Десять/Двадцать. Рассказы - Олег Игоревич Якушевич

промежутках был психологически подготовлен и готов на всё, только молчала и шла готовить чай себе и двум маленьким девочкам-дочерям. Те за столом болтали ножками и ели варенье.

Александр Иванович мрачно поднимался к Коннетаблю, шёл направо к Императорскому дворцу, и, поравнявшись с ним, поворачивался ко дворцу лицом, потом толи серьёзно, толи в насмешку, крестился. После, пройдя по аллее мимо полуразобранного овала подвесной электродороги, построенной для выставочного аттракциона Михаилом Осиповичем Доливо-Добровольским, медленно добирался до вокзала, где дышал, ожидая своей работы, паровоз, перешагивал пути, и оказывался у цели. Там уже начинали гудеть и тарахтеть, разогреваясь, моторы аэропланов.

«Привет, Саша!» – крикнул молодой парень с усами и ринулся к Александру Ивановичу.

«Привет, Петя!» – и они обнялись. – «Полетели!»

Поверх резинового шлема на лбу у лётчика были большие защитные очки.

Тут отчаянный лётчик сконфузился в силу своего возраста, потом пришёл в себя и сказал:

«Хочешь, я тебя познакомлю с нашей авиатриссой?»

«Конечно», – ответил, закуривая и туша спичку, Александр Иванович, но к ним уже весёлым шагом подходила девушка с вытянутой для приветствия рукой, обтянутой лётной перчаткой.

«Лидия Виссарионовна», – представилась она и сделала какой-то странный книксен.

«Роза ветров позволяет, через пять минут взлетаем, Александр Иванович»

Александр Иванович придержал рукой шляпу и улыбнулся.

Лётчики, хохоча, развернулись и побежали к своим бипланам, каждый из которых был собран по своей собственной системе.

Публику разогнали по сторонам, а Александр Иванович отошёл в третью сторону к тополям и примкнул спиной к деревянному сараю. Он начал ждать и смотреть в небо.

Была осень, пёструю листву сметало с взлётной полосы, клин гусей летел на юг. Рёв моторов разорвал воздух, машины покатились, тяжело набирая скорость, затем они попрыгали как куры и, вздрогнув, начали набирать высоту.

Тут Александр Иванович задумался о чём-то семейном, вспомнил, почему-то, младшую дочку, и увидел аэропланы только тогда, когда они были уже в небе.

Два самолёта с красивым шумом носились друг за другом, готовые друг друга обогнать. Это даже было похоже на какую-то любовную игру. Кто-то ложился на крыло, а кто-то другой пытался повторить маневр первого. Потом они поменялись местами. Они сделали пару кругов и собрались, судя по всему, идти на посадку.

В этот момент Александру Ивановичу всегда становилось жарко. Он твёрдо всматривался, как садятся лётчики, и только тогда, когда колёса обоих аэропланов заскрипели по земле, он радостно снял шляпу и по-мальчишески замахал ей в знак признания смелости своих друзей.

Он подбежал к ним и обнял обоих, и лишь только они сняли защитные очки, расцеловал от души лётчиков:

«Друзья, у вокзала есть корчма, предлагаю отметить там ваш замечательный полёт!»

Пётр Николаевич искоса поглядел на Александра Ивановича, но спорить не стал. Ответил только, что сейчас он распорядится с самолётами и вернётся. Александр Иванович остался наедине с Лидией Виссарионовной.

Публика хлынула рассматривать аэропланы, как некое чудо, барышни в шляпках скучно топтались рядом, а мужчины со знающим видом своими тростями указывали на отдельные узлы аппаратов и задавали вопросы лётчикам, как учителя ученикам, будто экзаменовали последних. Механики брали аэропланы за хвост и как рыбу затаскивали их во временный ангар.

Наконец-то подошёл и Пётр Николаевич, расстегнул верхние пуговицы на своей военной одежде и сказал Александру Ивановичу и Лидии Виссарионовне:

«Пойдёмте, друзья».

День стоял тёплый, были открыты ещё кафе, стоявшие только под одним шатром, и на вокзальной площади они нашли свободные места.

Александр Иванович взял в руки меню, но тут же передал Лидии Виссарионовне.

«Что будете заказывать?», – спросил Александр Иванович.

Лидия Виссарионовна улыбнулась и передала Александру Ивановичу меню.

«Что хотите, Александр Иванович, но мы не пьём».

Александр Иванович положил шляпу на летний столик и подозвал официанта.

Подошёл скучный официант, потом он своей книжкой начал отмахиваться от осы и во время своей борьбы успел спросить:

«Чего изволите?»

Александр Иванович ловким движением поймал осу в руку, выкинул её и сказал:

«Три карпа, триста граммов водки, две сельтерской и багет», – а потом сел.

Официант кивнул и ушёл.

«Что же вы молчите, друзья», – спросил Александр Иванович, когда принесли заказ, – «как там, в небе?», – он налил себе ещё.

«Глядя с небес, больше начинаешь любить нашу землю», – первым ответил Пётр Николаевич.

«Готова поспорить», – откликнулась Лидия Виссарионовна, – «В небе больше любишь небо».

Куприн посмотрел вверх и ничего не сказал, просто вздохнул.

Когда ужин закончился, Пётр Николаевич хлопнул себя по коленям, поблагодарил Александра Ивановича и, встав, решил попрощаться.

«Не-не-не, мы вас проводим, Пётр Николаевич!», – грузно вставая, предложил Куприн.

«Не стоит, мой друг, Александр Иванович, моё общежитие можно сказать за углом. Мой совет: проводите лучше Лидию Виссарионовну, она живёт как раз в старой Гатчине».

Они по-мужски обнялись и попрощались.

Гатчинским парком Куприн со Зверевой спускались в сторону Варшавской железной дороги.

«А вот мой дом», – сказал Александр Иванович.

«А мне дальше!» – звонко прокричала Зверева Лидия Виссарионовна, так звонко, что жена Куприна, которая подметала листву, выронила из рук грабли.

Куприн прошёл мимо дома и проводил Лидию Виссарионовну. Глядя друг другу в глаза, они медленно распрощались. Когда за Лидией закрылась дверь, Куприн помедлил, натянул на глаза шляпу и пошёл в сторону Ольгинской улицы, к Павлу Егоровичу. Тот был дома один, жена Анастасия Давыдовна была в церкви.

«Хэллоу, Олд Джёдж!», – шутливо приветствовал Александр Иванович Павла Егоровича Щербова с порога, приподнимая шляпу. – «Как дела в сфере изобразительного искусства?»

«Грех жаловаться», – вставая из-за стола и протягивая руку, улыбнулся всегда печальными глазами Щербов. Стол был весь покрыт листами с карикатурами. Он как раз занимался составлением альбома, должного содержать шаржи на друзей. Закурив папиросу, одну из карикатуру, несколько порывшись на столе, он протянул Куприну:

«Узнаёшь?»

Куприн уселся на скрипнувший кожей диван, посмотрел и расхохотался над самим же собой. Грузный мужчина в надвинутой по самые глаза кепке невозмутимо прогуливался в суетливой толпе, не обращая внимания на постового. Павел Егорович достал графин с тутовой водкой и фруктовницу с грушами.

Шло время, говорили о Японии, об авиации, о лагере у горы Килиманджаро, о цирке, рассматривали эскизы с видами Персии, заодно выпили в память Александра Сергеевича Грибоедова, затем цитировали «Горе от ума», дважды Павел Егорович пополнял графин…

Под вечер стали прощаться. Во дворе Александр Иванович споткнулся о пустое ведро и, обернувшись, сказал:

«Заходи на днях, Павел Егорович, повесть вот-вот закончу», – и почему-то понизив голос, добавил: «Я тут спирт хороший достал». В сумерках он вернулся домой и в передней снимал ботинки, держась за стену.

«Что случилось, Саша?», – спросила цинично жена Елизавета, выходя из комнат в переднюю. – «Что случилось?»

Он ей, конечно, объяснил, но следующую повесть писал уже под замком, просовывая под дверь законченные главы. Выходил на свет, только лишь написав очередную.

Александр Петрович

Про то, как Александр Петрович нашёл электромонтёрские когти

Александр Петрович нашёл монтёрские когти, чтобы зачем-то залезть на столб. А как слезать, он не знает.

Про Александра Петровича