Этюды по детскому психоанализу - Анжела Варданян

Мама привела Гайка по рекомендации невропатолога. Во время телефонного разговора ее голос выражал отчаяние.

– Я так больше не могу! Уже не знаю, что мне с ним делать, – сказала она о 6-летнем сыне. – Я готова его убить.

Я согласилась их принять при условии, что она предварительно объяснит сыну цель визита ко мне и получит его согласие.

Они пришли вдвоем. Красивая высокая молодая женщина и мальчик, очень похожий на нее. Он, не ответив на мое приветствие, стоял как вкопанный спиной ко мне, пока мать «распаковывала» его (снимала шапочку, пальто). Он, как робот, послушно подставлял ей разные части своего тела: руки, голову, шею. Лицо его при этом ничего не выражало, кроме черствости и замкнутости.

Мать присела. Ребенок продолжал стоять, но теперь боком, между мной и матерью. Я обратилась к нему:

– Ты ведь знаешь, зачем ты сюда пришел? Гайк не оборачивается.

– Твои родители не понимают, что с тобой происходит, не знают, как помочь тебе. И я ничего не знаю, но думаю, что без тебя самого невозможно разобраться.

Никакой реакции. Я продолжаю, подойдя к нему:

– Если ты не против, я поговорю с твоей мамой, ты можешь пока поиграть. Посмотри коробку с игрушками, можешь слушать все, о чем мы говорим.

Гайк продолжает стоять молча в той же позе. Лицо его по-прежнему ничего не выражает. Тогда я высыпаю игрушки из коробки у его ног, указываю рукой на журнальный столик за его спиной:

– Там лежат бумага и карандаши, а здесь игрушки. Можешь заняться чем хочется. Я послушаю твою маму, потом поговорю с тобой. Договорились?

Мальчик безучастно с опущенной головой продолжает стоять боком.

Я устраиваюсь в кресле напротив матери, удерживая Гайка в поле зрения, и обращаюсь к матери:

– Что случилось? Что вас беспокоит?

Женщина возмущенно и со взором, полным негодования, выпаливает:

– Вот видите! Никогда не знаешь, чего он хочет. И не можешь заставить сделать что-нибудь. Надоело! Уже не могу! Я его уже ненавижу! Своими воплями он добил меня! Я готова его выбросить в окно.

В ответ на вспышки ненависти матери тело мальчика сжимается, и он, опустив голову, направляется к ней. Гайк приблизился к матери, остановился. Она словно не замечает его и, буравя меня взглядом, спрашивает:

– Ну скажите, что мне делать?

Я же обращаюсь к Гайку, глядя на мать:

– Гайк, слышишь, как твоя мама запуталась, устала. Она не выносит твоего поведения. Мне кажется, она хочет выкинуть в окно твои сложности, она ненавидит их, а не тебя. Иначе она бы не пришла сюда. – после паузы продолжаю. – Мне кажется, что и тебе хочется с этим справиться, иначе ты не пришел бы ко мне с нею.

Он молчит, не отвечает. Бросает стыдливый взгляд на меня, затем устраивается на полу спиной к нам обеим и начинает разбирать коробку с «Лего».

Я даю возможность матери «выпустить пары» и лишь после этого задаю вопрос:

– Что вас беспокоит в поведении Гайка больше всего? Те же гневные интонации:

– Все! Он, наверное, ненормальный. Сам не делает ничего: не ест, не одевается, не моется. Первые и последние его слова – «Нет!», «Не хочу!» и т. д.

Среди жалоб матери главная тема – его истерики: «Может вопить до посинения. Весь дом трясет от его воплей. Пришлось пару раз „скорую“ вызывать – закатывался». После этого все ждут от матери исполнения требований Гайка, чтобы предупредить его истерики. Мать не может даже на секунду покинуть дом («Даже в туалет не могу пойти без него»). Все его потребности должна выполнять только мать. Мать также волнует, что сыну пора в школу, а он не умеет общаться. Отказывается с кем-либо из родных выходить из дому. С младшим братом, которого он игнорирует, отношения необычайно конфликтны. Гайк отнимает у него все игрушки. Дерутся так, что трудно их разнять. Младший самостоятельный («Он растет как мужчина, а этот – черт знает что. Чуть что – рыдает, бьется в истерике»).

Она жалуется на свое состояние, говорит, что «дошла до ручки, сходит с ума». Теперь, когда она выговорилась, я обращаюсь к обоим, смотря в сторону Гайка:

– Так ваш сын не хочет расти? В чем дело, Гайк? Утебя есть руки, но ты ими не пользуешься, чтобы есть, раздеваться. Есть ноги, но ты и ими не пользуешься, никуда не выходишь из дома. Тебе это не кажется странным? Ты что, боишься расти? (Он, не меняя позы и продолжая собирать «Лего», хихикает, тем самым демонстрирует свое участие в беседе.) В чем дело? Расскажешь?

Молчаливое пожимание плечами. Возникает пауза, которую прерывает мать:

– Чтобы мучить меня, конечно! – Мать снова начинает заводиться. – Он же садист! Паразит! Воду должна ему дать я, одеть штаны.

Я ее прерываю:

– Неужели вы ничего хорошего не можете сказать о своем сыне?

Молчание. Я настаиваю:

– Ну хоть что-нибудь?

После паузы мать выдавливает коротко:

– Он очень умный (пауза), у него прекрасная память (пауза). Еще бы, настолько умный, что весь дом перед ним пляшет. Если бы не его жуткий характер.

Я подхватываю:

– Все-таки характер? И почему у Гайка такой характер?

Мать:

– Такой уродился, с рожденья все время рыдал. Последующий разговор обнажил полную драматизма историю рождения Гайка, которую можно обозначить, как жизнь взаймы, или жизнь вместо другого, за другого. Полные отчаяния попытки ребенка войти в свое время и пространство, занять свое место в каждом подобном случае[53] заведомо обречены на провал. Ибо он – символ неизжитого траура, любви, вины или восхищения – обречен воплощать собою жизнь другого и изначально задуман бессознательным желанием родителей как другой. Он заведомо жертва, цена за которую – психическое или психотическое расстройство.

Но вернемся к истории 6-летнего Гайка.

Он третий, но первый оставшийся в живых ребенок от смешанного брака. Отец армянин, мать иностранка. Отец в конце 80-х учился в этой стране. Там познакомился с будущей женой, молодые полюбили друг друга. Вскоре вступили в гражданский брак.[54] Первую беременность пришлось прервать, так как родители будущего отца категорически отказались признать даже возможность брака с иностранкой. Аборт был пережит травматично и явился причиной конфликта молодой пары. Они решили расстаться. Но спустя некоторое время любовь победила. Они вновь сошлись. Вторую беременность они долго скрывали, твердо решив дать жизнь ребенку. Родился здоровый мальчик. Они назвали его Гайком в честь деда по отцу и сообщили родителям, что они стали дедом и бабкой. Те тут же признали внука и объявили о согласии на брак при непременном условии, что молодые переедут в Армению.

Молодые приняли это условие, и когда ребенку исполнилось полгода, поселились в доме родителей мужа, где проживали свекровь и 35-летняя незамужняя золовка. Свекр жил отдельно, но нес на себе всю материальную ответственность за семью.

Вначале все было очень мирно. Молодую невестку приняли с распростертыми объятиями, ребенка с обожанием. Отца ребенка не просто простили, а даже зауважали за мужество, признали свое заблуждение. Все бы хорошо. Но 1991 год с гнетущим холодом, голодом и жуткой темнотой вступал в свои права. Отсутствие электроэнергии и газа, иногда круглосуточное, восполнялось использованием печек, керосинок и коптилок. В один из таких вечеров бабушка, купая внука, ошпарила его кипятком. 8-месячного ребенка спасти не удалось. Смерть поглотила взаимные упреки, принесла с собой тишину траура, боль и обиду невысказанных обвинений, которые ожили в речи молодой женщины спустя столько лет. Через 10 месяцев родился мальчик Гайк (мой пациент), который круглосуточными беспричинными воплями вгонял семейство в ужас. Дневные бдения перемежались ночными: укачиваниями, клизмами, грелками, визитами докторов.

– Я не помню, – говорит мать, – спали ли мы первые 11 месяцев, но я точно не спала, потому что помню, что он не сходил с моих рук ни днем, ни ночью.

Все врачи утверждали в один голос, что ребенок здоров, нет ничего серьезного, или недоел, или переел, или газы и т. д. Мать кормила его грудью до 10 месяцев, пока не выяснилось, что она вновь беременна. Когда Гайку исполнилось полтора года (первый Гайк погиб именно в этом возрасте), родился еще один мальчик.

– А тот, – сказала мать, – вырос на руках отца. На моих все еще сидел этот. Второй сын рос спокойнее. Гайк немного успокоился к 2 годам. Но когда младший сын начал ходить, вновь начались «капризы», вопли. Никого, кроме меня, не признавал. Чуть что – вопил, лез на руки.

Такова вкратце история, рассказанная матерью.

Я спросила мать об отношениях Гайка с дедом.

– Прекрасные, – ответила она, добавив, что тот его очень балует, выполняет все его желания, а когда играют с дедом, тот вообще превращается в ребенка. Внук его может ударить, накричать на деда.

Бабку Гайк терпит, но с ней никогда и ни за какие обещания не останется наедине. С теткой отношения душевные. Она ему читает, он с ней рисует, но мать должна быть при этом дома.