания могут повлиять на ход событий… Да это почти…

Среда, 31 января 1883 г.

Я хотела послушать предсказание Жакоб и пошла к ней, переодетая и загримированная брюнеткой, чтобы меня не узнали… Мы пошли к ней вдвоем с Диной.

Она сказала мне, что я буду счастлива, очень счастлива, что я добьюсь огромного успеха на том поприще, которое изберу. Она прибавила еще, что я иногда болею, что у меня, должно быть, болят глаза и уши, советовала беречь себя. Между прочим она сказала, что я буду любить женатого человека.

Кроме того она предсказала мне, что какие-то дела заставят меня уехать, что я буду переезжать через моря и буду иметь огромный успех. И много денег… Много мужчин влюблены в меня…

Четверг, 1 февраля 1883 г.

Я была на выставке акварелистов. Весь мой костюм был из серого бархата — и платье, и шляпа. Серые чулки и башмаки. Корсаж задрапирован и застегнут двумя серебряными пряжками. Кружевное жабо… Как только я вошла, на меня обратили внимание и все время на меня много смотрели… Поэтому и лицо мое так сияло… Это так приятно…

Небо послало мне в награду чудный вечер… Прежде всего я видела Сен-Марсо… Я столько раз и безуспешно приглашала его к нам, что была скорее холодна, разговаривая с ним. Я никак не могла отделаться от того внутреннего волнения, которое вызывает во мне этот великий художник с головой Шекспира. Он был любезен, даже скорее ласков. У меня такое сильное желание покорить его! Зачем?.. А, понимаю, потому что он страшно много работает, очень редко бывает в свете… Я понимаю его. Вы скажете, что я делаю глупости? Но ведь это доставляет мне истинное наслаждение…

— Вы, понимаете, что я вас больше не буду приглашать к нам…

— Может быть, для того, чтобы я приходил к вам без приглашения…

— Посмотрим…

Подошел и Бастиен, — такой милый, любезный.

Я никогда не видела его таким и была очень удивлена. На меня словно упал блестящий луч солнца…

Я мигом ожила, почувствовала уверенность в себе, мне стало так весело, так хорошо…

А у меня еще было намерение удалиться после того, как мы обменялись несколькими словами!.. Мне казалось, что этого требовало мое достоинство… Клянусь вам, он меня почти насильно удержал. Мы поговорили еще несколько минут. Он был болен. Теперь он очень бледен. Какой у него утомленный вид, полный какой-то детской грусти!..

Он сказал, что очень хотел бы приходить к нам, если бы ему позволяли рано уходить домой. А я думала, что он будет сердиться на меня.

Когда я отошла немного, я увидела архитектора. Он сказал мне, что написал мне длинное письмо, в котором просил разрешения прийти к нам с братом, ссылаясь на то, что мы дали ему на это позволение…

— Я не нуждаюсь в вас, я только что видела его самого.

— Но я хочу привести его к вам.

— Отныне я постараюсь устроить так, чтобы он сам себя приводил…

Я довольна.

Я еще охотно осталась бы… чтобы снова увидеть Сен-Марсо. Но надо было идти на заседание палаты. Там должны были вотировать изгнание принцев или что-то в этом роде… Заседание затянется, вероятно, до двух часов ночи… Вы понимаете, конечно, что мы пошли туда. Я думала о Сен-Марсо, о том, что он как будто совсем не видел меня, когда разговаривал со мною… Я думала о Бастиен Лепаже, который так хорошо смотрел на меня… казалось, что глаза его не могут оторваться от меня… вы меня понимаете… Но быть может, мне это показалось? А почему бы и нет? Ведь я хороша!

Подумайте, какое счастье для бедных депутатов, которые около одиннадцати часов вечера увидели четырех, столь элегантных дам! Мы попросили Поля Леру, Руа де-Лулея, Гавини, Жолибуа и некоторых других, и нас пропустили в президентскую ложу…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});