Полночь в саду добра и зла - Джон Берендт

У скромного, застенчивого и незадачливого Лютера Дриггерса имелась своя теневая сторона. Он был одержим несколькими демонами, которые доставляли ему массу неприятностей. Одним из таких демонов стала хроническая бессонница. Однажды Лютер не спал девять ночей кряду. Но сон, даже когда он приходил, редко бывал мирным. Лютер обычно спал, крепко стиснув зубы и сжав кулаки. Утром он просыпался с болью в челюстях и с глубокими царапинами на ладонях. Люди весьма опасались демонов Лютера, однако их нисколько не беспокоили нетронутые завтраки, плохой сон и кровоточащие ладони Дриггерса. Люди опасались чего-то более серьезного.

По городу ходил упорный слух, что у Лютера Дриггерса хранится дома бутыль с таким сильным ядом, что если его вылить в водопроводную сеть города, то умрут все мужчины, женщины и дети в Саванне. Несколько лет назад группа особенно нервных граждан заявила об этом в полицию, и стражи порядка сделали обыск в его доме и ничего там не нашли. Такой поворот дела никого не успокоил, и слухи продолжали обрастать все новыми и новыми подробностями.

Определенно, Лютер знал все о ядах и о том, как ими пользоваться, поскольку работал техником на государственном инсектарии, расположенном на окраине Саванны. В его обязанности входило просеивать образцы почвы, взятой со скотных дворов и полей, выискивать там личинки, а потом выращивать из них всяких жучков, чтобы на них можно было испытывать инсектициды. Самой трудной частью работы являлось впрыскивание яда в грудную полость насекомого. Эта работа требовала почти ювелирных навыков и напоминала труд часового мастера. Делать это на трезвую голову было почти невозможно – мутилось в глазах и сильно дрожали руки. «Боже, какая скучная работа» – не раз говорил Лютер.

Иногда, чтобы развлечься, Дриггерс усыплял обыкновенных домашних мух и приклеивал к их спинкам длинные нити. Мухи просыпались и, взлетая, тянули за собой нитки. «Так их легче ловить» – приговаривал Лютер.

При случае он ходил по центру Саванны, держа на разноцветных нитках по дюжине мух. Некоторые люди выгуливают собак – Лютер выгуливал мух. Бывало, что он приходил в гости к друзьям со своими мухами и выпускал их прямо в гостиных.

Были у него и другие развлечения: иногда он приклеивал крылья ос к крыльям мух, чтобы улучшить их аэродинамические свойства. Иногда он укорачивал одно из крыльев, и такая муха начинала летать кругами всю оставшуюся жизнь.

Именно эта сторона натуры Лютера Дриггерса, его странные увлечения и причуды, внушали наибольшие опасения людям, которые никак не могли отделаться от неприятного ощущения, что настанет день и странный человек выплеснет содержимое своей страшной бутыли в саваннский водопровод. Особенно сильное волнение граждане Саванны начинали испытывать, когда Лютером овладевал I какой-нибудь из его демонов. Если Лютер покидал кафетерий, не притронувшись к завтраку – а в последнее время это случалось довольно часто – значит, его демоны начинали просыпаться.

Такая мысль не давала покоя и мне, когда Лютер учил меня чистить унитаз. Закончив с этим вопросом, он рассказал массу интересного о саваннском водопроводе. Оказалось, что вода поступает в Саванну из артезианских скважин, что водоносный пласт расположен в известняке, богатом бикарбонатом кальция, который теряет одну молекулу и, превращаясь в карбонат кальция, при высыхании раствора образует на сантехнике темный налет. «Послушайте, – меня так и подмывало задать ему этот вопрос, – какое отношение вы имеете к смертельному яду, о котором здесь говорят все?» Однако, я сдержался и просто поблагодарил его за совет.

На следующее утро, когда он сел за столик рядом со мной, я наклонился к Лютеру и поделился с ним своей новостью.

– Кирпич помог, – сообщил я. – Большое вам спасибо.

– Вот и хорошо, – обрадовался он. – Можно было еще воспользоваться пемзой, она, пожалуй, не хуже кирпича.

Рут поставила перед Лютером его завтрак, и он, как всегда, внимательно уставился на него ничего не выражающим взглядом. Я вдруг заметил, что к петлице лацкана его пиджака привязана зеленая нитка, конец которой свободно свисал почти до пола. Пока Лютер смотрел на яйца, нитка внезапно натянулась, потом повернулась против часовой стрелки и ее конец переместился на левое плечо Дриггерса. Задержавшись там на мгновение, нитка, словно подхваченная сильным сквозняком, взмыла вверх. Повисев наверху, кончик нити с приклеенной к нему мухой резко опустился на грудь Лютера. Он же, казалось, совершенно не замечал ни движения нити, ни кульбитов мухи.

Наконец он увидел, что я внимательно смотрю на него.

– Не знаю, – промямлил он со вздохом, – что это, но иногда я не могу даже смотреть на завтрак.

– Это я уже замечал, – сказал я.

Лютер залился краской, поняв, что его привычки в еде являются предметом пристального внимания окружающих, и принялся за свой завтрак.

– У меня не хватает кислоты в желудочном соке, – признался Дриггерс. – Но это не слишком серьезно. Называется такое состояние ахлоргидрией. Мне говорили, что у Распутина была точно такая же болезнь, а я этого не знал. Я знал только, что от стресса у меня просто перестает выделяться желудочный сок и я не могу переваривать пищу. Потом это проходит.

– Кстати, о желудочном соке, – проговорил я. – Вы, значит, в последнее время находитесь в каком-то напряжении?

– Да, пожалуй, – ответил Лютер. – Я сейчас работаю над одной новой штукой, на которой смогу заработать кучу денег, если, конечно, все получится. Проблема заключается в том, что пока я не могу заставить ее работать.

Он помолчал, словно соображая, стоит ли оказывать мне высокое доверие.

– Вы знаете, что такое темновое свечение? – спросил он. – Это пурпурное свечение, которое испускают в темноте многие предметы. Во многих барах так светятся аквариумы с рыбками. На площади Джонсона стоит пурпурное дерево, которое тоже светится в темноте. Как-то раз я подумал: «Какой срам, что золотые рыбки не светятся». Так вот, я ищу способ заставить их светиться. Если они научатся это делать, то в затемненном аквариуме они будут выглядеть, словно гигантские огненные искры, кружащиеся в воздухе. Да любой подвыпивший мужчина в баре будет смотреть на таких рыбок часами. Я бы смотрел. Каждый бар в Америке должен будет купить таких рыбок. Вот почему я хочу научить их светиться в темноте.

– И вы думаете, что сможете?

– Я экспериментирую с флюоресцентными красителями, – пояснил Лютер. – Сначала я просто окунал рыбок в краску, но это их убивало. Тогда я стал действовать более осмотрительно – вылил чайную ложку красителя в аквариум и стал ждать. Через неделю появилось слабое свечение на жабрах и плавниках, но для бара этого мало. Я стал добавлять в аквариум больше красителя, но характер свечения от этого не изменился. Единственное, чего я добился – это повышения содержания фосфора в аквариумной воде, от чего через пару дней все рыбки погибли. На этой стадии я сейчас и нахожусь.

Муха приземлилась на бровь Лютера. Нитка висела вдоль щеки, словно шнурок монокля.

Светящиеся золотые рыбки Дриггерса. Господи, а почему нет? Состояния делались и на гораздо более зыбких вещах.

– Мне нравится ваша идея, – одобрил я. – Надеюсь, у вас все получится.

– Я дам вам знать об этом, – произнес Лютер. В последующие дни наши разговоры с Лютером были очень краткими. Иногда они ограничивались тем, что он просто махал мне рукой и поднимал кверху большой палец. Однажды мне показалось, что над Лютером вьется небольшой слепень. Не знаю, был ли он привязан, но, когда Дриггерс шел к кассе, насекомое последовало за ним, а когда он выходил из кафетерия, было такое впечатление, что он галантно открыл дверь, пропуская слепня вперед.

Однажды утром, когда я вошел в заведение Клэри, Дриггерс приветливо и призывно помахал мне рукой.

– Я попробовал новый подход, – начал он без всяких предисловий. – Теперь я смешиваю флюоресцентную краску с кормом и уже наблюдаю первые результаты. Жабры и плавники светятся очень хорошо, и появилось свечение вокруг глаз и рта.

Лютер сказал мне, что собирается сегодня вечером возле пурпурного дерева провести первое публичное испытание, и пригласил меня участвовать в этом мероприятии. Мы договорились встретиться в десять часов в доме Сирены Доуз, откуда втроем пойдем к дереву.

Ровно в десять часов Мэгги, горничная Сирены Доуз, открыла мне дверь дома и пригласила войти в вестибюль – пышно обставленное помещение – мебель французского ампира, тяжелые занавеси и сплошная позолота. Выполнив свою обязанность, Мэгги поспешила к хозяйке. Судя по звукам, доносившимся откуда-то из дальней комнаты, появление Сирены откладывалось на неопределенный срок. Из апартаментов доносился бесконечный монолог, произносимый высоким, периодически срывающимся на визг, голосом. «Положи его назад! Кому я сказала – положи назад! – верещала миссис Доуз. – Не подходят мне они, не подходят! Не могу же я, в самом деле, надеть эти туфли, черт бы тебя побрал! Теперь дай мне вот эту. Да нет, не эту, а ту! Мэгги, ты сведешь меня с ума! Слушай меня внимательно, и ты все поймешь. Ты позвонила в полицию? Они поймали тех маленьких ублюдков с красными шеями? Что? Да они должны были бы перестрелять их на месте! Убить их! Они же чуть не развалили весь дом! Лютер, дорогой, подними зеркало повыше, а то я ничего не вижу. Да, вот так лучше. Лулу, подойди к мамочке. Подойди к мамочке, Лулу! Оооо! Как мамочка тебя любит. Сейчас я поцелую тебя, моя лапочка, уу, ты, муси-пуси! Мэгги, приготовь мне чего-нибудь выпить. Ты что, не видишь, весь лед растаял?