Восьмая жизнь Сильвестра - Александр Васильевич Сивинских

болезненно протекающих месячных, ни даже при воспалении аппендикса. Наверное, такие мучения испытывали враги степных валькирий, когда воинственные девы взрезали им брюшину и медленно наматывали кишки на латную рукавицу.

– Теперь убедилась?

– Да. – Верочка вытерла со лба обильный пот.

– Не слышу в голосе оптимизма! – развязно хохотнув, заявил Пёсс-Цедимян.

– А с чего ему там быть?

– Хотя бы с того, что из рыхлой дурнушки ты, как и мечтала, трансформируешься в соблазнительную деву. Из убогой графоманки превращаешься в блестящего критика, с перспективой стать востребованной писательницей. И наконец, у тебя появился эрудированный собеседник и умный наставник! Разве это не замечательно?

Вместо ответа Верочка горько разрыдалась. Оказывается, она не желала расставаться ни с пухлыми щёчками, ни с Александром Атамановым и его гаремом валькирий Дикой Степи. Ни тем более со свободой.

– Ну, поплачь, поплачь, – великодушно разрешил паразит. – Скорее заснёшь, и я смогу заняться делом.

За окном громыхнуло, и тут же зашелестел дождь.

* * *

Утро выдалось солнечным. Вывеска над круглосуточной аптекой блестела от капелек, точно циновка перед шатром валькирии, на которую заезжий удалец швырнул пригоршню речного жемчуга. Верочка ещё раз прислушалась к себе («питомец специальной селекции» не подавал признаков жизни – видимо, отсыпался после трудовой вахты) и решительно толкнула стилизованную под старину дверь.

Покупателей по причине раннего времени ещё не было. Верочка склонилась к окошечку и, жутко смущаясь, попросила у строгой женщины-провизора:

– Дайте что-нибудь противогельминтное.

– Здесь вам не ветеринарная аптека, – недружелюбно отозвалась та.

– Мне для человека. И посильнее, если можно. Вот только рецепта у меня нет.

Провизорша с сомнением осмотрела Верочку с головы до ног, хмыкнула и удалилась к шкафам. Через мучительно долгую минуту вернулась и выложила на стойку коробочку.

– «Декарис». Средство токсичное, так что во время употребления следите за самочувствием.

– Спасибо, – пролепетала Верочка, расплатилась и выбежала вон.

Прямо на аптечном крыльце она проглотила сразу две таблетки и запила их коктейлем «Милкис» из загодя приготовленной баночки. Таблетки были горьки, как степная полынь, а коктейль сладок, как кобылье молоко с мёдом. Верочка почувствовала небывалый прилив сил. Она смяла в кулаке пустую баночку и победительно улыбнулась.

«Пусть я навсегда останусь толстухой и посредственной писательницей, – думала она, шагая домой, – пусть не так умна, как Лео Цедимян, но я хотя бы не паразит. И никогда им не буду».

Не всё то золото…

Вызов Евгения Спиридоновича настиг меня внезапно, оторвав от мужа, с которым мы упоённо занимались главным семейным интимом. Деньги пересчитывали. Шучу, шучу. Я угостила почтовую птаху капелькой сиропа, поцеловала мужа, надела сарафан с лиственной вышивкой по подолу, провела по волосам щёткой, а по губам вишнёвым блеском и выпорхнула из дупла. Слюдяные крылышки за спиной расправились и запели приветственную песнь утреннему ветерку. В смысле, издали тот особенный шелест, который издают крылья молодой влюблённой феи, только что хорошенько пересчитавшей деньги со своим мужем.

От избытка чувств я сделала несколько воздушных па и устремилась к земле. Дупло начальника располагалось у самых корней Восьмого Древа. Не то чтобы Евгений Спиридонович боялся высоты, сквозняков или налёта закатных филинов. Просто родился ещё в те времена, когда нашу колонию населяли люди, сам имел четверть человеческой крови, а люди – существа приземлённые.

Впрочем, был Евгений Спиридонович не каким-то там косолапым, волосатым уродцем, а мужчиной видным – с выправкой военного и фигурой танцора. Главным украшением его узкого лица служили усы. Нафиксатуренные, грозно торчащие, словно пики или шпаги. Дёрн его знает, для какой надобности были ему такие усы. Может, чтоб больней ранить многочисленных своих воздыхательниц? С воздыхательницами он не особенно церемонился – поступал просто и грубо. Так просто, что описывать нужды нет; и так грубо, что возьмись описывать, в минуту окажешься похабницей.

Я опустилась на мшистый коврик и деликатно побарабанила костяшками пальцев по дверце. Дверца была примечательной: керапластовая заслонка внутреннего люка с корабля первопоселенцев. Мой стук она поглотила, как росянка муху, но Евгений Спиридонович услышал.

– Входи, девочка, – пророкотал он.

Диафрагма заслонки раскрылась, и я вошла. Начальник сидел почему-то не в кресле, а на уголке стола. Красивое лицо было хмуро, острые кончики усов понуро смотрели в пол. Мундир цвета наваринского дыму с пламенем выглядел так, словно и впрямь побывал в дыму, а может и в пламени. Запах стоял соответствующий. Весь кабинет гарью провонял, говоря начистоту.

Дело плохо, сообразила я.

– Знаешь, кто такой золотарь? – не поздоровавшись, спросил Евгений Спиридонович и глянул исподлобья, что твой закатный филин.

– Не-а, – беспечно ответила я. – Наверно, это человеческое название ювелира?

Начальник засопел. Не слишком-то ему нравилось, когда кто-нибудь упоминал о его происхождении, даже косвенно. Он спрыгнул на пол, в два огромных шага придвинулся ко мне, навис и пророкотал:

– Золотарь, он же ассенизатор. Тот, кто убирает фекалии.

– Ты хотел сказать говночист? – спросила я и упёрлась ладошкой в грудь Евгения Спиридоновича. – Отойди, папочка. От тебя дымом несет.

Он грозно пошевелил жучиными своими усами, но отошёл. Попятился и снова взгромоздился на угол стола.

– Вылитая мать. Так же любишь эпатаж. Говночист, надо же!

– Я много чего люблю. Например, чтобы мне не морочили голову. Итак, ты хочешь, чтобы я нашла этого самого гов…

– Золотаря! – перебил отец.

– Да-да, прости. А вообще, забавно получается. Мы питаемся цветочным нектаром и солнечным светом. Какаем бабочками да мотыльками, пукаем цветочными ароматами, тошнит нас радугой… и вдруг нам понадобился ассенизатор. Похоже на шутку.

Всё сказанное мной было чистейшей, дистиллированной, третьей возгонки правдой. Семьдесят лет назад один из кораблей Звёздных Первопроходцев обнаружил в системе Геллады планетоид размером со спутник Юпитера Элару. Корабль шёл неспешно, на дюзовой тяге, но пролетел бы мимо, если бы не одна странность. При диаметре всего восемьдесят километров у планетоида существовала мощная атмосфера, открытые водоёмы, а так же флора: два десятка полукилометровой высоты деревьев были видны даже из космоса. Планетоид назвали Сказкой, высадили на него экспедицию. Оказалось, что атмосфера у Сказки пригодна для дыхания, животный мир богат, а гравитация аномально высока для такой крохи, целых 0,65g. Обнаружились также следы неизвестной гуманоидной цивилизации. Бронзовые статуи, действующие фонтаны сложных конструкций, обжитые дупла в деревьях-гигантах, подземные полости невыясненного предназначения, но никаких следов самих гуманоидов. На Сказке, которая, по всей видимости, являлась искусственным объектом, оставили группу исследователей. Тогда-то и начались настоящие чудеса. В течение нескольких лет исследователи мутировали, превратившись в существ, более всего напоминающих фей и эльфов. У всех серьёзно изменилась биохимия, а у некоторых даже появились крылья наподобие стрекозиных. Выяснить причины мутаций не удалось. Более того, прибывающие исследователи сами очень быстро «офеивались», бросали научные труды и вливались в колонию на правах жителей. Лет через двадцать метрополия махнула на Сказку рукой. Проблем в галактике хватало и без неё.

– Ты же знаешь, Виола, я никогда не шучу, – сказал отец.

– К сожалению, знаю.