Моя страна - прежде всего! (СИ) - "Илья83"

Александр вздохнул, вдаваться в подробности не хотелось, голова сама собой падала на грудь, да и рассказывать все подробности было бы очень долго. Наконец, он не выдержал:

— Товарищ Мережков, дайте мне немного поспать, и я отвечу вам на любые вопросы, обещаю… — он так широко зевнул, что советский дипломат, видимо, и сам понял что сейчас явно неуместное время для выяснения всех подробностей. Он поднялся и скупо улыбнувшись, ответил:

— Хорошо, герр Краузе, отдыхайте. Можете здесь, на диванчике, но я бы посоветовал вам нормальную кровать на втором этаже. А наш разговор мы продолжим завтра, договорились?

— Договорились.

Он с трудом встал и, покачнувшись на онемевших ногах, направился к лестнице. Мережков аккуратно придержал его во время подъёма на этаж и проводил к комнате, выделенной для отдыха. Александр не раздеваясь полностью, буквально повалился на мягкую кровать, кое-как натянул на себя одеяло и тут же уснул. Он уже не слышал как Мережков, выйдя из комнаты, вставил в замочную скважину ключ и несколько раз повернул его, закрыв дверь на замок.

Берлин.

8 апреля 1940 года. Утро.

Гюнтер Хаусманн (Шольке)

Дождь, начавшийся ещё ночью, не собирался стихать и потоки воды, несущиеся по обочинам проезжей части, бурлили и закручивались водоворотами на месте сливных решёток. Машины, проезжая по асфальту, поднимали целые буруны воды, заставляя прохожих в промокших плащах и пальто отпрыгивать от края дороги, опасаясь несвоевременного купания от водителей-лихачей. Редкие деревья, с распускающимися почками, тоже выглядели неприглядно, словно насквозь промокли.

Гюнтер снова стоял на посту, на этот раз на входе в здание рейхсканцелярии, и благодарил Бога, что в этот раз ему повезло попасть на внутренний пост а не внешний. Парни, что стояли снаружи, несмотря на накинутые плащ-палатки, быстро промокали и офицеры решили менять их чаще обычного, так как заболеть в такую погоду, неподвижно стоя под дождём, было нетрудно, даже с учётом их усиленных тренировок. А уж в Бад-Тельце, юнкерской школе СС, основанной Паулем Хауссером, тренировки были такие что Гюнтер в конце дня еле доползал до койки. Вот и сейчас он проводил сочувственным взглядом Эрика Градецки и Юргена Штайнера, которые чуть ли не вбежали внутрь, спасаясь от потоков воды. С их шлемов стекали капли, лица тоже мокрые, но они предусмотрительно спрятали свои «МП-38» под широкими полами плащ-палаток, чтобы уберечь их от влаги. Молодцы, ребята! Навыки, вбитые в них инструктором по огневой подготовке штурмшарфюрером Вальтером Гроссе, позволяли им всегда держать оружие в боеспособном состоянии и применять его в любое время, когда потребуется, не опасаясь, что оно заклинит или ещё как-то подведёт хозяина. Вспомнив его методы наказания провинившихся каким-то образом курсантов СС, Гюнтер слегка поёжился и постарался отвлечься другими мыслями.

Вчера вечером до него дозвонился доктор Венцель и сообщил о побеге Алекса. Рассказал, что полиция побывала в квартире, где он жил, но тот так и не появился. Соседи тоже ничего не видели и не слышали. Гюнтер пообещал ему навести справки и проверить вероятные места где мог оказаться его «друг», но сам сомневался что тот будет прятаться там. Слушая возмущённые крики Венцеля, он испытывал двойственные чувства. С одной стороны, его тревожило что Алекс сбежал и сейчас бродит где-то по городу, скрываясь от полиции и не зная что делать. С другой, вновь порадовался за его бойцовский дух, позволивший тому вырваться из больничного заточения. Всё-таки, несмотря на обычную внешность, в Алексе был стержень, и сила, спящая в этом скромном русском, ему импонировала. Жаль только, в отличие от Гюнтера, тот не козырял ею и старался решить все вопросы мирно, даже тогда когда проще и логичнее было сразу дать с ноги. Вот с арабами же он не растерялся, сразу помог, без колебаний. Гюнтер не волновался из-за того что русский кому-то расскажет о том кто он и что собирается делать: в советское посольство он не проникнет, но даже в таком случае, ему просто никто не поверит, а так как, в отличии от него, Алекс, даже имея память Дитриха, всё равно хуже ориентируется в городе, то самым лучшим для него было бы вернуться в больницу или обратиться к нему, Гюнтеру. Он уже успокоился. Возможно, на его месте он поступил бы так же, кто знает? Да и не был он злопамятным сам по себе. В конце концов, они оба гости в этом мире и лучше бы им держаться вместе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Размышляя, он пропустил момент, когда к нему подошёл дежурный офицер, гауптштурмфюрер Майер и остановился перед ним. Это был высокий, атлетично сложенный мужчина с волевым подбородком и холодными глазами. Он внимательно осмотрел вытянувшегося Гюнтера с ног до головы и спросил с оттенком интереса:

— Что вы сделали, унтерштурмфюрер? Уронили одну из ваз в кабинете фюрера? Или наступили на лапу его собаке?

— Я не понимаю, гауптштурмфюрер… — растерянно ответил он.

— Вас вызывает к себе фюрер. Сейчас. Поэтому, если вы умудрились где-то отличиться в обоих смыслах, то сейчас самое время сказать мне об этом.

— Гауптштурмфюрер, клянусь, я ничего не сделал такого чтобы заслужить внимание фюрера. Не понимаю, зачем он меня вызывает… — Гюнтер подозревал причину, но не говорить же её Майеру.

— Что ж, идите, Гюнтер. Не следует заставлять нашего фюрера ждать.

— Так точно, гауптштурмфюрер! — снова вытянулся Гюнтер и, чётко развернувшись, отправился к Гитлеру. Сердце стучало от волнения, в горле слегка пересохло… Знаменательный момент для него, некая точка отсчёта, после которой его жизнь навсегда изменится. Вот только в какую сторону? Хотелось бы в нужную..

Возле кабинета Гитлера его ждал один из адъютантов, недавно назначенный Отто Гюнше, почти двухметровый громила с суровым выражением лица. Он принял у Гюнтера личное оружие с кобурой и открыл дверь в кабинет:

— Проходите, унтерштурмфюрер. Фюрер вас ждёт.

Гюнтер зашёл в комнату, чётко, строевым шагом, протопал к Гитлеру и, взметнув руку вверх, выкрикнул:

— Хайль, Гитлер!

Фюрер не ответил. Он молча смотрел на него. Рядом с ним, на столике, лежало его письмо, которое он вчера передал Гитлеру. Больше в кабинете никого не было, даже ни одной из его собак.

Наконец, он заговорил, спокойно и равнодушно:

— Унтерштурмфюрер, я прочёл ваше письмо… Скажу откровенно, поверить в это сложно. Почти невозможно. И если бы не некоторые нюансы, вы бы уже сидели в камере и рассказывали следователям Генриха причины вашего странного поступка.

Он помолчал.

— Вы преданы идеям национал-социализма, офицер? — вдруг спросил он.

— Всем сердцем, мой фюрер! — страстно ответил Гюнтер.

Фюрер снова внимательно посмотрел ему прямо в глаза. Его взгляд оказался настолько пронизывающим, что Гюнтеру почудилось, что он стоит мысленно полностью раскрытый и Гитлер знает о нём всё, даже то что сам Гюнтер уже давно забыл. Это был неприятный, давящий, выворачивающий душу наизнанку, взгляд.

«Соберись, дружище, он ничего не знает о тебе наверняка, просто на понт берёт. Смотри ему прямо в глаза с преданным видом и не вздумай отводить взгляд, иначе что-то почувствует и заподозрит».

— Я хочу, чтобы вы рассказали мне всю эту историю своими словами. В мельчайших подробностях. Вам понятно, офицер? — требовательно спросил Гитлер.

— Так точно, мой фюрер! — ещё сильнее вытянулся он.

…Следующий час он рассказывал Гитлеру всё что с ним, якобы, случилось. Фюрер молчал, не задавая ни единого вопроса до тех пор пока Гюнтер, облизнув пересохшие губы языком, не закончил.

— Занимательная история, унтерштурмфюрер. Но где доказательства ваших слов? — непроницаемое лицо фюрера ничего не выражало, казалось, он выслушал обычный отчёт о не самом важном деле, чем такую фантастическую историю в которую очень трудно поверить.

— К сожалению, материальных доказательств у меня нет. Могу рассказать только то что узнал там, в будущем, и никак бы не смог узнать здесь и сейчас. — Он замялся и начал говорить: