Неизданный дневник Марии Башкирцевой и переписка с Ги де-Мопассаном - Мария Башкирцева

Суббота, 10 декабря 1876 г.

Дочь Тамбурини, госпожа Бонэн, послала нам пригласительные билеты на панихиду по ее отце. Я пошла туда, одетая в глубокий траур. Я очень люблю церкви и похоронное пение, — для меня это праздничные минуты.

Пришлось, конечно, пройти по бульвару и показать себя.

Прошли мимо оперы и зашли туда поболтать по-итальянски с Кресчи в присутствии всей труппы.

Дома я нашла букет и карточку папы. Затем мы поехали на каток, принадлежащий «Средиземному клубу». Там нас уже ждала мама с госпожой А., генерал Вольф (товарищ военного министра), Пеликан и Бруссэ.

До сих пор я никогда не бывала на катке, и мне приятно было смотреть на все эти грациозно и плавно двигающиеся, скользящие и падающие фигуры.

Граф Марков подошел поздороваться с нами. Несколько минут спустя с противоположного конца катка прискользнул к нам на своих коньках А. Он любезно поздоровался со мной, наговорил мне много о моих маленьких ножках, которые были бы прелестны в коньках, и отпустил несколько шуток по адресу конькобежцев. Я, в свою очередь, любезно отвечала ему, но в моей любезности чувствовалась заносчивость вполне хорошего тона. Отныне я буду держаться этого тона со всеми. На этого же господина я смотрю свысока еще больше, чем на других. Марков снова подошел, я повернулась к нему, а Г. вернулся на свое место. Он, вероятно, не чувствовал себя очень польщенным моим приемом, отнюдь не походившим на веселое щебетанье других девиц.

Все мое внимание было поглощено сестрами Готье. Господи, до чего они хороши! Словно гурии Магометова рая. Бархатные глаза, несколько орлиный контур носа, закругленный книзу, розовые щеки, сочные, красные губы… Они чудно хороши!

Воскресенье. 11 декабря 1876 г.

Я была в церкви. Погода так хороша, что я пошла погулять после того, как попробовала кататься на коньках. Я была на катке в то время, когда там никого не было. Вечером я пошла в оперу. Гладко причесанные спереди волосы легкими волнами падали на затылок, а затем снова несколькими локонами собраны были спереди. Эта прическа вполне гармонировала с русским костюмом — батистовой шемизеткой под фуляровым платьем, тем самым, в котором я бывала в парижской опере.

Мой наряд и прическа сильно изменили меня. Я походила на картину. Я не стану восхвалять свою красоту, предоставляю это другим, — я отдаю только справедливость всему ансамблю…

Все это прекрасно! Но теперь следовало бы спать, а не столбенеть перед этим Титом Ливием всяких горестей… Нынешний вечер я презираю себя, презираю и эти записки.

Понедельник, 12 декабря.

Б. поднес мне букет со словами: «Эсмеральде от Квазимодо. Эти цветы невинны и их можно поднести такой чистой голубке, как вы. Пестрый букет был бы недостоин вас».

Когда этот человек начинает в таком тоне шутить и привирать, он делается заразительно комичным.

Газеты описали платье, в котором я была в опере третьего дня вечером. Вот что было сказано о нем:

«M-lle Башкирцева была восхитительна в тяжелом шерстяном платье, напоминающем древний римский костюм, полный самой изысканной простоты».

В первый еще раз ниццские газеты оценили и поняли мой туалет.

Любите ли вы Тита Ливия, как я? Я нахожу его таким же интересным, как Александра Дюма. Не смейтесь над сравнением, жалкие невежды и педанты!

— Если бы вы провели зиму в Риме, — сказал мне капитан Б., — у меня явилось бы к вам чувство, почти похожее на презрение…

— Что касается меня, заметил Кассаньяк, — у меня такого чувства не было бы, но я искренно жалел бы вас.

— Ну, так я и не поеду туда. Только не под влиянием ваших слов я делаю это. Я еду в Париж, потому что меня привлекают туда уроки на арфе и Бартель.

Что-же вы сделаете для меня, при всей вашей любезности, при всем вашем хорошем мнении о моей особе? Что можете вы сделать?

Я знаю человека, который любит меня, который понимает и жалеет меня, кто всю свою жизнь кладет на то, чтобы сделать меня более счастливой. Этот человек все сделает для меня и добьется своего. Он никогда больше не изменит мне, хотя он и изменял мне раньше. И этот человек — я сама!

Не следует ничего ждать от людей, — они могут доставлять нам одни только разочарования и огорчения. Будем твердо верить только в Бога и в свои собственные силы.

И раз уже нам честолюбие дано, то постараемся же добиться чего-нибудь, постараемся чем нибудь оправдать это честолюбие…

1877 г.

Воскресенье, 1 июля 1877 г.

Вследствие всех этих политических неурядиц и волнений, сегодняшнего смотра ожидали с замиранием сердца. Надеялись на восторженную встречу маршала[7], что в армии произойдут манифестации. Все, однако, прошло спокойно, — ничего не случилось. Раздалось только несколько жидких аплодисментов по адресу армии.

Опишем, впрочем, по порядку этот прелестный день. Прежде всего мне принесли платья, из которых ни одно не оказалось подходящим.

Это раздражает больше всего, за исключением, впрочем, дурного обеда.

Факсимиле части письма Мопассана к Башкирцевой.

В 9 часов мы уехали с госпожой и господином де-М. По дороге я ежесекундно только и слышала, что разного рода наставления и опасения. То они боялись, что мы опоздаем или что места будут плохие, то являлись у них различные опасения насчет нашего кучера, насчет погоды, насчет давки и т. д. Все это страшно сердило меня. Только французы умеют раздражать такими пустяками.

Наконец, мы приехали. Места наши оказались до того мало аристократическими и со всех сторон нас так сдавили, что я не стерпела и ушла оттуда.

Мы вышли на лужайку. Но много времени прошло прежде, чем нам удалось отыскать нашего лакея и карету.

Жену маршала Мак-Магона приветствовали, как королеву… впрочем, нет, пред ней довольно торопливо снимали шляпы, а она кланялась направо и налево. Это не произвело на меня никакого впечатления, между тем как лица тех, что приветствовали принцессу Маргариту, австрийскую императрицу и нашу Великую Княгиню, показались мне исполненными почтительного восторга.

Однако порядочное животное этот господин де-Ф. Меня так и подмывает написать ему:

«Милостивый Государь!

Кажется, гораздо легче было просто выразить свое сожаление, а не посылать билеты на такие места».

Впрочем, мы с ним увидимся завтра. Я предпочитаю лучше сказать ему, упомянув о смотре: «Я не была там. С моими билетами пришлось бы сидеть на стульях, поэтому я отдала их своей портнихе».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});