Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века - Андрей Андреев

Как вспоминал Вигель, «М. Н. Муравьев был примером всех добродетелей и после Карамзина, в прозе, лучшим у нас писателем своего времени. Он платил дань своему веку и мечтал о народной свободе, пока она была еще прекрасною мечтою, а не ужасною истиной; кроткую душу его возмущало слово тиранство»[61]. В 1807 г. у него подрастал сын Никита, и отец начинал обучать его основам наук, тем идеям века Просвещения, философии Руссо, которыми руководствовался всю жизнь (сохранились конспекты его лекций сыну)[62]. Никита вырастет и станет одним из руководителей Северного общества декабристов, автором проекта России ской конституции. Как замечала позже правнучка М. Н. Муравьева, «эта философия Руссо… не помешала Михаилу Никитичу быть государствен ным деятелем, товарищем министра народного просвещения, веселым и милым светским человеком; но та же философия, пересаженная на душу его сына, привела последнего к каторге и ссылке. Различные поколения воспринимали ее различно»[63].

Глава 2

Развитие университетского самоуправления в 1803–1812 гг

1. Университетская «ученая республика»

Согласно п. 1 университетского Устава Московский университет представлял собой «вышнее ученое сословие, для преподавания наук учрежденное». Выделяя профессоров, преподавателей, чиновников университета в особую корпорацию, либеральные реформы Александра I даровали ей права и свободы, уникальные в самодержавном государстве. Они по существу основывали (по словам И. А. Гончарова) «ученую республику», в значительной степени не зависимую от других государственных учреждений империи, пользующуюся внутренним самоуправлением и автономией. Основным органом этой «республики» было общее собрание или совет университета, а главой — избираемый ежегодно голосованием на совете ректор; исполнительная власть принадлежала правлению, судебная — университетскому суду. Естественно, что само существование такой республики немедленно вступало в конфликт с основными принципами самодержавной Российской империи, всеобъемлющим государственным контролем. Идейная основа устава 1804 г. была противоречива, так как пыталась совместить республиканские мечтания первых лет александровского царствования, идеальные конструкции, образцами которых служили западноевропейские общественные институты, с реальной практикой управления делами в России, где решающую роль играли чиновники, сложившийся в последней четверти XVIII в. бюрократический аппарат, по своей природе враждебно настроенный к проявлению независимости в какой-либо части государственного механизма.

Одним из таких чиновников, включенным в структуру соответствующего министерства, устав 1804 г. делал попечителя университета. Ни одно сколько-нибудь значимое решение по университету (назначение профессоров, выборы ректора, определение лекционных курсов и учебных программ и т. д.) не могло получить законную силу без его подтверждения попечителем, а иногда и министром народного просвещения, должность же ректора требовала ее утверждения императором. Правда, попечитель формально имел довольно ограниченные возможности влиять на ход университетской жизни. Об этом позаботился один из авторов устава — М. Н. Муравьев, чувствовавший двойственное положение университетской республики и желавший укрепления ее самостоятельности. По его рекомендациям попечитель не должен был непосредственно вмешиваться в университетские дела, избегать влияния какой-либо партии из среды профессоров, а для этого жить, по большей части, в Петербурге. Для Московского университета, привыкшего к бдительной опеке И. И. Шувалова, И. И. Мелиссино, М. М. Хераскова, такое положение куратора было в новинку. Сразу после преобразования университета среди студентов складывается «Жалобная песнь», обращенная к покойному И. И. Шувалову. В ней студенты, вспоминая «отеческую заботу» прежних кураторов, довольно едко упрекают Муравьева за отступление от традиций:

А ты, ничтожна тварь, ползучий муравей,Который тьму набрав сверх силы должностей,Оставь с улыбками пренизкие поклоны,На крыльях к нам лети, услышь студентов стоны,Чтоб править нами мог за семьсот с лишком верст…[64]

После смерти Муравьева традиция берет свое. Новые попечители университета, сперва граф А. К. Разумовский, затем П. И. Голенищев-Кутузов, постоянно живут в Москве. В своей роскошной усадьбе Горенки граф Разумовский принимал избранный круг профессоров, которому и покровительствовал как попечитель. Вмешательство Голенищева-Кутузова окажется еще сильнее: он прославился тем, что собственными стараниями удалил из университета четырех неугодных ему профессоров. Все это доказывало, что либеральные намерения, заключенные в уставе 1804 г., не могли в полной мере воплотиться в жизнь и нисколько не препятствовали наступлению реакции. Сама по себе университетская республика еще была слишком слаба: если за короткий срок попечительства Муравьева она только формируется, причем на этом пути не обходится без злоупотреблений, неудач, то в дальнейшем ее самостоятельность развивается с большим трудом, а яркие личности, способные вести за собой других профессоров, открытые к восприятию нового, желающие продвижения вперед науки и преподавания, в конце рассматриваемого нами периода уходят со сцены. Таким образом, хронологические рамки от 1803 до 1812 г. заключают в себе события от становления и короткого расцвета университетской республики (1805–1807 гг.) до ее угнетенного состояния при попечителе Голенищеве-Кутузове и драматических происшествий, связанных с отъездом университета из Москвы за сутки до вступления туда войск Наполеона, после чего начинается новый период университетской истории.

Университетское самоуправление определялось, прежде всего, деятельностью совета университета как его «высшей инстанции по делам учебным и судебным». Совет собирался один раз в месяц, хотя в чрезвычайных случаях ректор мог собрать совет в любой день, оповестив о этом заблаговременно его членов. С 1805 г. заседания совета проходил: в специально отведенном для него зале — его открыл ректор Страхов освободив большую часть бывших покоев директора университета. Членами совета были только ординарные и заслуженные профессора, таким образом, экстраординарные профессора, адъюнкты, доктора, магистры прочие служащие были лишены права голоса в университетской республике. Количество членов совета не превышало числа университетских кафедр и в разные годы, по мере заполнения кафедр или выбытие профессоров, колебалось от 17 до 27 человек (см. Приложение 3). Hа заседаниях председателем был ректор или лицо, его заменяющее, без присутствия которого заседание не могло начаться. Ректор определял кворум, для которого было необходимо, чтобы на совет пришла по крайней мере половина от наличного состава ординарных профессоров, и объявлял обсуждаемые вопросы. Поскольку совет совмещал в себе прерогативы высшей законодательной, судебной и контрольной власти, то к его ведению равно относились, во-первых, избрание ректора, профессоров, адъюнктов, почетных членов, обсуждение учебного плана и расписания, выработка мер по улучшению преподавания наук в округе; во-вторых, рассмотрение судебных тяжб, перешедших из правления университета; в-третьих, ежегодная проверка счетов правления, составление отчетов и ведомостей по университету и округу, направляемых попечителю и министру. Обсуждение проходило под руководством председателя, который поочередно спрашивал мнение каждого из членов совета о данном вопросе. После этого согласованное мнение большинства заносилось в «дневную записку» — журнал заседаний совета, куда профессора могли также вписать особые мнения за собственной подписью. Журнал заседаний вел секретарь совета, к ведению которого относилась вся переписка совета, его архив, составление копий журнала, посылаемых попечителю. На основании «дневных записок» секретарю, согласно уставу, вменялось в обязанность «сочинять историю университета»[65].

Зафиксированное в журнале заседаний решение должны были подписать все присутствовавшие члены совета, после чего оно вступало в силу (если не требовало утверждения начальства). Только в двух случаях уставом была предусмотрена процедура тайного голосования — при избрании в какое-либо звание или должность и при определении особо выдающегося сочинения для чтения в Торжественном собрании или публикации за счет университета. В случае равенства голосов право решающего голоса принадлежало ректору.

Летом (обычно в конце июня — начале июля) после завершения годового курса лекций в Большой аудитории происходило торжественное заседание совета университета (называемое иначе университетским актом). Оно проводилось очень пышно: приглашались музыканты, пели лучшие усадебные капеллы, принадлежавшие московской знати, от которых не отставал и собственный университетский хор под руководством талантливого музыканта и композитора из крепостных Данилы Кашина. Университет гордился тем, что после принятия нового устава и великолепно отпразднованного полувекового юбилея (30 июня 1805 г.) его акты начали собирать цвет московской публики. Множество вельмож и фаворитов предыдущих царствований, которыми богата была Москва того времени, вместе со своими семьями становились зрителями представления, которое разыгрывали перед ними профессора и студенты университета. Звучали имена новых студентов, которым ректор вручал шпаги. Окончившие учебу получали дипломы ученых степеней; за отличные успехи в овладении науками полагались награды. Прежний ректор передавал своему преемнику большую университетскую печать. От имени ученой корпорации университета совет присуждал премию за решение задачи, поставленной на конкурс в течение этого года. Важной частью торжественного акта были речи профессоров, посвященные определенной научной проблеме. Они отличались от обычных научных выступлений тем, что ораторы обращались к широкой публике, старались донести до нее в сконцентрированном виде суть проблемы, передать основную идею простыми и ясными средствами и одновременно блеснуть красноречием и эрудицией. С преобразованием университета характер и содержание речей изменились в лучшую сторону, что отмечали современники. Ярким оратором показал себя замечательный поэт, переводчик, преподаватель, любимый студентами, Алексей Федорович Мерзляков[66]. Свои впечатления о разговоре ректора Страхова и других профессоров незадолго до акта 1806 г. оставил С. П. Жихарев: «Страхов спрашивал Буле и Двигубского, готовят ли они что-нибудь к торжественному акту. Буле отвечал, что намерен написать диссертацию о лучшем способе сочинять историю народов, населявших Россию прежде IX века, а Двигубский объявил, что будет говорить о нынешнем состоянии земной поверхности. Слава Богу! это уже не прежние сухие рассуждения, никого не интересующие, следовательно, на акте будут говорить и слушать дельное»[67].