Полночь в саду добра и зла - Джон Берендт

– Вы когда-нибудь думали воспользоваться им? – спросил я.

– Конечно, думал. Я всегда говорил, что воспользуюсь порошком, если ниггеры вселятся в соседний дом. Ниггеры вселились, а я стал по их милости лжецом.

– Это незаконно иметь дома такой порошок?

– Еще как незаконно.

– Тогда зачем вы его храните?

– Сначала мне нравилась сама идея, – Лютер говорил насмешливым тоном, как говорят мальчишки, хвастаясь самой большой на их улице рогаткой. – Я много раз держал эту бутыль в руках и воображал, что стоит мне только захотеть и… пуфф!

Лютер протянул мне бутыль. Глядя на нее, я со страхом затаил дыхание, боясь, что могу вдохнуть мельчайшую дозу порошка, если вдруг крышка окажется негерметичной. Мне стало интересно, какие мысли проносились в голове Лютера, когда он держал в руках эту страшную емкость и произносил свое «пуфф!» Потом я понял, что он думал в тот момент. Вероятно, он представлял себе, как граждане Саванны один за другим падают мертвыми – бизнесмены, сидящие на скамейках на площади Джонсона, юные гуляки, бражничающие на Ривер-стрит, медленно идущие по улице черные женщины, прикрывающие головы зонтиками от лучей палящего солнца, официанты с серебряными подносами из Оглторпского клуба, проститутки в шортах с Монтгомери-стрит, туристы, столпившиеся у пансиона миссис Уилкс.

Он забрал у меня бутыль.

– Этот порошок без вкуса и запаха, – пояснил он. – Он убивает, не оставляя никаких следов – в организме немного повышается содержание фторидов, но это повышение такое же, как после чистки зубов пастой с фтором. Жертва умирает от сердечного приступа. Прекрасное оружие – мечта любого убийцы.

Лютер подошел к входной двери и открыл ее. Я понял это как намек на то, что пора уходить. Но я не успел подняться, как Дриггерс резким движением поднял дверь, снял ее с петель и положил на пол в гостиной.

– Это не просто дверь, – сказал он. – Это то, что у нас называют покойницкой доской. На такие доски укладывают покойников и готовят их к погребению. Типичная деталь убранства всех старых домов. В моей семье всегда были покойницкие доски, и я тоже сделал себе такую. Когда я покину этот мир, меня вынесут на кладбище на этой доске.

Скрестив ноги, Лютер сидел на своей покойницкой доске, крепко сжимая в руках заветную бутыль. «Да, – подумал я, – интересно, скольких людей ты унесешь с собой, покинув наш мир?» Лютер закрыл глаза, по лицу его блуждала улыбка.

– Вы знаете, – заговорил я, – что некоторые люди в Саванне, во всяком случае те, кто собираются у Клэри, боятся, что вы высыплете этот порошок в водопровод? – Знаю, – ответил он.

– А что будет, если я сейчас вырву у вас из рук эту бутылку и убегу?

– Я вернусь на Отлендский остров и накопаю себе еще порошка. Может быть, – добавил он. Каковы бы ни были намерения Лютера, он явно получал удовольствие от мысли о своей зловещей силе.

– Когда вы были ребенком – спросил я, – вы отрывали мухам крылья?

– Нет, – ответил он, – но я ловил майских жуков и привязывал их к воздушным шарам.

На следующее утро Рут поставила перед Лютером его обычный завтрак – яйца, бекон, байеровский аспирин, склянку с нашатырным спиртом, кока-колу, – вернулась на свое место и затянулась сигаретой.

– Рут! – окликнул официантку Лютер. – Как ты думаешь, ты сможешь прожить без светящихся золотых рыбок?

– Смогу, если сможешь ты, Лютер, – ответила женщина.

Сначала Лютер торопливо проглотил яйца, потом живо справился с беконом и взялся за кока-колу, быстро покончив с завтраком. Лицо его было скорбным, но вполне мирным и спокойным. Лютер ел и хорошо спал, а значит, демоны его успокоились и вели себя тихо. Его страшная бутыль осталась безвредным курьезом. По крайней мере, пока.

Глава VI

ЛЕДИ ШЕСТИ ТЫСЯЧ ПЕСЕН

За несколько недель моего знакомства с Джо поток посетителей его дома изрядно набрал темп. Возможно, то было лишь впечатление, поскольку теперь я сам стал частью этого потока и наблюдал его, если можно так выразиться, из глубины. Я часто захаживал к Джо после завтрака, когда аромат свежесваренного кофе перебивал противный запах вчерашних окурков. Джо к этому времени был чисто выбрит и выглядел вполне отдохнувшим после трех или четырех часов крепкого сна, а среди избранного общества, которым он наслаждался (бармены, записные бонвиваны, водители грузовиков, клерки) обязательно находилась личность, проведшая ночь на софе в гостиной. Даже в этот ранний час жизнь в доме била ключом. Люди ходили по комнатам, то и дело попадая в поле зрения, словно персонажи фильма «Сладкая жизнь».

Однажды утром Джо, сидя за большим роялем в гостиной, пил кофе, перебирал клавиши и беседовал со мной. Мимо нас прошли какой-то толстяк и девушка с косой, увлеченные разговором.

– А вчера она разбила машину своей матери, – сказала девушка.

– Надо же, а я думал, что это телевидение.

– Нет, телевидение было на прошлой неделе. Они вышли в холл, откуда тотчас заглянул в гостиную лысый мужчина в строгом деловом костюме.

– Встреча состоится в два, – обратился он к Джо. – Как только все кончится, я тебе позвоню. Пожелай мне удачи.

Он исчез, но с кухни в этот момент вышла Мэнди, завернутая в белую простыню и похожая в этом наряде на богиню распутства. Она вытащила из нагрудного кармана рубашки Джо пачку, достала оттуда сигарету, чмокнула своего милого в лоб и, прошептав: «Кончай скорее с этими разводными бумажками», снова скрылась на кухне, где Джерри продолжил стричь Мэнди. В столовой заходился от хохота молодой человек, читая вслух заметку Льюиса Гриззарда какой-то блондинке, которая вовсе не находила чтение забавным. Сверху раздавался дробный стук шпилек по полу.

– Однако, уже полдесятого, – проворчал Джо, – а я все еще не скучаю.

Он сказал это не мне, а человеку, с которым в это время разговаривал по телефону, прижав трубку к уху плечом. Джо частенько вел такие расщепленные в пространстве разговоры, причем, не всегда можно было понять, что он говорит с несколькими людьми сразу.

– Сегодня утром я проснулся в семь часов, – продолжал между тем Джо, – и обнаружил в постели рядом с собой здоровенный бугор, прикрытый одеялом. «Как странно, – подумал я, – ведь Мэнди сегодня ночует в Уэйкроссе и приедет не раньше, чем через час». Я лежал, смотрел на бугор и думал, что бы это могло значить и кто или что это? Куча была большая, я просто не знаю людей такой величины – у меня нет столь толстых знакомых… Потом пришла уверенность, что это человек, а не кипа белья, потому что бугор дышал. Затем я отметил одну странность в его дыхании – оказалось, что оно ощущается в двух разных местах. Тут только до меня доперло, что в этой компании я – третий лишний. Я слегка толкнул кучу, и она оказалась парнем и девчонкой, причем, совершенно голыми. Кстати, я видел их впервые в жизни.

Джо минуту молчал, слушая, что говорит его собеседник на противоположном конце провода. – Хе-хе, ты же прекрасно меня знаешь, Кора Бетт. Потом он обратился к нам обоим:

– Короче, не успел я открыть рот, как парень спросил: «А ты кто такой?» Знаете, в моей собственной постели мне еще никто и никогда не задавал таких дурацких вопросов. «Я общественный директор этого заведения, и представляется мне, что мы с вами незнакомы». Я не знал, что мне делать дальше, но в этот момент зазвонил телефон и туристическая фирма огорошила меня известием, что, во-первых, без четверти час ко мне нагрянет очередная партия туристов, а во-вторых, мне придется приготовить ленч на всю эту компанию, поскольку поставщик продуктов заболел… Нет, вы представляете? Ленч на сорок человек!.. Все они члены какого-то танцевального клуба «Полька» из Кливленда. Вот так-то, хе-хе.

Посмеиваясь, Джо слушал, что говорит ему Кора Бетт.

– Но как бы то ни было, – продолжил он после небольшой паузы, – два моих новых голых друга начали одеваться. У парня на руках татуировка – на одной – флаг Конфедерации, а на другой – лист марихуаны. Он натянул на себя очень щегольскую футболку с надписью «Твою мать!» Сейчас и он и его девчонка вовсю готовят на кухне креветочный салат для этих сорока танцоров. Джерри тоже там – стрижет Мэнди. Поэтому-то я и говорю, что мне все еще не скучно – разве с ними соскучишься?

Джо сказал Коре Бетт «до свидания», но не успел положить трубку, как в гостиную буквально вплыл длинный, расписанный восточными узорами, халат. Сверху его венчало круглое, улыбающееся лицо женщины лет семидесяти. На белом напудренном лице выделялись яркая помада, румяна и густо намазанные тушью ресницы. Черные, как вороново крыло, волосы, были туго стянуты в огромный узел и украшали ее голову, словно тюрбан.

– Я уезжаю в Стейтсборо играть в клубе «Кивани», – промолвила она, помахав в воздухе ключами от машины. – В шесть у меня карнавал в Хайнсвилле. В Саванну вернусь в девять. Джо, если я вдруг запоздаю, прикрой меня в баре, ладно?