Восьмая жизнь Сильвестра - Александр Васильевич Сивинских

А где прежний золотарь? Он вообще был?

– Был. Нездешний и даже не человек. Из эфемеров. Но он, понимаешь, окуклился. Совершенно внезапно. А когда вылупится, толку от него уже не будет.

Уж это точно. От гигантской бабочки, пусть даже разумной, толку мало.

– Слушай, папа, можно ведь пригласить специалиста с Земли. Там ассенизатор – одна из самых распространённых и уважаемых профессий.

– Я уже послал запрос. Но ближайший внепространственник пойдёт с Земли к Гелладе-три лишь через неделю. Да потом ещё оттуда до нас – месяц на дюзах. А дело не терпит отлагательств. По секрету, девочка, мы на пороге экологической катастрофы. Я знаю, тебя здесь все любят. Не то, что меня. И убеждать ты умеешь. Найди мне человека, который не боится замараться.

– Человека? – Я усмехнулась. – Папочка, ты неисправим.

* * *

Первым делом я направилась к загонам единорогов. Если кто и умеет лучше других управляться с ведром, лопатой и черпаком, так это конюхи, правильно? Сегодня была смена Веронички и Евсея. Феечка, ненавидящая тесноту даже самых просторных помещений, наверняка угнала единорожий молодняк на выпас ещё до рассвета. Евсей же был домоседом.

Подлетев ближе, я убедилась, что он на месте. Стоя на невысокой, но широкой скамеечке позади смирной старушки Евтерпы, он одной рукой ласково оглаживал кобылу по крупу, а другой зачем-то теребил пряжку ремня, поддерживающего лосины.

– Если даже она провинилась, бить единорогов запрещено, – крикнула я издалека.

Евсей от неожиданности вздрогнул, зашатался, но на скамеечке устоял. Повернул ко мне смущённое лицо и пробормотал:

– Так я, как бы, и не собирался. Я это… ну…

На большее его не хватило. Он закряхтел, похлопал Евтерпу по тугому бедру, пробормотал «беги, славная» и вспорхнул со скамеечки. Треща крыльями, словно гигантский хрущ, подлетел ко мне. От него исходил нежный запах единорожьего пота и терпкий – эльфийской пламенной страсти.

Надо же, как искренне любит животных, поразилась я.

– Ты это… Ты зачем здеся?

– Хочу предложить вам стать спасителем колонии, – сказала я задушевно.

– Как это?

– Нужно поработать золотарём. Месяц-два.

– Кем-кем? Говночистом, что ли?

Не одна я, оказывается, люблю эпатаж.

– Ага, им самым. Не за спасибо, конечно. Два абзаца в будущем учебнике истории Сказки спасителю обеспечено. И премия из фонда начальника колонии.

– Премия, она, это самое… Не помешает. Только почто я-то?

– Вы убираете за своими питомцами. Чистите стойла от навоза и так далее. Вам не привыкать.

Конюх усмехнулся, показав кроличьи зубы. На пухлых щеках возникли младенческие ямочки, резко контрастирующие с клочками пегого пуха, заменяющего ему бороду.

– От навоза? Да ты, девонька, видать, плоховато в школе училась. Прогуливала биологию-то?

– Я на Земле училась. Там единорогов нет.

– Вон оно что! Ну, айда, покажу тебе наш навоз.

Он тяжело полетел в сторону загонов. Я – стараясь держаться левее и выше пахучего кильватерного следа – за ним.

Образованные переплетёнными ветвями ветревалий и черемшанок своды пропускали достаточно света, чтоб рассмотреть внутреннее убранство. Я никогда здесь не бывала, даже девочкой, когда нас водили всей группой кататься на единорогах, поэтому смотрела по сторонам с интересом. Стойла животных, выращенные из желтоватого костяного дерева, кормушки, выточенные из глыб каменной соли, ручей с зеленоватой водой, текущий по каменистому ложу… В дальнем углу обнаружился громадный бак из керапласта, украшенный эмблемой Звездных Первопроходцев. К баку и направился Евсей.

– Ну, смотри. Смелей!

Я с опаской заглянула в ёмкость. Её до половины заполняли лепестки роз вперемешку с лепестками гвоздик.

– Это и есть помёт единорогов? – на всякий случай уточнила я, хотя и так всё было очевидно.

– Он самый! – самодовольно подтвердил Евсей.

– Но ведь лепестки, наверно, гниют… – не сдавалась я.

– Не успевают. Каждый вечер мы их ферментами спрыскиваем. За ночь разлагаются на розово-гвоздичное масло, воду и кислород. Ещё вопросы?

– Только один. Как думаете, стоит мне рассказать всем, что вы собирались пристроиться к Евтерпе с предосудительными целями? – сказала я задумчиво.

Евсей посмотрел на меня со сложным выражением на лице и вдруг расхохотался.

– Дитятко! Сюда половина мужиков колонии за этим самым ходит.

* * *

Алиса начищала статую якающего мальчика. Круглая мордашка бронзового хвастуна выражала предельную степень заносчивости, пухленький указательный палец правой руки упирался в грудь, левый кулак отведён назад, точно для удара. За плечами развевался непомерно большой плащ.

– До чего же он противный, – сообщила я, приземлившись подле Алисы. – Привет, подруженька.

– Привет, Виолка-альвеолка, – весело сказала она, бросив испачканную пастой ветошку на постамент. – Прекрасно выглядишь.

– Замужество феям на пользу, это все знают. Может, и тебе уже пора?

– Хочешь сказать, что я-то смотрюсь неважно? – Алиса притворно насупилась.

Я засмеялась и ткнулась ей лбом в плечо. Она обняла меня.

Выглядела Алиса сногсшибательно.

У неё было треугольное личико египетской храмовой кошки, большие – тоже кошачьи – глаза и короткая стрижка с косой чёлкой до подбородка. На этом кошачье в ней заканчивалось и начиналось тигриное. Пластика движений, крепость мышц, пропорции, которые при чрезмерных для феи габаритах Алисы оставались соразмерными и изящными. Она могла бы танцевать в балете-ню или сниматься в боевиках, в роли непобедимой эльфийской лазутчицы. Такой, которая разрывает врагов голыми руками. Будто червей.

Но она предпочитала чистить статуи и фонтаны в богом забытой колонии.

– Почему бы не убрать его отсюда? – спросила я, покосившись на гадкого сорванца. – Все только спасибо скажут.

– Да я пробовала, и неоднократно. Как-то раз в западное полушарие увезла. Но он же, паразит, через пару недель снова появляется. Только рожица становится ещё неприятней. Решила, пусть стоит. В назидание детишкам.

– А откуда они вообще взялись, все эти статуи? Так и не выяснили?

Алиса помотала головой.

– Нет. Да никто и не пытался. Если уж забросили исследования мутации людей в эльфов… – Она махнула рукой. – Такая мелочь, как происхождение полусотни истуканов тем более никого не интересует. Ты зачем пришла-то? И почему без мужа?

– Я по делу.

– Ну, излагай.

Я наморщила нос, собралась с духом и выпалила:

– Прости за прямоту, но тебе не в новинку руки марать…

Пока я говорила, Алиса оставалась неподвижной, под стать своим бронзовым подопечным. Когда закончила, она подняла с постамента брошенную тряпицу и принялась молча натирать плащ статуи.

– Это значит – нет? – спросила я, так и не дождавшись от нее ни звука.

– Точно, подруженька.

– А почему?

– Посмотри на меня. Я же красивая девка. А фигура! – Она провела свободной рукой по впечатляющей груди, по обнажённому животу с прекрасно очерченными квадратиками пресса, по округлому бедру. – Но ни один, сука, парень, ни один мужчина в колонии даже не пытается заговорить. Боятся. Единорожику трахать ходят, а от меня шарахаются!

– Уроды, – прошептала я.

– И всё-таки у меня ещё остаётся надежда. Но если начну возить дерьмо…

– Понимаю, – сказала я. – Извини.

– Да ерунда. Заходи ещё. Только просто так, ладно? Без предложений.

– Ладно.

– И мужа в следующий раз не забудь. Виолка-альвеолка.

– Не забуду, – пообещала я и полетела прочь.

Отлетев на десяток метров, не вытерпела, обернулась. Алиса сидела на траве, привалившись спиной к постаменту, и рвала