А76 (сборник) - Алексей Олексюк

Мелкий Бес: Хе-хе, это вы верно подметили: любят они всякие заумные словечки. Прикрывают ими свою пустоту и бездуховность.

Великий Канцлер: Ничего не понимаю. Писали бы как все…

Народная мудрость гласит: «На вкус и цвет товарища нет». А ещё: «Не любо – не слушай». Впрочем, в России на всякого Егорку есть своя поговорка. Например, такая: «Дурак, кто говорит не так».

Дело вкуса не отрыгивать общелитературную жвачку, а способствовать здоровому пищеварению. В духовной кулинарии чертовски важно не только как , но и  что . Осетрина, как проницательно заметил товарищ Воланд, должна быть только одной – первой – свежести. Иначе она тухлая.

Если бы не знал лично, задумался бы: а хохол ли он? Такая щедрость противопоказана болельщикам Динамо (Киев). При желании здесь каждую строчку можно, как золотую жилу, расковырять до небольшой поэмки. Но оставляем это занятие калифорнийским дождевым червям. Мне лень, а автору недосуг. Он слишком увлечён, чтобы ставить наверняка. Ибо существует сетевая игра – более увлекательная и опасная, чем русская рулетка.

«Ба! Фёдор Михайлович, вы-то здесь какими судьбами?»

Иногда автор даже заигрывается: но никогда, нигде – не заигрывает!

Он не обманывает: ни надежд, ни невежд. Это не маска.

Невозможно писать «как Есенин». Такова общепризнанная аксиома (утверждение, не терпящее доказательств). Но аксиома и другое: невозможно писать так же, как во времена Есенина, имея в кармане мобильный телефон и 200 гигабайт на жёстких дисках. Если в начале пьесы на стене висит винчестер, то в финале неизбежна перезагрузка.

…но интернет остроклюв —

разобьёт нас вдребезги,

в этом каменном сайте

в правом верхнем углу

ты закрылся крестом андреевским.

Часть 2.

Апологетика

Тиха украинская ночь в северном Казахстане. Только перегавкиваются где-то в Корейском посёлке Гончие Псы: не догоняют, бедолаги, что обречены стать украшением праздничного стола или зимним головным убором. В туманной дали за Теплицами ползёт по мосту через Тобол поезд из тридцати трёх литерных вагонов. А под моими окнами матерится очередной Вечный Студент: кроет непотребными словесами ЕНТу учёбу и тупицу-декана до десятого колена со всеми деепричастиями.

Звёзды – огромные, как бильярдные шары. Мигают. Щекочут ресницами.

Невозмутимая среднеазиатская луна, лопнув, как перезревшая дыня, истекает сладковато-жёлтым светом. Бредёт по пустынной, залитой лунным светом, площади полицейский патруль. Скрипит под толстыми полицейскими подошвами ледяное кружево подтаявшего днём и вновь прихваченного морозцем снега. Ностальгический шум отчалившего в мифическую Московию поезда оседает матовой патиной на знакомых с детства тополях и клёнах.

Мне не спится. Я только что окончил писать, погасил настольную лампу и смотрю в окно. Пьяненький студент свернулся калачиком на скамье и уснул. Ему снятся тяжёлые алкогольные сны, он вздрагивает и дёргает ногой…

А на другом конце города в своей мягкой постельке под тёплым ватным одеяльцем спит Мелкий Бес, и снятся ему мелкие, как бисер, бессмысленные сны – лёгкие и безопасные, словно бритва «Жиллет».

Часы на стене бьют полночь.

Полная и окончательная кин-дза-дза…

Мне не спиться. Я не пью спиртного с 19 августа 1991 года. Холодной и склизкой жабой прижалась к сердцу немая тоска. Тревожный лунный свет заливает мою спальню и в этом доэлектрическом, допотопном освещении мне мерещится профиль Мелкого Беса.

И я вопрошаю этот профиль:

– А вдруг это графомания? Привычка? Ведь ты вездесущ, ты должен знать. Вдруг всё напрасно, пустая трата времени и сил? Мания. Бред больного воображения. А жизнь – настоящая, подлинная жизнь – где-то там, помимо нас…

Вместо ответа Мелкий Бес скачет по книжным полкам и орёт скрипучим трёхсотлетним голосом:

– Пиастры! Пиастры! Пиастры!

Или что-то ещё более неприличное.

Я протягиваю руку и достаю с полки ветхий том в тяжёлом кожаном переплёте, раскрываю его наугад и читаю при лунном свете:

– Что это за животное, Санчо?

– По-моему, это корова.

– Всмотрись зорче, Санчо! Неужели ты не видишь, что это белый единорог?

– Как вам будет угодно, сеньор.

– Так не годится, Санчо. Ты должен отстаивать свою точку зрения. Только в споре рождается истина.

– В ваших словах есть резон, сеньор. Но он есть и в моих. Ведь, если вам угодно назвать корову единорогом, а я стану перечить, то вы мигом меня выпорете. Так что пусть уж корова будет всем, чем вам заблагорассудится, лишь бы мой зад не получил из-за неё розог…

– Ты, прежде всего, человек, Санчо, а потом уже мой слуга. Человек не должен бояться думать и говорить то, что думает.

– В отличие от Вас, сеньор, мне никогда не доводилось видеть живых единорогов (да и мёртвых тоже), поэтому не берусь судить наверняка: рог у этого животного, действительно, один и белых пятен на шкуре много, но траву оно жрёт как обыкновенная корова и срёт как корова, да и видом – вылитая корова.

– Санчо! Ты неисправимый мужлан.

– Каков уж есть.

– Мне страшно, Санчо. Я страшно одинок среди этих умалишённых. Мне кажется, что вокруг не осталось нормальных людей. Узаконенное недомыслие и административный восторг порождают лишь циников и хамов, которые пожрут своих родителей.

– Ваша беда, сеньор, в том, что Вы слишком витиевато выражаетесь: постоянно говорите намёками и притчами, а люди не любят когда их тычут мордой в собственную глупость. Вот Вас и бьют все кому не лень.

– Но ты-то, Санчо, меня понимаешь?

– Пожалуй, я единственный, кто Вас понимает, сеньор. Но слишком долгие разговоры вредно действуют на мой желудок. Давайте-ка разбавим пустоту бытия целебным молоком единорога с чёрствым куском клейковины и предадимся свободной интерпретации действительности. Завтра нам опять предстоит долгий путь.

Я покорно засыпаю с раскрытой книгой в руке, и мне снится мерцающий, словно бы освещённый изнутри живым пламенем, монитор компьютера, на котором крупным готическим шрифтом набрана надпись:

Сегодня я ≈ (почти что) гений

или √ (корень из) «сукин сын».

*Сноска: «Дао-дэцзин».

Люди не летают, как птицы,

из-за недостатка веры

(в организме).

Уверовать ≠ (не равнозначно) спиться.

Утративший чувство меры

численно = (равен) жизни.

Не-for-мат. Посмертные записки графа Мангросса

Предисловие

Данные «Записки…» являются частью обширного рукописного архива, переданного мне одним из бывших сотрудников органов госбезопасности. Личность графа Георга Мангросса до сих пор остаётся во многом загадкой. Из весьма недостоверных источников известно, что родился он в 1928 году в Аргентине. Ещё менее достоверные источники называют местом его рождения остров Огненная Земля, где родители Георга якобы работали в археологической экспедиции. Действительно ли его отец принадлежал к старинному графскому роду, а мать была чудом спасшейся великой княжной Анастасией Романовой – неизвестно: всё это больше похоже на легенду, нежели на факты реальной биографии. Ещё менее правдоподобной кажется история о том, что крёстным отцом маленького Георга был никто иной, как Хорхе Луис Борхес. Некоторые биографы при этом цитируют слова Фиделя Кастро, который, в свою очередь, ссылается на свой давний разговор с Че Геварой – однокашником и близким другом Георга Мангросса. У нас нет оснований сомневаться в правдивости команданте. Но его утверждение не может считаться доказанным фактом до тех пор пока не будет найдена соответствующая запись в церковно-приходской книге.

О личной жизни графа мы практически ничего не знаем. На сей счёт нет никаких свидетельств. Достаточно сказать, что живший с ним многие годы на одной лестничной площадке Хулио Кортасар нигде ни разу не упомянул о своём таинственном соседе. За всю свою жизнь Георг Мангросс не опубликовал ни единой строчки. Перебрав множество профессий, он, в конце концов, устроился скромным киномехаником в один из небольших кинотеатров на Монмартре, где крутили в основном артхаусные мультипликационные фильмы.

В 1993 году он совершенно неожиданно для всех отправился в Россию. Что подвигло его на столь дальнее и небезопасное по тогдашним временам путешествие – неизвестно. Пробыв около месяца в Москве, он выехал сначала на Урал, а оттуда в Сибирь и Казахстан. Последний раз его видели 6 июня 1999 года в одном из небольших провинциальных городов Тургайской области. Сняв гостиничный номер и позавтракав в ресторане, Георг Мангросс вышел из здания в неизвестном направлении и больше в него не возвращался. Вызванные на следующий день администрацией гостиницы сотрудники милиции и госбезопасноти (поскольку речь шла об иностранном гражданине) не нашли в его номере ничего, кроме двух дорожных сумок: в одной были одежда и необходимые туалетные принадлежности, а в другой – толстые папки с рукописями. Часть из этих писаний (относящихся, в основном, ко времени пребывания автора в России) я и хочу предложить вашему вниманию.